Неудобный юбилей для русофобов

В советское время на данной подробности биографии поэта старались не акцентировать внимания. Совсем замолчать сей факт не получалось, так как сам Шевченко упоминал о нем в автобиографии и в автобиографической повести «Художник». Поэтому советские шевченковеды просто делали вид, что не замечают роли императрицы в той истории, и никак не комментировали случившееся.

Так же вели себя в первые постсоветские годы представители официального шевченковедения (на Украине – это целая отрасль науки!). Однако информация о выкупе Тараса Григорьевича царицей все же появилась в украинской прессе в середине 1990-х годов. После этого отказываться и дальше от комментариев не представлялось возможным. И «национально сознательные» шевченковеды дружно бросились «опровергать» нежелательные сведения или хотя бы преуменьшать их значение.

Доходило до откровенных курьезов. Так, один из «исследователей», специализирующихся на жизнеописании поэта, заявил, что «москали» здесь вообще ни при чем. Дескать, «на самом деле» Шевченко выкупили «патриотически настроенные» украинские помещики (Евгений Гребенка и др.). Восхитившись шевченковским «Кобзарем», утверждал шевченковед, они озаботились судьбой автора книги и собрали средства на выкуп. При этом доморощенный «знаток» как-то не учел, что «Кобзарь» был издан только в 1840 году, а Тараса Григорьевича выкупили двумя годами ранее.

Другой «специалист» многозначительно «напоминал», что царская династия Романовых когда-то закрепостила предков поэта. А значит, невелика тут заслуга царей: сами закрепостили – сами и выкупили. И вновь-таки шевченковед совершенно позабыл, что родом Шевченко из Правобережной Украины, лишь за 21 год до рождения Тараса Григорьевича вошедшей в состав Российской империи. Соответственно, к закрепощению тамошних крестьян русская династия Романовых, а тем более императрица Александра Федоровна (в девичестве – прусская принцесса Шарлотта) никакого отношения не имеют.

Третий «ученый» деятель и опровергать что-либо не пытался. Вместо этого он сожалел о советской цензуре. Мол, раньше про царскую семью ничего хорошего писать не разрешали и правильно делали! Пикантности такому заявлению придавало то, что печалившийся о цензурных запретах автор ранее состоял в диссидентах и даже провел «за политику» некоторое время в местах лишения свободы.

Ну и так далее. Выплеснув эмоции, шевченковеды посчитали свой долг исполненным и опять вернулись к тактике игнорирования неудобной темы.

Тема между тем важная. И, по крайней мере, в преддверии юбилея целесообразно вернуться к ней еще раз.

Как известно, крепостной паренек Тарас Шевченко, занимавшийся белыми ночами срисовыванием статуй в петербургском Летнем саду, привлек внимание своего земляка Ивана Сошенко. Тот привел Тараса в мастерскую Карла Брюллова, познакомил с великим художником. Брюллов счел, что имевшиеся у парня способности следует развивать и необходимо отправить его на учебу в Академию художеств.

Вот только крепостных туда не принимали. А хозяин Шевченко – помещик Павел Энгельгардт - наотрез отказывался отпустить на волю свою «собственность». Ни Карл Брюллов, ни другой выдающийся живописец Алексей Венецианов не смогли склонить крепостника к этой, как он выразился, «филантропии».

Брюллов обратился за содействием к своему другу поэту Василию Жуковскому, бывшему тогда воспитателем наследника престола. Жуковский рассказал обо всем императрице Александре Федоровне, а та, в свою очередь, сообщила о крепостном художнике мужу.

По приказу царя в дело вмешались министр императорского двора Петр Волконский и президент Академии художеств Алексей Оленин. Но и они не смогли побудить Энгельгардта к уступчивости. За свободу Тараса тот запросил 2500 рублей – весьма значительную тогда сумму, многократно превышавшую стоимость крепостного человека.

Даже далеко не бедствовавшие Брюллов и Жуковский не могли запросто выложить такие деньги из своего кармана. И снова обратились к императрице.

