Центр стратегической конъюнктуры
Американский истеблишмент все не может смириться с тем, что Россия отказывается вести себя как проигравшая в войне страна, однако сделать это придется. Украинский кризис и возвращение Крыма в состав России показали, что никаких «бесплатных» рычагов принуждения у Запада в отношении нашей страны нет.
Меньше месяца потребовалось России, чтобы пройти путь от попыток убедить своих зарубежных партнеров в необходимости совместно искать пути разрешения украинского кризиса (21 февраля) до стремительных односторонних действий, увенчавшихся 18 марта включением Крыма в состав России. Плотность событий для мировой истории, пожалуй, беспрецедентная. Неудивительно, что западное политическое сообщество оказалось в ступоре и теперь судорожно пытается понять, что же, собственно, произошло и чего теперь ожидать от России.
Западные партнеры упрекают нашу страну в том, что она повела себя непредсказуемо, однако так ли это на самом деле? В украинском кризисе Запад, очевидно пользуясь тем, что Украина — это особо чувствительная для России область, и потому не ожидая резких ответных действий, повел себя сверх всякой меры нагло и перешел все границы. Вот простое перечисление основных моментов.
Однозначно шулерское поведение в переговорах о евроассоциации Украины, когда ЕС разогрел ожидания Киева обещаниями финансовой помощи, но в решающий момент обманул, вынуждая к подписанию соглашения с заведомо катастрофическими последствиями для экономики Украины — и значительными потерями для российской экономики. Далее, невероятный по масштабам десант министров, депутатов, комиссаров и прочих на Майдан — сначала в стремлении заставить украинские власти все же подписать заведомо невыгодный документ, а затем фактически для разогрева мятежа. Далее, убедив Киев (при помощи Москвы) подписать соглашение 21 февраля под гарантии трех министров иностранных дел (Франции, Германии и Польши), ЕС уже фактически на следующий день на это соглашение наплевал, приветствуя путчистов. Далее, Запад (в лице еврокомиссара Эштон) не просто закрывал глаза на свидетельства того, что именно путчисты, а не власть использовали снайперов, но уже готов был принять аналогичное развитие событий в Крыму, куда готовился переехать Майдан.
ФОТО: Павел Быков
Понятно, что терпеть подобное дальше было нельзя. И дело не только в том, что невозможно разговаривать с людьми, которые сначала плюют на ботинок, тут же призывают «смотреть вперед», не оглядываясь на то, что было, и в этот момент плюют уже в лицо, обвиняя в том, что «вперед смотреть» ты не желаешь. Дело еще и в том, что ситуация подошла к черте, когда промедление означало смертельный риск для множества не чужих России людей и реальную стратегическую угрозу для всей страны.
Положение усугубляется тем, что ведь и украинский кризис возник не на пустом месте. На Украине другими средствами, но фактически произошло то же самое, что в Грузии в 2008 году: провоцируя кризис, нас пытаются поставить в положение защищающегося у собственных границ, на своей территории. И конечно, кризис на Украине как удар в более болезненной точке есть следствие того, что предыдущий удар — в Грузии — Россия успешно отразила. Точно так же, как грузинский кризис фактически был ответом на мюнхенскую речь Владимира Путина, где он впервые открыто и жестко поставил вопрос: а является ли Запад для России партнером на самом деле или же остается врагом?
Закономерно, что этот же тезис прозвучал и в выступлении Путина по поводу присоединения Крыма: «Мы понимаем, что происходит, понимаем, что эти действия были направлены и против Украины и России, и против интеграции на евразийском пространстве. И это в то время, когда Россия искренне стремилась к диалогу с нашими коллегами на Западе. Мы постоянно предлагаем сотрудничество по всем ключевым вопросам, хотим укреплять уровень доверия, хотим, чтобы наши отношения были равными, открытыми и честными. Но мы не видели встречных шагов. Напротив, нас раз за разом обманывали, принимали решения за нашей спиной, ставили перед свершившимся фактом».
