История из жизни "Сон-вещун"

«И был мне сон...»

Дверь «парашютного» самолёта всегда разделяет мир на две неравные части. Одна из них, меньшая, рядом. Ты можешь её потрогать, убедиться в реальности её существования. Это порог двери, тонкие, но осязаемые стенки фюзеляжа, шум мотора, вибрация, в конце концов, ты сам и твои товарищи рядом. Они стоят и ждут твоего сигнала.

Они — московская четвёрка: Юрий Грязнов — Юрик, Владимир Какичев — Вовочка, Владимир Царёв — Царь. Ну и я — Алик.

Мы собираемся попробовать построить фигуру из парашютных куполов. К тому времени парашюты уже имели форму крыла, поэтому стал возможен групповой пилотаж, как на самолётах. Если смотреть на фигуру спереди или сзади, то она будет напоминать ромб. Но «алмаз» звучит поэтичнее.

Вообще-то, мы собираемся на большую авантюру. Таких фигур мы ещё не строили. Мы только думаем, что уже «держим бога за бороду».

Под нами наш родной подмосковный аэродром «Волосово». Здесь наш родной 3-й Московский городской аэроклуб, здесь корни наших успехов, здесь нами восхищаются, здесь нас любят.

Выражаясь по-боксёрски, «в синем углу» — с другой стороны двери, воздушное пространство — пропасть в 1000 метров. Как и все страшные вещи в нашей жизни, она с виду приветлива и вмещает в себя голубое небо, солнце, собирающееся уже на ночлег. Она демонстрирует своё дружелюбие, подменяя цифру 1000 совершенно неестественным макетом окружающего пейзажа. Так и кажется, что шагни из двери - и кто-нибудь недовольным голосом окликнет тебя: «Куда прёшь? Под ноги смотреть надо!».

Однако мы всё ближе к точке пространства, где нам лучше всего покинуть эту призрачную твердь. Лётчики удивляются на парашютистов, мол, почему те без явной нужды покидают «совершенно нормальный самолёт». (Ну, это ещё вопрос, что нормально, а что нет. Допустим, во времена братьев Райт такая киргудовина в небе была бы сенсацией. А уж во времена И. Крякунтого могли бы и вообще взять «под белы рученьки»).

Мы приближаемся к заветной точке со скоростью 40 метров в секунду и рефлексировать на эту тему недосуг. Отработанный сотнями прыжков ритуал смущает одна маленькая деталь. Утром, во время предпрыжковой подготовки, Юрик сказал: «Мужики, мне сегодня сон-вещун снился. Что-то такое, то ли отказ, то ли что — основной раскрыт, а я падаю. Может, мы сачканём сегодня?»

Если бы мы маялись с похмелья или под любым другим предлогом, мы могли бы и вправду «сачкануть». В конце концов, мы приехали с одного сбора сборной команды СССР и скоро должны ехать на следующий. Но не прыгать по такому смешному поводу — это просто-таки смешно!

— Да ты чё, с ума съехал? — дружно ответили мы. — Давай, давай, пошли.

И вот мы идём. Это последний подъём этого дня. И всё нормально.

Роковой прыжок

Посмотрел на мужиков. Говорить ничего не надо. Мы понимали друг друга с одного взгляда.

Погнали ... наши городских.

Дёргаю вытяжной тросик как только чувствую себя свободным от самолёта. Тут же начинается раскрытие и торможение. Мужики прямо следом за мной. Их купола рядом.

Стыкуюсь с Вовочкой. Мы образовали пеленг.

Справа к нам пристраивается Юрик. Его купол образует правое плечо ромба. Остаётся замкнуть формацию снизу куполом Царя и — вуа-а-ля! Но, как сказал поэт: «Гладко было на бумаге»...

Отрабатывая пеленги, мы имели возможность контролировать купола уже на подсознательном уровне. Мой купол имел тенденцию к развороту вправо. Я всё время компенсировал доворот. Для меня это стало привычным. Однако, чтобы состыковаться с куполом Юрика и захватить его стропы ногами, мне пришлось отпустить стропы управления. Мой купол начал свой обычный доворот. Мой и Вовочкин купола начали лететь в разных направлениях. Левые секции его купола начали «играть», складываться, потому что я стал тянуть его за угол в сторону. Я пытался удержать купола слева и справа от меня. Кричу Вовочке: «Прокачай свой купол».

Да куда там. Его купол начинает играть всё больше и больше. Вовочка начинает раскачиваться, как на качелях. Снизу уже подходит купол Царя. Вовочка настойчивым голосом:

— Отпусти!

Я ему:

— Прокачай!

