Чужие

Не, я сразу заметил, что с кормой у нас что-то не так. Не то, чтобы специально, но вот краем глаза уловил какой-то диссонанс в общей идиллии спокойствия орудий смерти в пункте базирования. А потом ещё, когда докладываю командиру, что за время его отсутствия на борту никаких происшествий не случилось, чего, думаю, он мне за спину так пристально смотрит? Что там такого более важного происходит, чем мой доклад?

- Слушай, Эдуард, - спрашивает командир после команды "вольно", - а ты в трюмные чего пошёл - по призванию или по незнанию?

- По романтике же.

- На мостике в белой фуражке стоять и трубкой пыхтеть?

- Именно так!

- Тогда твой выбор логичен, чего уж. А женщины? Женщины должны бежать тесной группой вдоль линии прибоя?

- Само-собой!

- Ещё логичнее теперь твой выбор. Вот скажи мне, друг-лаперуз, а как у тебя швартовые работают-то?

Не, ну начинается. Привязывают лодку к пирсу, как же ещё? Для меня, как для трюмного, этих знаний вполне достаточно, но вот как дежурный по кораблю, чётко докладываю:

- Нууууу. Этсамое. Вот эти вот, значит, прижимные в середине, в носу и корме на оттяжку стоят при приливе и отливе.

- А сейчас что у нас?

- Отлив.

- Какие швартовые должны быть натянуты? Задаю тебе наводящий, а скорее даже риторический вопрос.

- В носу которые - улыбаюсь я во все свои зубы от тёплого ощущения своей гениальности по всему телу.

- А кормовые тогда чего у тебя натянуты и на корме лежат?

А, так вот что мне не понравилось, когда я командира встречать выбегал!

- Не могу знать, тащ командир! Прошу разрешения проверить!

- Ну пошли, вместе проверим.

Идём на срез пирса, и чувствую, что неровно как-то идём в самом конце.

- Чувствуешь? - спрашивает командир.

- Ага, - говорю, - горизонт завален явно!

Тут нас догоняет Антоныч.

- Тащ командир! Прошу разрешения слиться с морем у вас на глазах!

- Сливайся.

Ну смотрим стоим с командиром, Антоныч журчит. Не на Антоныча, конечно, а на срез пирса, который явно погружён в воду намного больше, чем ему положено.

- Получается, что теперь не пирс нас держит, а мы его? - спрашивает из-за наших спин Антоныч.

- Получается, надо докладывать в штаб и вызывать рембригаду с бербазы.

- Тащ командир, хотите поспорим, что нас заставят делать? Какая там у них рембригада в этой петле Мёбиуса, - они уже сами себя скоро украдут.

- А что предлагаешь, Антоныч?

- Так нам в море через неделю. Неделю так постоим, а потом, пока в море будем, он или утонет, или его сделают.

- Не, Антоныч, это неправильно. С одной стороны, правильно, но вообще - нет. Эдуард, беги докладывай дежурному по дивизии.

- И это! - кричит мне в спину Антоныч, - сапоги там подготовь себе с ватником грязным, счас в пирс полезешь-то, как пить дать!

- А я, -кричу я уже от рубки, - дежурный по кораблю, мне борт запрещено покидать, так-то!

- А мы тебя снимем, за какой-нибудь придуманный проступок! Долго, что ли, умеючи? - это уже командир.

- Некторые дамы говорят, что умеючи - долго.

Ну это я уже так бурчу, изнутри, конечно.

- Тащ капитан первого ранга! - докладываю в телефон дежурному по дивизии, - обнаружено повреждение целостности пирса номер три на срезе с правого борта!

- А по-русски если перефразировать?

- Пирс тонет!

- Как тонет?

- В воду, я предполагаю.

- Бля, да что как я заступлю с тобой, то ТЛ заклинит, то пирс утонет? Точно?

- Прошлый раз, с ТЛ, вы тоже сомневались сначала! - напоминаю я о чёрном ко мне недоверии во время начала операции по спасению торпедолова.

- Принял! Ждите!

Ага, а то у нас выбор есть - ждать, или рубку на замок закрыть и спать лечь. Командир с Антонычем уже спустились и тоже сидят ждут. Звонят из штаба, уточняют, правда ли тонет, потом с бербазы, уточняют, правда ли тонет, потом опять из штаба и уточняют, насколько серьёзно он тонет, потом опять с бербазы и уточняют, а не могли бы мы слазить и посмотреть, что там, а, заодно и отремонтировать уж, раз всё равно полезем.

- Ну! - ликует Антоныч, - а я что говорил!

- Говори, что нет, не можем, - даёт указание командир, ещё бербазам мы не подчинялись.

- Счас командир дивизии тогда позвонит! Сделать вам чайку, Сан Сеич?

- Сделай, Антоныч, минут десять точно у нас есть.

Прошло восемь с половиной, трубку телефона взял уже командир.