Когда-то «вместе с Россией» были Соединенные Штаты. Ялта, улица Рузвельта. Фото: Павел Быков
Когда сегодня Путина обвиняют в каких-то реваншистских устремлениях, стоит напомнить, что он в течение многих лет пытался выстроить отношения с Западом. Вспомним его предложение принять Россию в НАТО, повергшее Запад в шок, затем — сворачивание российских баз в Лурдесе и Камрани (холодная война завершена), затем — поддержку США по Афганистану и энергетическое партнерство с США. Однако все эти попытки в итоге разбились о политику Запада вести разговор исключительно с позиции силы (Россия — проигравшая сторона, как заявила недавно в СБ ООН представитель США Саманта Пауэр). Эволюция Путина как политика международного уровня доказывает, что речь идет именно о недобросовестном поведении Запада, прежде всего США, в отношении России и что именно Россия находится в положении обороняющейся страны, вынужденной искать ответы на военно-политическое давление Запада.
Многолетний опыт общения Путина с Западом сегодня позволяет ему точно оценивать истинные намерения «партнеров» и твердо держаться своей линии. Именно за это его так ненавидят на Западе. И именно поэтому столь выверенной и решительной была реакция России на украинский кризис.
Крым, безусловно, был главным геополитическим призом в сражении за Украину, однако то, насколько быстрыми будут действия России, стало для Запада неприятным сюрпризом. Там по привычке полагали, что Россия будет пытаться поддерживать единство и территориальную целостность Украины. Поскольку парадоксальным образом только Россия заинтересована (была) в сохранении Украины в прежнем виде. Для США и ЕС интеграция Украины в трансатлантическое сообщество целиком — задача непосильная. Раскол, интеграция по частям, сбрасывание на Россию издержек на поддержание стабильности при отколе наиболее выгодных кусков — такова стратегия Запада. И Крым — стратегически защищенный, выгодно расположенный, малонаселенный и при этом дешевый в содержании — самый лакомый кусок.
Еще война с Грузией в 2008 году показала, что наличие у России даже ослабленного Черноморского флота (ЧФ) резко ограничивает возможности оказывать на нее давление на региональном уровне. ЧФ успешно блокировал грузинское побережье, что в сочетании с уничтожением взлетно-посадочных полос сделало какую-либо помощь Грузии невозможной. Значение ЧФ продемонстрировал и сирийский кризис, когда корабли флота не грубо, но твердо препятствовали комфортному расположению флота США. То есть вопрос о выдавливании ЧФ из Севастополя оказался неожиданно актуальным, поскольку без этого возможности США свободно проводить на Большом Ближнем Востоке ту политику, которую Вашингтон планировал проводить, оказались существенно ограничены.
Поэтому дестабилизация Крыма посредством перемещения туда боевиков с киевского Майдана, провокации против объектов ЧФ в Крыму и военнослужащих, провоцирование столкновений между русскими и крымскими татарами — все это вполне могло быть использовано для реализации в Крыму косовского сценария (напомним, что в Косово сегодня расположена крупнейшая в Европе американская военная база). Взамен Российского ЧФ в Севастополе должен был разместится американский флот. При этом то, что происходит в остальной части Украины, США волновало бы мало и все издержки от дестабилизации или необходимости договариваться с новыми властями ложились бы на Россию.
