Олесь БУЗИНА. Алтарь Победы

В детстве я никогда не читал, что там написано. А теперь взглянул на список, колонкой спускающийся по недорогому – не гранитному, а такому, как ставили в селах, простенькому обелиску. Четыре раза одна под другой шла надпись: «Бузина, Бузина, Бузина, Бузина»... И инициалы возле каждой фамилии. Это все были мои дальние родственники, о которых я даже не знал. Село деда было большое – больше тысячи дворов. Бывшее казачье сотенное местечко – Куземин, упоминаемое во всех документах эпохи Хмельнитчины, вплоть до опубликованного у Самойла Величко списка присягнувших московскому царю после Переяславской Рады. Когда-то тут бросил семя мой род, расплодился, раскинул хаты по разным концам села, хлебопашествовал, плотничал, охотился, ловил рыбу в Ворскле, пьянствовал и дрался с соседями, служил в царской армии, чтобы почти исчезнуть в середине XX века, положив себя на Алтарь Победы.

Странное ощущение испытываешь, когда четыре раза подряд читаешь на могиле свою фамилию. Как будто заглядываешь в будущее и видишь собственную могилу, где будет стоять твое имя. Алтарь Победы – теперь просто образ, ничего не значащий стертый штамп, заезженная фигура красноречия. Настоящий Алтарь Победы стоял когда-то в языческие времена в Риме и был посвящен богине Войны. Христиане его разрушили. Потом язычники добились его восстановления. Потом снова победили христиане и разрушили уже окончательно. И Алтарь Победы остался только так называемое «устойчивое выражение» – в речах и прочих риторических упражнениях.

Дед на этот Алтарь не попал. И слава Богу. Почему я и пишу сейчас то, что вы читаете. Но от Алтаря он не бегал. Скорее, наоборот. То, что он рассказывал о войне, ни по стилю, ни по содержанию не напоминало фильмы и книги. Это была ЕГО война, обрывки памяти о которой достались в наследство мне.

Когда началась война, деду было 39 лет. В семнадцать лет он умудрился дезертировать из Красной Армии во время гражданской – бросил однозарядную румынскую винтовку и дал деру домой, не желая подавлять мятеж атамана Григорьева. Что-то деда в гражданской войне не устраивало. Наверное, то, что свои в ней убивают своих.

В Великую Отечественную дед поступил совершенно иначе. У него было трое детей, жена, кое-какое хозяйство – все это не очень располагало к подвигам. Но когда его в 41-м мобилизовали, он неожиданно снова оказался в полосе свободы. Как в 19-м.

Эшелон с мобилизованными разбомбили немцы. Под Харьковом. То есть очень недалеко от села деда. В фильмах бомбежка выглядит намного зрелищнее, чем в жизни. Зато в жизни она страшнее, несмотря на отсутствие дополнительных эффектов. Это был всего лишь один немецкий самолет. И он сбросил всего лишь одну бомбу. Бомба упала рядом с паровозом, пробила котел и убила машиниста. Ехать дальше на восток было не на чем. А с запада наступали немцы. И весь эшелон, вопреки легендам о массовом героизме и самопожертвовании советского народа, вернулся домой. Кроме моего деда и двух его друзей. Точно так же, как другие по домам, они пешком подались на восток.

На руках у них были мобилизационные документы. Они шли от военкомата до военкомата, получали путевку с дальнейшим маршрутом и снова топали. Один раз, по рассказам деда, они на рассвете вышли из какого-то райцентра, где ночевали, а вскоре их догнал военком без сапог – туда тоже добрались немцы.

Как ни странно, таким прозаическим макаром дед добрался до самого Сталинграда, где умудрился поучаствовать в знаменитом сражении. Он был зенитчиком. Это немного лучше, чем оказаться в пехоте. Но шансов отправиться на тот свет тоже хватало. По крайней мере, то, как во время налетов рядом с ним падали убитые, дед вспоминал. И как Волга горела от разлившейся из нефтехранилищ зажженной нефти. Говорил он об этом без малейшего намека на то, чтобы вызвать к себе сочувствие. По его очень жизнерадостной веселой логике, никакого сочувствия он не заслуживал. Чего сочувствовать? Ведь уцелел же!

Где-то в перерыве между боями дед умудрился даже сделать мне третью тетку с какой-то местной казачкой. Ее я никогда не видел – знаю только по рассказам. Но и этим поступком деда горжусь. Он был очень свободным человеком. Разглядывая недавно его фотографии, я заметил, что он – простой сельский мужик в телогрейке – стоит, наклонившись на дверной косяк, как испанский идальго – поджарый торс, левая рука в бок, нога отставлена и бритая голова с хищным кривоватым носом победно повернута в три четверти: любуйтесь, вот он я! Никакой имиджмейкер Григория Бузину не учил так стоять. Это было все от его природы – так же органично, как то, что он открыто жил на два двора – с женой и любовницей. И это в селе, а не в городе, где можно прятать концы в асфальт!

Размышляя о поступке деда во время войны, я вспоминаю его фразу: «Я під німцем не був!». На войне он не получил ни одного ордена, ни одной медали. Главной наградой для него было самоощущение победителя – не был под немцем! Думаю, именно это нежелание признать над собой власть чужого и заставило деда в 41-м повернуть на восток, когда большинство подалось домой, чтобы переждать, посмотреть, что дальше будет.

Есть такое понятие, как передача благоприобретенного опыта. Думаю, история моего деда во многом предопределила сюжет моей собственной жизни. В ней была мораль: если ты свободен, можешь поступать не так, как все. Не думай, что коллективная мудрость видит дальше твоего собственного носа. У тебя своя судьба. Ты сам можешь ее выбрать, пойдя в противоположную от всех сторону. Именно эта сторона и может оказаться правильной в экстремальных обстоятельствах. Да, страшно уходить пешком на восток, когда все побежали на печку. Но поначалу всегда страшно. Зато потом становится легче.

За теми, кто тогда вернулся домой, война пришла чуть позже – их подгребла повторная мобилизация 43-го, когда Красная Армия уже наступала. Большинство из них погибло в боях за Днепр. Но и с фронта многие вернулись. Однако то, что лишь мой дед и двое его друзей могли сказать, что были под Сталинградом, всегда наполняло меня тайной гордостью.

В очередной раз я это почувствовал два года назад, приехав в Германию. Немцы по-прежнему побаиваются нас, русских. Говорю «русских», ибо украинцы для меня – тоже разновидность русского племени. Побаиваются, по одной причине – не потому что мы сегодня такие сильные и умные, а потому что их деды, несмотря на всю свою силу, проиграли нашим дедам войну. Если вы скажете при немце «Сталинград», он непроизвольно вздрогнет. Для них это слово такое же страшное, как для нас Цусима – символ самого большого поражения, которое когда-либо терпела Германия за тысячу лет.

Говорю это без малейшего упоения, так как воевать наших предков выучили именно германцы – даже такое славянское слово, как «полк», и то у них взято – измененное готское «volk» («фольк» – вооруженный народ). Его славяне еще в III веке позаимствовали, оказавшись хорошими учениками. И даже в слове «Сталинград» есть немецкий корень – «сталь» (stahl), что означает, естественно, закаленное железо.

Мне же словосочетание Алтарь Победы почему-то всегда напоминало сельскую кузню. Я еще застал ее, как и ветряк. Горит огонь в горне, гармошкой мехов накачивают воздух, а потом звонко молотами куют подкову – как победителя...

Олесь Бузина