- Здравия желю, тащ контр-адмирал! Так точно, тащ контр-адмирал! Всё по плану, тащ контр-адмирал! Сделаем, тащ контр-адмирал!

- Вот, - шепчет Антоныч, - учись у папы, как надо со старшими по воинскому званию разговаривать!

- Ну что, Антоныч, - кладёт командир трубку, - раз ты опять оказался прав, да плюс к тому, ещё и главный трюмный, то тебе и лезть! Пирс он же, как бы, трюм!

- В моих трюмах с девушками гулять можно, тащ командир! А в пирсе, я сильно сомневаюсь, что такая чистота и порядок! Полезем с Борисычем и Эдуардом. У Эдуарда пистолетик есть, а Борисыч здоровый, пока его чудовища там жрать будут, мы с Эдуардом, может и убежать успеем!

- От судьбы не убежите! - приободряет нас командир, - доложите потом, что и как! Эдуард, тебя снимать с дежурства, или добровольно полезешь?

- Так точно, тащ командир! Добровольно полезу!

- Ты смотри, - говорит Антоныч, - научился!

Пирсы у нас были собраны из железных типа понтонов (или как там они называются), крепились к берегу и просто плавали в воде (что вы можете увидеть на фото). Естественно, они были полыми внутри.

Собрались мы втроём у среднего лючка, так как в самый срез Антоныч решил не лезть, потому, что мало ли, он там уже полон воды и акулы плавают. Открыли лючок, курим и светим фонариками внутрь. Фонарики-то не то, что сейчас, а такие, специальные аккумуляторные с подводных лодок, они, конечно, светят, если можно назвать светом те жёлтые пятна, которые не видны через пять метров становятся.

- Ну чё, - спрашивает Антоныч, - кто первый полезет?

- Молодого пошлём! - хлопает меня по плечу Борисыч.

- Не резон, Андрюха, трюмных-то у нас двое, а киповец морской один, причём на всю дивизию, так что тебе лезть, дружище!

- Ссыкуны, - Борисыч щелчком посылает бычок в морскую даль и ныряет вниз.

- Э! Ну чо там!!! - орём ему сверху, так как он отошёл в сторону и даже фонарика его не видать.

- Лезьте уже, ссыкуны! Я тут схрон нашёл!!!

Спустились. Знаете, я очень уважаю режиссёра Дж. Кэмерона вообще и за фильм "Чужие" отдельно, но тут, конечно, хочу заметить, что место для съёмок этого, безусловно гениального, фильма он выбрал крайне неудачное! Если бы вы увидели этот пирс внутри, с тусклым маленьким фонариком в трясущихся лапках, то первобытный ужас, стопроцентно, пробежался бы своими ледяными пальцами по вашему позвоночнику и потом ласково заглянул бы вам в мозг, приобняв за плечи, а если бы там еще кто-то пошевелился или промелькнул на границе вашего зрения, то вы, точно обосрались испугались бы! Пирс внутри был страшный. Не знаю, что вы вкладываете в это слово, но вот представьте то, что вкладываете и умножьте на три! Он был залит чёрной пустотой, без капельки света, гулкостью и зловещим плеском воды. В нём что-то капало, трещало, тёрлось, стукалось, пищало и вздыхало, а ещё в нём была какая-то особенная слизь. Она была на выступающих ржавых элементах конструкций на какой-то паутине (?) и даже, как будто, висела в воздухе. Если бы под лучиком моего фонарика оказались эти перепончатые яйца, то я вот ни капельки не удивился бы.

- Ну чо вы там застряли-то? Идите сюда, что я вам покажу!

А мы и не застряли вовсе! Мы проникались аутентичностью обстановки и думали, откуда же на нас набросятся Чужие, потому что, если Кэмерон был прав и они попали на Землю, то вот это вот и есть то самое место, откуда они начнут своё вторжение! И я вообще не шучу сейчас!

А Борисыч нашёл схрон с дембельской формой наших матросов. Они же, как на лодку попадали, так сразу и начинали к дембелю готовиться, со второго буквально дня, и времени при этом зря не теряли, поверьте мне. Если вы никогда не видели русского моряка, который едет домой после службы (ну не прямо любого моряка, а самых ярких их представителей), но при этом рассуждаете о моде, аутфитах и принтах, то вы натуральные коньюктурщики и лицемеры, я считаю. Если бы Дольче с Габаной, Лагерьфельд и Хенес с Маурицем увидели это, то они немедленно обрились бы наголо, посыпали головы пеплом и уехали в Тибет постигать Нирвану, потому что смысл их жизни немедленно был бы утерян и втоптан в грязь блестящими, чёрными матросскими ботинками.

Морская форма, не та, что сейчас (спасибо Сергею Кужугетовичу), а классическая российская и советская очень красива, но не настолько красива, чтоб подчеркнуть всю красоту матроса, который едет на дембель во всей своей внутренней красоте и, поэтому, матрос, конечно, её украшает от головы и до пяток.