Однако Москва повела себя совершенно противоположно ожидаемому. Ситуация в Крыму была быстро взята под контроль силами самообороны. Наращивание военного контингента до предусмотренного договором уровня сделало вмешательство внешних игроков невозможным. А информационная кампания была проведена столь изобретательно, что до сих пор непросто разобраться, что же действительно и когда именно происходило в эти дни в Крыму. Например, до конца невозможно отделить реальное вторжение «вежливых людей» от виртуального, призванного продемонстрировать внешнему миру полный контроль над ситуацией. Когда весь мир уже поверил, что российская армия (или частные военные компании и т. п.) оккупировала Крым, и туда отправилась толпа иностранных журналистов, оказалось, что никого, кроме казачьих патрулей, у правительственных зданий и казачьих блокпостов в городах, в общем-то, и нет. Или, например, до конца непонятно, реальную или виртуальную роль играл общественный штаб самообороны Севастополя. Многие поспешили прийти к выводу, что это исключительно медийное прикрытие для действий российских военных и спецслужб, однако, даже если так и было на каком-то этапе, это вовсе не означает, что так было на более ранних или более поздних этапах операции. В общем, по-видимому, кроме непосредственных организаторов, вряд ли кто-то когда-либо до конца сможет разобраться в том, кто и как действовал в эти дни в Крыму (следов-то, кроме нескольких десятков фотографий в сети да пары телероликов, не осталось).
При этом стоит отметить, что очень быстро и эффективно была проведена кампания политическая. Даже потенциально почти стопроцентно настроенный пророссийски Крым надо было еще суметь убедить прийти на избирательные участки. Выиграть за две недели выборы с результатом в 97% — это надо суметь, даже с учетом того, что от противного агитировал и Киев со своим «Правым сектором» и отключением Крыма от всех электронных баз данных. И что у простых людей возникло ощущение защищенности и скорого возвращения домой, а не испуга от перспективы «голосовать под дулом автоматов» — этого тоже еще надо было добиться.
Севастопольцы в восторге от грядущего воссоединения с Россией. В двух шагах от городского автовокзала. Фото: Павел Быков
Впрочем, дело не только в стечении обстоятельств и умении политтехнологов. Крымский референдум выявил три очень важные и исключительно позитивные для России тенденции.
Во-первых, из разговоров со многим крымчанами стало ясно, что они не рассматривают для себя Запад в целом и Евросоюз в частности как привлекательную цель. «Не нужна нам эта Европа. Если западенцы хотят в Европу, пусть идут, а мы хотим в Россию» — примерно так можно резюмировать довольно часто встречающийся настрой. Это, несомненно, важнейшее изменение общественного сознания. На смену инфантильным мечтам о райском Западе пришло реалистичное о нем представление — и желание жить в ареале своей культуры и по своим правилам. То, что Россия со всеми своими многочисленными проблемами и недостатками является привлекательной моделью, остается центром притяжения, — это чрезвычайно важный итог, позволяющий рассчитывать на расширение зоны идейного влияния России.
Во-вторых, показательна высокая поддержка воссоединения с Россией в Симферополе и Севастополе. Оба города в последние годы стабильно были среди наиболее динамично развивающихся (особенно Севастополь, который традиционно входил в тройку с Киевом и либо Одессой, либо Симферополем). Поэтому в эти города довольно активно переезжали на постоянное жительство люди из других регионов Украины, и в большинстве своем они проголосовали за объединение Крыма с Россией. Это указывает на то, что на Россию ориентируется не просто традиционный русский житель Крыма, ностальгирующий по советским временам, но и активная часть населения.
В-третьих, за вхождение в состав России активно голосовали крымские татары. Это кажется удивительным с точки зрения стереотипов о проблемах в отношениях между русскими и татарами, однако это именно тот случай, когда трезвый расчет важнее предрассудков. «Татары проголосовали за Россию. Они сделали исторически ответственный выбор, твердый выбор навсегда. Выбор, которого раньше никогда не делали. Сделали это вопреки руководству Меджлиса. И выбор этот не связан с деньгами, которые обещали вложить в регион Путин и Минниханов, — это именно выбор исторического пути народа», — говорит председатель Союза татар Москвы Гаяр Шабанов.
