5 канал. «Петин кинозал» как диагноз украинской журналистике

- Ребята, сделаете сюжет о беспределе милиции против журналистов?

- Сделаем, но за 2000 гривен

- А как же журналистская солидарность?

- С учетом журналистской солидарности, сделаем за 1000

Журналист Кирилл Стремоусов в диалоге с херсонскими стрингерами-корреспондентами 5 канала около года назад

Истошные вопли по поводу убийства 5 канала и удушения свободы слова за последнюю неделю были гротескным фоном, оттеняющим безумие отечественной турбодемократии на заключительном витке ее развития. Однако, во всей этой возне вокруг «пятаков» есть немалая доля цинизма и лукавства.

После оранжевой революции журналисты 5 канала никак не могли снять с себя корону самого честного и объективного. Впрочем, действительность быстро расставила все по своим местам. Достаточно быстро «пятаки» вылетели из десятки наиболее рейтинговых каналов. Оказалось, что не такие уж и честные, и уж совсем не объективные. Но корона осталась, так же, как и гонор.

А потом на протяжении следующих пяти лет продолжалась комедия с элементами шизофрении и романтического цинизма.

С одной стороны, вся столичные пиарщики прекрасно знают расценки пятаков и, не менее прекрасно, знают, что туда можно засунуть маразм, который большинство каналов не возьмет. Продается все. Оптом и в розницу. Время в прайм-тайм, бегущая строка, и даже участие в третьеразрядном политическом шоу (находятся идиоты, которые за это еще и платят). Но…

Это не мешало и не мешает журналистам пятого канала периодически закатывать глаза и начинать истерику о свободе слова, журналисткой морали и этике и прочем бла-бла-бла, которое для них таковым и является. Это и есть другая сторона, трагикомическая, как и вся украинская журналистика.

Когда я периодически вижу, как мальчики и девочки с пятого канала, весь этот дружный коллектив, время от времени избавляющийся от наиболее зубастых и неординарных личностей, начинает визжать о том, что им там защемили свободу слова, то у меня перед глазами возникает образ борделя.

Ну представьте бордель, в котором девицы легкого поведения время от времени начинаю вопить на весь город, что это никакой не бордель, а сами они те самые девственно чистые и невинные девочки, которых страшные дяди хотят лишить свободы самовыражения в этой обители морали.

Я даже и не знаю, есть ли такие наивные девочки, которые работу в борделе для себя подкрепляют некой фантазией, что, например, таким образом они спасают мир от скверны. По ходу как-то забывается, что в борделе от них требуется одна функция с использованием соответствующего инструмента под чутким управлением маман, пардон, в данном случае, папан.

Итак, казалось бы, все понятно - есть бордель, есть его собственник, есть клиенты. Вопрос, почему не хотим обслуживать? Что за циничная переборчивость? И, наконец, возвращаясь к нашей основной теме, причем здесь свободная любовь, пардон, увлекся, свобода слова к капиталистическим отношениям?

Все журналисты пятого канала прекрасно знали о темниках на канале, которые существовали негласно и после оранжевой революции. Более того, регулярно их выполняли, зная, что «мочить можно от сих до сих, а этого лучше не трогать, а того лучше погладить, а с этим мы просто дружим». Естественно, целеполагание зависело от того, с кем в данный момент дружил (т) Петр Порошенко. Но, друзья мои, опять мы подходим к вопросу – причем здесь несчастная свобода слова?

Не, ну при желании можно понять мотивы Порошенко, можно понять его игру, можно осознать его проблемы. Он оказался в проигравшем лагере вместе с агонизирующим каналом, существование которого для регионалов отдает невыносимой болью в крепких донецких сердцах при воспоминании о позоре 2004 года. Теперь он пытается вписаться в расклад, из которого его пытаются настойчиво выкинуть. Но каким макаром ко всей этой внутриолигархической склоке свобода слова?

По-моему, произошла подмена понятий, когда журналисты, весь этот славный полутысячный коллектив, отождествляет себя со своим хозяином. И его проблемы становятся их проблемами. Его борьба – их борьба, потому что поражение означает безработицу. Но свобода слова здесь опять-таки вновь не причем.