Всё это время я продолжаю ездить по стропам куполов Юрика и Вовочки.

Наконец Вовочка попросил «очень душевно», и я отпустил...

— А-а-а! — я, как из пращи, лечу вправо. (Конечно, за эти секунды мой купол уже довернул прилично. Мне только казалось, что я летел прямо. Но это Вовочкин купол удерживал моё направление. И вот теперь — «летун отпущен на свободу»).

О-о-о! Это был даже не полёт! В одно мгновение красный купол Юрика затмил для меня весь свет.

Х-х-а-а-м-п — хруст ткани. И я оказался в темноте. Нет, не в темноте, а в тёмно-красном мешке. Ткань туго обхватила меня. Мгновенно стало душно. Запах парашюта ударил в нос. Этот запах никогда не выветривается из укладочных комнат и парашютных хранилищ. В это мгновение мне он казался запахом смерти. Я знал, чем это всё должно было кончиться. Я был замотан в Юриков купол. Если сейчас он отцепится, то его парашют станет моим саваном. Всё, что я мог видеть — уходящие в них стропы. Борюсь со спазмами паники и выдавливаю из себя:

— Юрик, не отцепляйся, я попробую выбраться.

Всё-таки в голове что-то осталось. Разбирая возможные ситуации, мы договорились, что перед любыми действиями должен быть установлен голосовой контакт.

В этот момент какая-то сила рванула меня. Бам-хам-ж-ж-ик.

И я снова увидел белый свет!

— О-о-о!

Так, наверное, радуются шахтёры, выбравшиеся на поверхность из завала.

Однако радость оказалась преждевременной. Видимо, там, наверху, кто-посчитал, что не всё ещё испито из чаши оной.

«П-о-г-о-одьте», — сказал тот кто-то, и невидимая рука швырнула меня вправо-вниз. Это было идиотское чувство бесконтрольного падения. Чтобы сделать что-то, нам всегда нужна опора. А вот её-то я и не чувствовал.

Осмотрелся. Вытяжной парашют Юриковoй системы застрял в моих стропах. Решение на такой случай в голове у любого парашютиста — обрезать. И нож - вот он, на запаске. Одна беда — вытяжник далеко. Распашной слайдер — такая штуковина, позволяющая снизить динамический удар при наполнении купола, удерживал его дальше длины моей руки. На несколько секунд вращение прекращается. Пытаюсь рывком вверх дотянуться до застрявшего вытяжника. А в это время начинается новый раунд кувырканий. Так повторяется два или три раза.

Идиотизм ситуации в том что, чтобы обрезать вытяжник, мне надо потянуть свободный конец к себе. Пока я это пытаюсь сделать, наши купола разлетаются в разные стороны. Мой купол вытягивает рифовку Юриковой системы и гасит его купол. Он повисает на моей передней группе, и мы начинаем бешеную спираль.

Во вращении я догоняю Юрика. Купола снова надуваются. И всё повторяется сначала. Ясно, что так ничего не выйдет.

Хорошо. Отцеплюсь. Смотрю на высотомер — мы уже ниже 300 метров. Низко. В это время рывок прекращает вращение. Оглядываюсь назад. Юрик открыл запасной парашют.

Вращения нет. Но теперь мой купол «крыло» и Юриков круглый запасной образовали связку. В одной упряжке оказались «конь и трепетная лань». Ни один из наших куполов не работает нормально. Я — в пикировании лицом вниз. Юрик растянут между мной и своей запаской спиной к земле. «Отцепиться? А Юрик?»

Высоты осталось около 100 метров. Мелькнула мысль: «Нет, уже проехали. Надо думать о приземлении».

Смотрю вниз. Под нами густой лес — самое оно. Хороший шанс, что мы повиснем на ветках. В это время наша система начинает вращение. Мы падаем, вращаясь неравномерно, как брошенный молоток. Инерция вращения и ветер стаскивают нас на большую поляну. Это всё! Там нам ничего не светит.

Стало так тоскливо. Я вижу, как моё спасение проезжает мимо на расстоянии вытянутой руки. «Господи! Ну почему?!», — дышу прерывисто. До земли секунды. Теперь остаётся только ждать. Где-то на заднем плане мысль: «Мне же конец наступает, почему же жизнь не проходит перед моими глазами?»

На поляне растёт высокая берёза. Гаснущий уголёк надежды вспыхивает опять. «Если попаду на эту берёзу, то выживу». Кажется, несёт на неё. Нет. Промахиваюсь. Самую малость.