Причины такого выбора как исторические (крымские татары и раньше не раз полагались на поддержку из Европы и Турции, однако в итоге были использованы как инструмент в играх против России и брошены), так и актуальные. В самом деле, воевать за интересы украинских ультраправых татарам нет никакого резона. Как нет и причин рассчитывать, что рост националистических настроений на Украине открывает какие-то перспективы для крымских татар. И явный уклон в фашизм на Украине, и опасность гражданской войны для немногочисленного крымско-татарского народа будут одинаково губительны. Рассчитывать на какие-то далекие перспективы присоединения к Турции тоже сомнительная стратегия. К тому же турки, как многим известно, не отличаются особой терпимостью к другим народам в составе Турции. Пример развития Косово — фактически филиала американской военной базы в Европе — также вряд ли может впечатлить крымских татар. Вот и получается, что лучшие перспективы для национально-культурного развития татар в нынешней обстановке есть в России.
В сумме эти три фактора говорят о том, что упадок России как страны, предлагавшей миру свой особый путь цивилизационного развития, в целом преодолен. И внутри России, и вне ее произошла переоценка исторического опыта, зерна были отделены от плевел, и стало понятно, что, при всех текущих издержках, Россия представляет для многих народов уникальную возможность исторического сосуществования и сотворчества. В частности, на опыте Украины было наглядно показано, к чему приводят попытки поменять Гагарина, Чайковского, Достоевского и Суворова разом на одного Бандеру, — к деградации общества. Концепция «Украина не Россия» (по сути, вычеркивание минимум трехсотлетнего периода совместной истории) загнала второй по величине и влиянию на общую историю народ Советского Союза и Российской империи в глухой тупик, в полную дикость. И хотя современное состояние России нельзя назвать близким к идеальному, в нем все равно присутствует потенциал исторического развития, а в потакании архаизации и фашизации его точно нет.
Понятно, что и блестящее проведение крымской операции, и некоторое восстановление самостоятельности и привлекательности России в мире придают и без того напряженным отношениям России и Запада особую остроту. Там задумались, какой дать ответ, — и пока обсуждаемые варианты не впечатляют.
Вот, например, план из четырех пунктов, который выдвинул влиятельный консервативный комментатор Ньют Гингрич. Первое: увеличивать добычу нефти и газа, чтобы снизить цены и сократить валютные поступления путинского режима. Второе: снизить зависимость Европы от российского газа, сократив тем самым влияние Москвы на ЕС. Третье: укрепить возможности Украины самостоятельно вырабатывать энергию. Четвертое: укрепить военные возможности США, дабы показать, что Америка поняла, что Путин опаснее, чем казался. Этот план (суть которого — больше углеводородов, то есть то, чем и так уже без устали занимается администрация Барака Обамы, пытаясь превратить США в экспортера сырья) на сегодня вершина американской консервативной мысли.
А как оценивают ситуацию на демократическом фланге? Вот интервью бывшего высокопоставленного сотрудника, близкого к демократам Фонда Карнеги (см. ). Первое: США ищут инструменты давления на Россию. Второе: после двадцати лет попыток интегрировать Украину в трансатлантическое пространство Запад не признает Украину частью зоны влияния России. Третье: в росте радикальных националистических настроений на Украине в США не усматривают ничего страшного, поскольку не видят связи (якобы не видят) между нынешней волной подъема ультраправых и политикой «оранжевого» правительства Виктора Ющенко.
Таким образом, мы видим более или менее полный спектр мнений американского истеблишмента по поводу того, как следует вести дела с Россией. И абсолютно все меры носят либо откровенно конфронтационный, либо недружественный по отношению к нашей стране характер. Есть еще, конечно, представляющий лагерь реалистов Генри Киссинджер, который в начале марта предпринял очередную попытку вразумить своих коллег, указав, что Запад демонизирует образ Путина, чтобы подменить настоящую, ответственную политику упрощенными схемами, однако реалисты в последнее время теряют влияние, в моде все больше правый и левый радикализм. Разбираться в мотивации действий Путина не хочется, потому что тогда придется признать рациональность его поведения, рациональность его претензий и, соответственно, собственную безответственность. А главное — придется считаться с интересами России, а этого делать категорически нельзя. Потому что тогда исчезнет мотивация для «крестового похода» — абсолютное зло потому и абсолютно, что движимо иррациональной логикой утверждения зла, а не рациональными причинами, которые надо учитывать и с которыми надо считаться. Иными словами, мы видим, что Запад отказывает России в рациональности любых интересов, сколько-нибудь серьезно отличающихся от интересов Запада, а значит, отказывает в праве на существование.
