Игра в лотерею «свалить из этой страны», или Рассылка бездомных котят

Я, знаете, не понимал, как можно вдруг захотеть остаться. В смысле  остаться там – вдали от родины, где говорят не так, мыслят не так, и состоят между собой совершенно не в тех отношениях.

Ну, родина, правда, у меня довольно большая. Например, Украина и Белоруссия, несмотря на все перипетии локальной политики, всё равно воспринимаются как часть моей страны, поскольку люди там до неразличимости те же. Однако там, на Западе… Нет, там я даже помыслить себе не мог остаться.

Зато вполне себе как-то раз помыслил остаться на Востоке. Вьетнам настолько меня очаровал, что я первый раз в жизни мысленно примерил к себе невозвращение. Как я, знаете, посылаю всё к чертям и прошу политического убежища. И там, на месте, иду куда-нибудь в НИИ или в университет с целью учить вьетнамцев мастерству программирования или типа того.

Но потом всё равно подумал: а друзья? Фиг с ними, с берёзками, которые должны якобы возникать перед взором невозвращенца в критическую минуту. Фиг с ними, с раскинувшимися нашими просторами, в которые я, один хрен, выезжаю реже, чем в просторы менее раскинувшиеся и более чужие. Это всё я вполне могу не видеть, поскольку и так всё равно не вижу. А без снега и минус двадцати я себя, наверно, буду чувствовать даже лучше. Однако люди... Вот с кем я ощущаю метафизическую связь, обрыв которой не может быть скомпенсирован никаким материальным или даже климатическим счастьем.

Желание всё послать и уехать в райские дали — следствие двух вещей. Первая – это ощущение, что тут всё устроено неправильно, а второе — что там всё правильно. Причём если первое весьма обоснованно, то второе проистекает из свойственного людям заблуждения, будто в чужом саду проблем гораздо меньше. На деле же их там, быть может, и меньше, но не у вас. В том саду вы навсегда будете соседом, который зашёл ненадолго и будет подвергнут всяческим карам, если вдруг объявит этот сад «теперь и его садом тоже». Интуитивно все понимают, что тот, который свой сад в приличное состояние привести не смог, вряд ли окажется полезным в чужом саду. Припрячь его к стрижке лужаек, наверное, можно, но делить с ним собственность на паях — увольте.

Тут надо понимать: речь идёт про тенденцию. Отдельные наши граждане, конечно, смогут вписаться в чужеземное существование и стать полноценными ненашими гражданами. Более того, целые государства образовывались таким образом. Однако крайне самонадеянно думать, будто вписавшимся будешь именно ты. Если ты тут не вписался, то с чего вдруг ты впишешься там? Тут ты всё-таки свой, а там — приезжий. Там ещё труднее, поэтому если ты не смог тут, то ты и там, скорее всего, не сможешь. Тут ты бросил своих, чужие в среднем это будут понимать и относиться соответствующе.

Вообще, это крайне интересный выверт сознания в плане самооценки и веры в себя. Человек уверен, будто здесь он ничего исправить не может в принципе, однако он достаточно хорош для экспорта туда, где всё уже исправлено. Многие идут ещё дальше: считают себя настолько ценным экспортом, что любая их деятельность здесь уронит цену на них. «Пальцы пианиста могут испортится от занятия боксом».

Я недавно видел статистику, согласно которой чуть не каждый второй не видит для себя будущего в России. То есть половина населения живёт с мыслью «надо сваливать». Это уже не просто мечта, а элемент неизбежности что ли. Если тут уже никак, то, кажется, можно рискнуть и вывернуться изо всех проблем разом. Шанс ведь есть. Однако возможное в частных случаях не обязательно возможно в сумме.

Грубо говоря, каждый может выиграть в лотерею, но все одновременно в неё выиграть не могут в принципе. Ровно так же и в данном случае: вполне очевидно, что все одновременно выехать и хорошо устроиться не смогут. Отдельные представители — да, но в целом — нет. Обхитрить эту закономерность не удастся, из чего можно сделать вывод: население хочет сыграть в лотерею и в большинстве своём проиграть.

Все как бы упакуются в красивые коробки с надписями «бездомный котёнок ищет хозяина» и разошлют себя по случайным адресам. Однако лишь малая часть попадёт в шикарные особняки, где для них заготовлена золотая миска, большинство же, увы, будет пущено на шапки.

Само собой, если каждый второй живёт неизбежностью побега, в стране что-то очень сильно не в порядке. Но если вдруг эта неизбежность будет реализована (что, конечно, невозможно чисто технически, но вдруг), то большинство проиграет.

К счастью, друзья мои, кроме лотереи есть много других игр. Причём, многие из них игры кооперативные, поэтому выиграть в них можно и всем одновременно. Если каждый второй уже готов, если понятен проигрыш большинства участников в некооперативной игре, если даже у выигравших всё равно порвётся связь и если даже они будут в своём выигрыше чужими, – то может нам того?.. Ну, как-то всем вместе, что ли? Может, лучше нам из ценного экспортного товара превратиться в бесценных хозяев своей страны?

Мне не нравится фраза «я чувствую ответственность за ближних». О нет, я не чувствую ответственности, я именно что чувствую связь. Разница принципиальна. Например, я не чувствую ответственности за свой правый глаз. Просто если я его потеряю, то мне станет хуже жить. Понимаете? Я не состою в договорных отношениях со своим глазом. Я не оберегаю его из чувства долга. Он, глаз, просто ощущается частью меня. И всё. Этого достаточно. Вот и с людьми так же. И с совсем ближними, и с теми, которые чуть подальше.

Я не могу и не хочу бежать, теряя в этом бегстве фрагменты собственной целостности. Бегство, это как лечение ампутацией, — крайняя мера. Бегущих, как показывает практика, догоняет и рубит в капусту вражеская кавалерия. Даже в тех случаях, когда каждый беглец уверен, что эти дяденьки на лошадях гонятся за ним, чтобы как можно быстрее выдать ему сто кило плюшек. Сохранив строй, мы ведь вполне можем не только выжить, но и победить. Надо лишь поверить не в то, что ты бегаешь быстрее всех, а в то, что не дрогнешь в момент истины.