В качестве моего предисловия: Не все аргументы тут бесспорны. И логика местами несколько не последовательна. Но суть общей картины в целом, как мне кажется, схвачена верно. Особенно сравнение с игрой со стульями.
Оригинал взят у
Другое дело, что победа в ней означает концентрацию абсолютного большинства ресурсов, а значит и власти, в руках корпорации, что однозначно приведет ее к доминированию над национальными, т.е., территориальными элитами. Сильно сомневаюсь, чтобы государства с таким итогом согласились. Цели и задачи у них слишком отличаются. Смыслом существования корпорации является бизнес, т.е. извлечение прибыли. В то время как государство существует для обеспечения исполнения социального договора в обществе. Но статья все равно любопытная. Для подумать.
Январь, вопреки сложившимся представлениям, оказался богат на эпохальные политические события: инаугурация Трампа и его первые шаги в роли президента США, Всемирный экономический форум в Давосе и речь Си Цзиньпина на нём, утверждённый британским кабинетом министров план «жёсткого Brexit-a» и т.д. На этом фоне только ленивый не пишет о грядущих серьёзных изменениях в мировой экономической и политической системах.
Но в чём конкретно будут заключаться эти изменения, какова их суть?Несмотря на кажущуюся заурядность вопроса? на него встречаются крайне разноплановые ответы: от отрицания всякого рода глобальных изменений ("Трамп и Brexit - лишь две победы популистов в своих странах, ничего не меняющие на системном уровне") и до краха глобализации и возрождения национальных государств XIX века. Ещё больший разброс мнений по вопросу о причинах этих процессов. Не имея ни малейшего желания в рамках этой статьи спорить с каждой отдельной точкой зрения, предлагаем взглянуть на эти события как на продиктованные объективными экономическими процессами, которые в свою очередь обусловлены капиталистической системой, в рамках которой они протекают. Подобный подход, как кажется, является хорошим стержнем и отправной точкой для дальнейших рассуждений. Итак, начнём.
Уже в начале прошлого века многим наблюдателям было вполне очевидно наличие империализма как системы враждующих за ресурсы и рынки сбыта субъектов: государств, корпораций и их союзов. Логика этой вражды прозрачна: больше ресурсов — больше возможностей, более стремительное развитие своей экономики, следовательно и более выгодное положение по сравнению со своими конкурентами, т.е. так воспеваемая либеральными экономистами конкуренция, только на глобальном уровне. Очевидно также и то, что ресурсы и рынки не бесконечны, и рано или поздно захватывать новые территории, ещё не включённые в мировую империалистическую систему, станет просто неоткуда. Долго ждать этого момента не пришлось и уже летом 1914-го года разразилась Первая мировая война. В этом смысле когда Ленин в 1916 опубликовал свою известную работу «Империализм, как высшая стадия капитализма» он не открыл ничего нового, а лишь обобщил и систематизировал описание очевидных вещей: классический капитализм свободной конкуренции закончился, весь мир поделён между империалистическими державами, оформились их союзы, между ними неизбежны противоречия, и война между этими союзами, полыхавшая на тот момент уже два года, это явно подтверждала.
Итогом этой войны, как известно из учебников истории, помимо краха четырёх империй стал ещё и масштабный передел колоний побеждённых государств в пользу победителей. И в это же время оформилась тенденция, ставшая ключевой в развитии мировой капиталистической системы вплоть до самого недавнего времени: формирование единого глобального рынка и единого глобального союза крупных капиталистов под зонтиком США (можно называть это по-разному: верхушкой мирового господствующего класса, кластером транснациональных корпораций, наднациональной элитой или как угодно ещё), т.е. неолиберальный проект глобализации. Наряду с устранением политических субъектов, препятствующих этому процессу, крупнейшие корпорации этих государств входили в этот союз на более-менее равных правах.
После Второй мировой войны происходит усиление США и ослабление Великобритании и Франции. Германия и Япония как государства утрачивают политическую субъектность, но при этом немецкий и японский крупный капитал инкорпорируется в упомянутый союз под политическим руководством США, которые становятся безоговорочным гегемоном капиталистического мира. Чуть позже происходит крах колониальной системы. Бывшие колонии Великобритании и Франции включаются в глобальный рынок, бывшие метрополии во многом теряют свою политическую субъектность, а крупный капитал этих метрополий получает почётное место в теперь уже едином мировом объединении. Устанавливается двухполярный мир.
Вторым полюсом этого мира был Советский Союз и то, что называлось Мировой системой социализма. В конце 80-х — начале 90-х происходит распад этого полюса. Оставим за рамками данной статьи обсуждение причин распада. Для нас важны последствия: устранён последний политический субъект, реализовывавший альтернативу глобализации под руководством транснационального капитала. Вспомните Фукуяму с его «концом истории». История, как мы видим, не остановилась, но победа неолиберальной модели глобализации была полной и безоговорочной. Но что дальше?