Подобная политика в отношении России, конечно, не абсолютна. Она не является официально провозглашенной. Но это очень влиятельная точка зрения, которая исподволь навязывается (благо что проблем у всех хватает своих, чтобы еще в чужих разбираться). И каждый кризис используется для того, чтобы расширить зону влияния именно этого взгляда. И единственный способ разрушить эту политическую линию — показать огромную цену ее продолжения при сохранении со стороны России открытости к разумному, равноправному диалогу.
При этом США и ЕС имеют, скажем так, несколько различные интересы. Например, бывший сотрудник администрации президента Украины Александр Коврига считает, что за украинским кризисом скрывается политэкономическая аннексия всей Европы в интересах выживания США (путем более жесткого встраивания ЕС в долларовую, энерго- и военно-промышленную зону США). Украинский кризис обеспечивает принуждение ЕС, во-первых, к закупкам американского сланцевого газа, во-вторых, к подписанию соглашения о Трансатлантической зоне свободной торговли между США и ЕС, в-третьих, к существенному расширению оборонных бюджетов и загрузке ВПК США.
У Автономной Республики Крым в самом деле начинается новая жизнь. Симферополь, реклама украинского журнала «Вести. Репортер». Фото: Павел Быков
Поэтому для России важно вести себя жестко, не допуская возможности рассчитывать на нашу легкую сдачу, но при этом не конфронтационно, чтобы не спровоцировать европейцев на однозначный уход под американское влияние. Следующий состав Европарламента и Еврокомиссии может оказаться гораздо менее трансатлантически настроенным и менее подверженным манипулированию американцами, чем во многом и была вызвана спешка со свержением Виктора Януковича и переносом выборов. «При этом Москва понимает сложности во взаимоотношениях с Америкой патриотически настроенных европейцев, поэтому риторика для нас не важна. Будем договариваться по-тихому», — говорит руководитель службы стратегического планирования Ассоциации приграничного сотрудничества Александр Собянин.
Однако при всех этих противоречиях стремиться к эскалации украинского кризиса сегодня невыгодно, пожалуй, никому, даже США. Как бы то ни было, но окончательный коллапс государственности страны с развитой ядерной энергетикой — это не то, чего хотели бы США, а также ЕС и Россия. Мало ли что может произойти. Геополитические игры геополитическими играми, но рисковать глобальной безопасностью без очевидных угроз — это перебор. Вполне может повториться ситуация грузинского кризиса, когда ЕС в конечном счете так и не поддержал американскую игру на эскалацию давления на Россию.
Евросоюз сегодня оказался в безвыходной ситуации. Ему надо реагировать и защищать свои позиции на Украине, однако Брюссель фактически исчерпал относительно безвредные для себя санкции против России (он принял «список Магнитского», расширил его, отказался от проведения саммита Россия—ЕС и приостановил ряд переговоров с Москвой, в том числе по либерализации визового режима). Следующими по списку должны идти реальные экономические санкции, однако их введение нанесет серьезный удар по европейской экономике, только-только выходящей из кризиса, а также подорвет электоральные позиции самих европейских лидеров (только в Германии от торговли с Россией зависит несколько сотен тысяч рабочих мест).
Санкции же против Москвы и фактический отказ ЕС от поставок газа нанесут серьезный удар по энергобезопасности Старого Света. Вопреки официальным заявлениям еврочиновников, поставки российских углеводородов — одни из самых надежных (транзитные риски Украины будут нивелированы введением в строй «Южного потока», а также строительством второй ветки газопровода Ямал—Европа). Иные альтернативы повышают уровень зависимости ЕС либо от США, либо от ненадежных поставщиков и амбициозной Турции как транзитера (в виде увеличения поставок с Кавказа и Ближнего Востока).