На самом деле, все прекрасно понимают, что ТВ бизнес – затратный бизнес. Если кто-то вкладывает деньги в ТВ-канал, то он хочет, чтобы его интерес был защищен. Альтруистов среди наших олигархов нет. Такова ситуация в нашей стране. Это очевидные вещи, но журналисты предпочитают делать вид, что, находясь в клетке, они свободны как птицы. Отрезвление наступает, когда лоток с кормом начинают отодвигать дальше от прутьев клетки. В этот момент начинается богоискательство и правдолюбство. Ровно до того момента, когда лоток не подвигают обратно. Других вариантов в ТВ-журналистике нет. Это тоже все прекрасно знают. Свобода слова есть в Интернете. Относительная, по крайней мере, но она есть, и все, кто хотят ее иметь, давно без лишних разговоров ушли в Интернет. Она будет сохраняться ровно до того момента, пока цена на вхождение в Инет-СМИ будет относительно низкой.

Поэтому псевдобунт этих штатных пропагандистов вокруг нечистой истории с переразделом частот выглядит пошловато. И самое страшное знаете что? Что все эти журналисты, которые кричат о свободе слова… Пардон, ну, может быть, не все, но очень многие журналисты, которые кричат о свободе слова, на самом деле ее давно и успешно похоронили, потому что приняли правила игры. А если ты принимаешь чьи-то рамки, значит, соглашаешься с ними.

Так вот, прогнувшись, они давно стали частью системы. На пальцах объясню почему.

В общих чертах это выглядит так. Есть несколько тысяч людей, которым в стране позволено все. Они тусуются в определенных местах, и тот, кто тусуется в этих местах, принадлежит к когорте избранных. К этим местам относятся, например, Верховная рада, Кабинет министров, АП.

Представьте, что вы политик, который покушав с утра икорки с фуагра и, хряпнув хорошего коньячку, пошел в Верховную раду (свое рабочее место). Итак, приходит Анатолий Степаныч или Владимир Михайлович в парламент и с какими-то живыми существами встречается на своем пути - с коллегами, прежде всего, с партнерами, врагами и, наконец, с инструментами. Инструменты, как вы понимаете, и есть журналисты. Когда политик на периферии своего зрения видит, как к нему начинает приближаться некое существо, то прежде всего срабатывает система «свой-чужой». Если некий человек попадает в Раду, то это означает, что он прошел первые два уровня контроля, а, значит, система не признала в нем «опасность». Поэтому для политиков журналист, попавший за периметр, минимально, но «свой». Далее начинается следующий уровень идентификации.

Журналист говорит, мол, челом бью, дайте информацию. Политик, либо сам, чаще через пресс-секретаря, спросит а «ты чьих будешь»? «Чьих» в данном контексте - издание или канал, в котором работает журналист. После этого в мозгу политика следует просчет, с кем связано то или иное СМИ, и стоит ли доверять этой команде болельщиков сокровенные мысли.

Так вот, у журналистов за эти годы развилась некая кастовая гордость. Поскольку они попадают туда, куда «холопы» не проходят по определению, то у них возникла иллюзия, что они влияют на некие процессы. Точнее говоря, что они причастны к неким процессам, что они чуть ли не рулят страной. Посмотрите на Соню Кошкину в эфире Шустера. Где это видано, чтобы глупенькая симпатичная девочка рассуждала в духе «Ну, кто там такой этот Янукович, ну что вы там сейчас можете, ведь у вас там проблемы с Иваном Петровичем».

И вот, в ходе этого самообмана происходит дальнейшая трансформация. Журналисты начинают смотреть на мир глазами политиков. Поэтому наши газеты, наши телеканалы, наши сайты так ужасно скучны. В медиа есть мир политиков, их жены, их дети, их авто, их интересы, но нет простого человека с его радостями и трагедиями. Нет репортажей о нашей с вами повседневности. Кстати, их нет не потому, что это кто-то запрещает делать, а потому, что это просто не вписывается в мир политиков.