Ага, рядом большая яма, наполненная водой. Не мёд, но всё лучше, чем просто на землю. Вижу, что не попадаю и в неё: «Почему?!» До удара секунды три. Земля несётся в лицо. Две. Сейчас…

Незабываемое ощущение

Впечатление, что меня подключили к высоковольтному кабелю. Ток проходит от пяток до затылка. Мне показалось, что от удара я подпрыгнул. Теперь ток побежал от затылка в обратную сторону. Это уже от удара головой об землю. Боль захлестнула сознание. В ушах гул и звон. Но! Я всё ещё жив! Боль стала переходить в зуд по всему телу. Гул в ушах отступил.

Я лежал на спине. Не было никакого желания двигаться. Надо мной было небо такого приятного голубого цвета, тёплое и доброе солнце. А трава! Вот уж точно - «травушка-муравушка». В небе над головой два купола в бешеном вращении теряют высоту. А, это Вовочка и Царь. Я и забыл, что нас было четверо. Слабый голос, скорее стон, откуда-то сверху:

— А-а-л-и-и-к.

— Ю-ю-ри-и-к, это ты? — оказывается, мой голос звучит не лучше. — Ты где?

— Я на дереве.

Поворачиваю голову. Картина в точности повторяет сцену из к/ф «Небесный тихоход». Та самая берёза, мимо которой я промазал, опутана куполом и стропами, а Юрик висит на большом сучке метрах в трёх от земли.

— Юрик, спасибо, что открыл запаску. С меня ведро водки.

— Смотри, не забудь.

— Ты что! Ты мне жизнь спас.

Мы лежим. Вернее, я лежу, а Юрик висит. Переговариваемся.

Балдеем от солнца, хорошего яркого дня, зелёной травы. Обсуждаем Юрикову удачу: одно дерево на сотню метров вокруг — и он нашёл его.

Слышу шорох приземляющегося рядом парашюта и торопливые шаги.

Надо мной появляется лицо Царя в шлеме и в очках. Он лихорадочно ощупывает меня, расстёгивает карабины подвесной системы:

— Алик, ты как? Где болит? Не двигайся.

— Отвали.

— Не двигайся. Где больно? Здесь чувствуешь?

— Царь, отвали. У меня ничего не поломано. Я просто балдею. Отхожу.

Царь в изнеможении садится рядом.

— Ты что?! Помахать не мог, что всё нормально? Я уж думал — придётся трупы ворочать. Ты бы хоть о нас подумал!

Царя потрясывает. Рядом приземляется Вовочка.

Мы начинаем переругиваться и пересмеиваться. Наконец встаю. Начинаю медленно ходить вокруг. Всё тело ноет, как после хорошего спарринга.

Подкатил «Запорожец». Из него выходит медсестра тётя Катя.

Она смотрит на нас и говорит:

— Встань.

— Зачем? — ворчит Царь.

— Встань, я тебе сказала! Ты чего, не понимаешь? — в голосе тёти Кати проскальзывают истерические нотки. Царь — ветеран всяких происшествий и переломов — знает, что тетя Катя оценивает, цел ли его позвоночник.

— Да это не я упал, — указывает рукой на меня, — это он упал.

Наконец до тёти Кати доходит, что всё нормально, обойдёмся без труповозки. Она обессиленно садится на землю.

— Да ну вас, дураки! Я уж боялась, что здесь дело серьёзное.

Теперь мы все сидим на земле и смеёмся.

Не ждали?

Тетя Катя укатила сказать, что всё нормально. А мы начинаем снимать Юриков купол, собирать свои причиндалы. До городка аэроклуба от того места было километра два. Нас подхватил посланный за нами ГАЗ-66.

Когда мы вошли в столовую, сборная Москвы заканчивала ужин.

— А где наши порции? — спросили мы Ольгу Медведеву, отвечавшую за питание в сборной.

Глаза Ольги расширяются. Видимо, она уже не ожидала увидеть нас живыми.

— А вы что, пришли?

Тут до нас дошло — нас уже списали! Видимо, в тот момент, когда купола скрылись за деревьями. На нас даже ужин не заготовили. Вот это да! Допрыгались, что называется. С ужином мы пролетели. Раздача уже закрыта. И тут к нам подходит Серёга Перерва:

— Мужики, если у вас с ужином не выгорает, у меня есть сало и самогон.

Мы сначала просто тупо смотрим на него, а потом хором выдаем:

— Так чего стоим? Пошли!

Под действием самогона и сала языки заработали. Стресс начал отпускать. Каждый начал рассказывать то, что видел со своего места. Очередной заход опять разлит, стаканы подняты.

— Ну, за что?

— Подождите, подождите, — встревает Юрик. — А помните, я говорил вам, что у меня сегодня был сон-вещун?

Олег Чернышенко, о. Сайпан, июнь 2004 г.