С экономической точки зрения Соединенные Штаты меньше зависят от торговли с Россией, однако они тоже фактически ограничились расширенным «списком Магнитского». Вопреки жесткой позиции Конгресса администрация США не хочет вводить серьезные санкции против Москвы, а также идти на серьезный конфликт с Россией из-за Украины. «Мы не собираемся вести военные действия в Украине. Думаю, даже украинцы согласятся с тем, что вступление в военную конфронтацию с Россией будет неподходящим шагом и не пойдет на пользу самой Украине», — заявил Барак Обама.
В Вашингтоне понимают, что от российско-американского конфликта обе стороны проиграют, а победителем окажется основной соперник США — Китай. Санкции против Москвы толкнут ее в стратегические объятия Пекина, что гарантирует неучастие России в любых восточноазиатских системах коллективной безопасности, направленных на сдерживание Китая. Более того, Пекин набирает очки даже от самого продолжения российско-американской конфронтации. Каждый новый день кризиса укрепляет веру тех же восточноазиатских государств в то, что США являются «бумажным тигром» и их гарантии ничего не стоят. И что, возможно, пришло время найти более серьезного партнера, каковым может стать Китай.
Да и для России дальнейшая конфронтация вокруг Украины бессмысленна и даже опасна. Мы уже сорвали джекпот — получили Крым — и зафиксировали эту победу через включение этой территории в состав России. На Западе понимают, что после этого дискуссии о возврате Крыма в состав Украины вести попросту бессмысленно, и провели новую красную линию. Сейчас от России требуется не вернуть Крым, а не заниматься «эскалацией» ситуации. То есть не захватывать восточные регионы Украины — Харьков, Луганск, Донецк. При конструктивной позиции Запада по другим вопросам нас в принципе устраивает подобная линия, мы понимаем, что захват этих регионов сейчас вызовет не нужный никому виток конфронтации (а кроме того, потребует массы ресурсов и времени для установления контроля и стабилизации этих регионов), однако проблема в том, что от нашего желания или нежелания тут мало что зависит.
Дальнейшее развитие кризиса может поставить Россию в такую ситуацию, когда Москве попросту придется вводить туда войска. В частности, если украинские власти выполнят свое обещание и введут в бунтующие Донецк и Харьков карательные отряды Национальной гвардии. Москва вынуждена будет защищать не просто свои интересы, но и жизни русскоязычных граждан Украины. Путин предвидит такую возможность, поэтому он во время обращения о присоединении Крыма четко не заявил, что Россия отказывается от вторжения в восточные регионы, — он лишь сказал, что нам бы этого очень не хотелось.
Именно поэтому достойным и приемлемым для всех выходом из ситуации стало бы соглашение по выходу из украинского кризиса. А оптимальным — о постсоветском пространстве в целом.
Основная проблема будущего соглашения по Украине — позиция Вашингтона. Россия устами министра иностранных дел Сергея Лаврова предложила госсекретарю США Джону Керри свой вариант соглашения. Он состоит из ряда вполне разумных пунктов, которые предусматривают признание сецессии Крыма (неизбежный факт, с которым рано или поздно придется смириться), отказ от соглашения о евроассоциации, нейтральный статус Украины, а также ее федерализацию. Нас этот вариант устраивает полностью, и при определенных условиях он обеспечивает нам прямой или косвенный возврат Харькова и Донецка. Если украинская власть продолжит проводить неадекватную политику, то федерализация сделает развал Украины пусть и скандальным, но более или менее цивилизованным разводом, после которого мы можем получить восток страны без особых имиджевых потерь. Если же украинские власти неожиданно найдут в себе силы и мудрость, то стабилизация Украины также пойдет на пользу России (ни о какой «антироссийской» Украине при федеративном устройстве и экономической зависимости говорить не придется), поскольку исчезнет постоянный источник головной боли и проблем.