Сначала ленточки на бескозырке. В нормальных условиях, они имеют длину примерно до лопаток (ровно столько, сколько хватает для того, чтоб завязать их под подбородком или взять в зубы), а в условиях дембеля их лина увеличивается до пояса или до ягодичных мышц! Два сиротливых якорька, которые украшают ленточки на концах, увеличиваются до трёх на каждой, ещё на ленточках появляются чайки (символ романтики), акулы (символ опасности) и памятники затопленным кораблям. Потом идёт плетение из белых ниток. В виде кантов, косичек и аксельбантов, оно украшает туловище моряка от шеи и до поясного ремня. Ремень, само-собой, белый, хотя он крайне неудобный и, в отличие от нормального чёрного, который ласково и мягко обнимает пояс, колом висит на штанах. Но. Зато он белый, а это же торжественно, понимаете? Теперь брюки-клёш. Осссспаде, чего только не приходилось терпеть этому элементу формы одежды! Особенно, конечно, нижней их части от колена. Они же, хоть и клёш, но недостаточно клёш, для подчёркивания героизма! Не то, что у волка в "Ну погоди!" - вот там уж клёш, так клёш! Самые рукастые распарывали брюки от колена до низа ( с обоих бортов) и вшивали вставки из бархата или атласа синего или красного цвета. От такой красоты может пойти кровь из глаз, поэтому, если вы увидите моряка-дембеля, то сразу начинайте щуриться, - мой вам искренний и дружеский совет! Официально, издевательство над формой запрещено, конечно, но у нас всегда закрывали на это глаза, - ну должна же быть у матроса хоть какая-то радость от предвкушения во время его не самой лёгкой и приятной службы!

Вот эти пять комплектов военно-морской красоты мы и рассматривали, замерев от зависти и восхищения.

- О! Видеокассета! - обрадовался Антоныч, - это, наверняка интересно!

И тут в конце пирса громко булькнуло. А мы уже и забыли, зачем сюда и залезли-то, собственно! Я машинально схватился за пистолет, а Антоныч прошептал:

- Чужие! Борисыч, иди вперёд, ты толстый, пока тебя будут есть, мы убежим! Эдик, когда на него набросятся - застрели его сразу, чтоб не мучался!

- Я не толстый, а здоровый! Это вы скелеты на батарейках - завидуете мне, чахоточные!

И мы двинулись к срезу, аккуратно огибая арматуру, которая пыталась схватить нас за все выступающие части и подсвечивая себе под ноги. В конце пирса, по правую руку от нас, было нормальное такое озерцо, которое казалось чёрным и весело подмигивало нам жёлтыми пятнами наших фонарей.

- Сюда бы карасей запустить, прикольно было бы! - резюмировал Антоныч.

- Но так-то жопа, конечно, - поддержал его Борисыч, - полезли обратно, жутко тут как-то.

- Ну, надо же кассету срочно посмотреть! - согласился и я.

- Схрон? Схрон - это хорошо! - обрадовался командир, - отдайте его старпому и у него появится пять рабов! Эдуард, доложи в штаб по пирсу и собирай офицеров в кают-компании, пока в штабе будут телиться, думая, как бы нас уговорить всё это устранить, посмотрим кассету!

О, кассета стоила того, чтобы её посмотреть! Кроме обычной нарезки из видов секретной подводной лодки изнутри и снаружи, там было записано выступление её владельца - ракетного матроса Герасименко. В обычной повседневной жизни матрос Герасименко не мог связать в одно предложение больше двух слов, при этом был вполне почти нормальным моряком, только шлангом. Ему даже разрешили использовать матерные слова, потому что нет большего мучения, чем выслушивать рассказы, состоящие из двухсловных предложений, если вы меня понимаете. Количество слов выросло до четырёх, но не более того, а тут.... сначала Антоныч даже прикрыл глаза, когда Герасименко появился в кадре:

- Е*ааааать, каков гусар! Невыносимая прекрасность, я считаю!

А потом мы, открыв рты, слушали, как Герасименко рассказывает о своей службе, полной опасностей и героизма. Бля, как мы пропустили все эти моменты, когда он вручную грузил торпеды, выбирал якорь в СКПК на глубине ста метров, затыкал пробоины в корпусе своим геройским телом и учил трюмных офицеров, как правильно заполнять бассейн в сауне! И это была только прелюдия. Вызвали, конечно, Герасименко потом, чтоб вживую им насладиться.

- Особисту сдадите меня? - шмыгал носом подводный герой.

- Что мы тебе, гондоны? - искренне удивился старпом, - просто п..ды дадим за такое предположение и всё, а так-то поблагодарить хотели, за полчаса прекрасного в наших серых буднях!

Ну а пирс мы осушили потом и забили дыру в нём клиньями, наложив сверху пластырь, - у нас же было пять рабов, а если у вас есть пять рабов, то нет ничего невозможного, если вы меня понимаете.