Поэтому отечественная журналистика оказалась такой же «вещью в себе» оторванной от реальности, как и мир политиков. Точнее говоря, она стала частью мира политиков, его низшей кастой.

В этом плане нет ничего удивительного, что журналисты ведут себя также неадекватно, как и политики. Мир изменился, а инструментарий тот же. Между Азаровым или Тимошенко, подписывающими очередной «бюджет проедания», и журналистами, надевающими маечки «нет цензуры», повязочки на головы, объявляющие гламурные голодовочки и т.д., нет принципиальной разницы. И те, и другие находятся в плену старых стереотипов уже ушедшего времени. Следствием является болезненные удары о каменную стену на полном ходу. Спросите, у Юлии Тимошенко или Виктора Андреевича, каково оно…

Вернемся к проблеме украинской журналистики, которая запуталась в трех соснах реальности, пока искала свободу слова и деньги. Я хочу закончить свой эпическо-циничный труд цитатой из собственной статьи «Журналисты и Левиафан», написанной в январе 2005 года. Статья является творческой переработкой записок Джорджа Оруэлла, человека, который прошел через горнило гражданской войны 1936-1939 гг. в Испании, а потом написал антиутопию «1984».

Прошло более пяти с половиной лет, а она стала еще более актуальной. Вот она:

«В Украине действительно пришло такое время, когда «если ты не заинтересуешься политикой, она заинтересуется тобой». Вряд ли в этой ситуации можно предложить нечто иное, помимо четкого, чем теперь, разграничения между политическими и журналистскими обязанностями, а также понимания, что потребность совершать поступки неприятные, но необходимые, вовсе не требует готовности бездумно соглашаться с заблуждениями, которые им сопутствуют. Вступая в сферу политики, журналисты должны сознавать себя там просто гражданами, просто людьми, но не журналистами. Они могут носить оранжевые повязки и кричать «Так! Ющенко!» и даже сражаться на уличных баррикадах, если того потребует ситуация. Однако, какие бы услуги они не оказывали своему политическому кумиру, журналисты не должны творить во имя его задач. Им стоит твердо заявить, что журналистика не имеет к этой деятельности никакого отношения. Им необходима способность, поступая в согласии с этими задачами, полностью их отвергнуть, когда это требуется. Ни при каких условиях нельзя отступать от логики мысли, почуяв, что она ведет к еретическим выводам, опасаясь, что их, скорее всего, распознают.

Может быть, в нынешних условиях для журналиста даже скверный знак, когда его не подозревают в заигрывании с контрреволюцией, точно также как 15 лет назад не обличали в приверженности к национал-демократии.

Все мы чувствуем болезненность этой дилеммы, потому что осознали необходимость вторжения в политику, считая ее грязным делом. Но в политике не приходится рассчитывать, ни на что, кроме выбора между большим и меньшим злом, а часто бывают ситуации, которые нельзя преодолеть не став дьяволом.

И все же, если чувствуешь потребность во всем этом участвовать, а ИМХО это чувство должен испытывать любой человек, за исключением стариков, глупцов и лицемеров, - нужно суметь и свое «я» сберечь в неприкосновенности.

Для большинства людей эта проблема не стоит на повестке дня, поскольку их жизнь и без того расщеплена. Да, в общем-то, от них не требуют, чтобы они унижали собственную профессию ради политической линии. А от журналиста, в сущности, только этого и добиваются политики. Если журналист отвергает такие требования, то не следует думать, что он обрек себя на пассивность. В любой из ипостасей, каждая из которых в некотором смысле есть его целое, он может, решительно коли нужно, действовать не менее решительно и напористо, чем все остальные. Но творчество, если оно обладает хоть какой -то ценностью, всегда будет результатом усилий того, более разумного существа, которое остается в стороне, свидетельствует о настоящем, держась истины, признает необходимость совершающегося, однако отказывается обманываться насчет подлинной природы событий.

Дорогие журналисты, перестаньте обманываться. Может быть, на душе даже станет легче.

Юрий Романенко, «Хвиля»