Но дело в том, что задачей США на сегодняшний день является не долгосрочная стабилизация Украины, а лишь снижение накала кризиса. Само по себе наличие «проблемной» Украины важно для Вашингтона — она нужна как постоянный источник напряжения между Россией и ЕС. Поэтому Джон Керри отверг российское предложение. И не исключено, что сейчас мы будем искать варианты сепаратного соглашения с Евросоюзом, благо некоторые лидеры европейских государств уже открыто поддержали нашу позицию по федерализации.
Беда в том, что Украиной проблема не ограничится. Впереди нас ждет серьезный кризис на постсоветском пространстве. На очереди вопрос о Приднестровье: молдавская элита тянет свою страну в Румынию, а возможный территориальный распад Украины способен инициировать пересмотр советско-румынского договора 1940 года. Проблемы ожидаются и в Средней Азии, прежде всего с точки зрения смены власти в Узбекистане и Казахстане, а также недопущения прихода талибов в Таджикистан. России (которая, судя по речи Путина, перешла к более решительной внешней политике) везде придется вмешиваться, везде степень вмешательства будет зависеть не от нашего желания, а от глубины кризиса в конкретный момент времени, и за каждое вмешательство мы будем подвергаться жестокой критике со стороны Запада.
В этой ситуации идеальным выходом были бы не угрозы и аннексии, а Ялта-2. Мы с западными странами должны разграничить наши сферы влияния, и постсоветское пространство должно быть признано сферой влияния России. Однако практическая реализация такого сценария маловероятна. Во-первых, в регионе слишком много внешних игроков и некоторые из них потратили на постсоветское пространство значительные деньги (5 млрд долларов, вложенных США в «демократизацию» Украины, более 2 млрд евро, потраченных Евросоюзом на «Восточное партнерство»). Во-вторых, и это самое главное, Россию продолжают считать побежденной страной. Перестройку и все, что за ней последовало (прежде всего трансформационный кризис), на Западе рассматривают не как искренний порыв страны к конвергенции систем и социально-экономической модернизации, но как поражение в холодной войне. Там по-прежнему находятся под впечатлением «феномена Горбачева», отсюда такая уже почти маниакальная фиксация на ценах на углеводороды: мол, снизим цены, и «путинская Россия» рухнет, как поздний СССР. В расчет не берется ни то, что неблагоприятная экономическая конъюнктура, санкции или практически полная экономическая изоляция за последнюю четверть века не смогли обрушить ни один более или менее последовательный политический режим (что уж говорить о России, которую изолировать в принципе нельзя), ни то, что от очарования Западом, которое обусловило обрушение советского строя, сегодня в России не осталось и следа, ни то, что нынешнее поколение российских политиков и бизнесменов, прошедших школу 1990-х, не готово терять свое положение в расчете на какие-то мифические выгоды от подчинения своих интересов чужим дядям. Преувеличивают на Западе и возможности радикально влиять на российскую политику путем замораживания счетов богатым людям (им об этом слишком долго рассказывали российские оппозиционеры, и наконец кое-кто на Западе в это поверил): если это так просто, то почему же США уже двадцать раз не добились от России отказа от ядерного оружия?
Как бы то ни было, пока нам отказывают в том, что позволяется американской и европейской внешней политике, но Россию подобная ситуация принципиально не устраивает. Американцам и европейцам пора наконец понять, что за четверть века изменилась не только Россия, но и вся система международных отношений. Что обращение с Россией как с проигравшей страной сделает проигравшими и Соединенные Штаты, которые потеряют мировую систему, в которой они пока еще остаются гегемоном — положение, которое при более спокойных сценариях за ними останется еще достаточно долгое время, — и Европу, которая проигрывает сегодня конкурентную гонку не только США, но уже и Китаю, а скоро начнет уступать Индии и Латинской Америке. Пора признать, что, как и грузинский, украинский кризис не увеличил, но снизил глобальное влияние Запада. Пора понять, что затевать все новые и новые кризисы с повышением ставок — это стратегия, которая способна лишь ускорить закат Запада.
Павел Быков, Геворг Мирзаян
Севастополь — Ялта — Симферополь — Москва
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