Александра Федоровна согласилась заплатить, но с условием, чтобы Брюллов нарисовал для нее давно обещанный портрет Жуковского. Карл Павлович приступил к работе.

А тем временем известие о талантливом крепостном художнике распространялось по Петербургу, и некоторые представители высшего света были не прочь иметь у себя его работы. Среди заинтересовавшихся Шевченко аристократов оказался и некий генерал, заказавший художнику свой портрет, за который обещал приличные деньги. Но то ли портрет вышел не очень удачным, то ли заказчик слишком уж придирался, а только забирать собственное изображение и оплачивать труд портретиста генерал отказался.

Обиженный Тарас решил отомстить. Он замазал мундир и эполеты, дорисовал взамен белую рубаху, полотенце и бритвенные принадлежности и продал картину в качестве вывески в цирюльню, куда имел обыкновение ходить бриться его обидчик.

Можно представить себе гнев генерала, узревшего себя изображенным в роли зазывалы у цирюльника. Он тут же приобрел вывеску, а затем поехал к Энгельгардту, объявив о желании купить у него дерзкого крепостного.

Помещик, наверное, про себя посмеялся над покупателем, но отказывать ему не стал, тем более что генерал соглашался заплатить большую сумму, чем условленные с Брюлловым 2,5 тысячи. Торги быстро близились к завершению и, вероятно, Шевченко ожидала незавидная участь, если бы не новое вмешательство императрицы.

Узнав о предполагаемой своей продаже, Тарас бросился к Брюллову, тот немедленно сообщил новость Жуковскому, а последний — Александре Федоровне. Из дворца Энгельгардту было передано высочайшее неудовольствие и сделка расстроилась.

Вскоре Брюллов закончил обещанный портрет Жуковского, который разыграли в лотерею среди членов царской семьи. Вырученные за лотерейные билеты деньги были переданы Энгельгардту, и Шевченко получил, наконец, отпускную.

Справедливости ради следует отметить, что историю с генералом некоторые исследователи считают вымыслом, из рода анекдотов, преследующих жизнеописания выдающихся людей. Будто бы аналогичную историю, но, разумеется, с другим набором действующих лиц, рассказывали где-то в Воронеже про какую-то тамошнюю знаменитость. Следовательно, это уже и не история, не реальный случай, а фольклор.

Но, во-первых, в воронежской истории явно не могли фигурировать царь и царица. Во-вторых, то, что где-то в провинции рассказывали нечто подобное, никак не отрицает достоверность произошедшего в Петербурге. А в-третьих, и это, пожалуй, наиболее весомый аргумент, истинность случившегося подтверждали близкие к Тарасу Григорьевичу лица, имевшие возможность узнать правду от него самого.

Впрочем, все это споры о подробностях. Главное же – роль царской семьи в выкупе Тараса Шевченко – серьезными исследователями не оспаривается. Доказательств тут предостаточно. Помимо уже упоминавшихся признаний самого поэта, имеются другие документальные данные. Среди них – свидетельство Василия Жуковского, чья подпись стоит, между прочим, и на отпускной Тараса Григорьевича.

Это свидетельство особенно ценно еще и потому, что «национально сознательные» украинские шевченковеды пытались наводить тень на плетень как раз ссылками на Василия Андреевича. Будто бы деньги, вырученные благодаря лотерее, царица так и не отдала (вариант: отдала, но не полностью), из-за чего Жуковскому пришлось искать другие источники финансирования.

Однако сам русский поэт в письме к графине Юлии Барановой (статс-даме императрицы) говорит однозначно: деньги были получены полностью и в срок. Указанное письмо сохранилось и опубликовано, о чем, вероятно, присяжные шевченковеды не имеют ни малейшего представления.

Они, правда, о многом представления не имеют. И удивляться тут нечему. Сам по себе Тарас Шевченко их мало интересует. Гораздо интереснее для них возможности использования отдельных произведений и высказываний Тараса Григорьевича для русофобской пропаганды. Цель вполне понятная. Но к науке отношения не имеющая.