На полтора десятилетия, пока капиталистическая система переваривала соцлагерь, установилась идиллия: экономика ключевых капиталистических государств стремительно развивается, крупнейшие банки и корпорации ежегодно рапортуют о рекордных прибылях, Горбачёв — лучший немец и рекламщик пиццы, Ельцин и его «семибанкирщина» — лучшие друзья Запада и т.д. Некоторое представление о том как функционировал и из кого состоял конгломерат крупнейших транснациональных корпораций в это время можно почерпнуть из доклада Швейцарской высшей технической школы Цюриха от 2011 года, в котором был произведён анализ структуры собственности, т.е. взаимного участия корпораций в долях их дочерних структур. Согласно исследованию всего лишь 147 корпораций контролировали на тот момент ~40% мировой экономики. Среди них: британские, немецкие, французские, разумеется, американские, а так же японские, швейцарские, итальянские, голландские, канадские и даже китайские. И все мирно уживались в рамках однополярного мира и соблюдали правила, продиктованные гегемоном этого мира — Соединёнными Штатами.
Но вечно так длиться не могло, проблема во всё тех же базовых механизмах капиталистической экономики: система способна нормально развиваться только при условии роста совокупного спроса. В этом смысле спрос рождает не только предложение, но и экономический рост. Именно поэтому для империй XIX—начала XX веков так важен был захват новых рынков, именно поэтому США в 80х годах вынуждены были прибегнуть к Рейганомике — кредитному стимулированию спроса и именно поэтому сегодня происходят события, о которых говорилось в начале статьи.
Когда территориально расширяться больше физически некуда, а возможности кредитного стимулирования исчерпаны начинается стагнация. Когда накопленные взаимные кредитные обязательства делают невозможным функционирование предприятий без, по крайней мере, сохранения доходов на предыдущем уровне, а предыдущий уровень невозможен, ввиду снижения спроса паукам становится тесно в одной банке. Когда в этих же условиях начинают появляться структуры типа БРИКС и ШОС, требующие для себя большего куска пирога, чем они имеют сейчас, как показывает практика, неизбежными становятся открытые конфликты.
Вспомните слова Обамы, сказанные им после подписания ТТП, о том что только США будут диктовать правила мировой торговли. Тогда это вызвало открытое негодование Китая. И вот 23-го января Трамп подписывает указ о выходе США из ТТП, а на самом деле о прекращении проекта ТТП как такового. И что это вызвало разрядку в отношениях между США и Китаем? Нет, скорее наоборот, они накалены ещё больше прежнего. Почему же так получается? ТТП (как и ТТИП) — это проект выхода из сложившейся ситуации, подразумевающий продолжение глобализации, где в выигрыше должны остаться крупнейшие корпорации подписавших стран, ценой смерти более мелких своих собратьев и закрытии этого рынка для китайских корпораций. А инициатива Трампа и группировок стоящих за ним — это альтернативный проект выхода из той же самой ситуации, закрывающий американский рынок не только для китайских, но и для японских и корейских корпораций, делающий ставку на создание для американского капитала привилегированных условий за счёт существующей политической, финансовой и военной мощи США. Как вы понимаете для Китая, существенно завязанного на американский рынок, оба варианта неприемлемы.
Brexit— следствие тех же самых экономических причин. Администрация Обамы взяла курс на подписание ТТИП с ЕС, одновременно с существенным ослаблением самой Европы: миграционный кризис, антироссийские санкции (около половины внешнеторгового оборота России до санкций приходилось на страны ЕС), многомиллиардные штрафы к Volkswagen и Deutsche Bank — всё звенья одной цепи. На каком-то этапе часть Британской элиты, очевидно, приняла решение покинуть Евросоюз, видимо, не в последнюю очередь именно потому, что для них дальнейшее нахождение в ЕС было несовместимо с жизнью. Это не значит, что победа этой линии, или победа Трампа, были предрешены, или тем более абсолютно детерминированы экономическими обстоятельствами. Но сама проблематика вокруг которой развивался этот конфликт продиктована экономикой, и вариантов решения этих проблем не так уж и много, как может показаться на первый взгляд.
В этой связи особо интересно выступление китайского лидера на ВЭФ в Давосе, которое коротко можно свести к одному основополагающему тезису: Китай готов взять на себя освободившуюся роль США — гегемона глобального союза крупного капитала. Логика здесь ясна: Китай, несмотря на озвученную ещё в 2008 году задачу на расширение внутреннего спроса и повышение покупательной способности населения, остаётся крайне экспортозависимой экономикой, для него сохранение доступа на глобальный рынок — это вопрос сохранения социальной стабильности. Именно поэтому Китай так активно продвигает проекты Азиатско-тихоокеанской зоны свободной торговли и Нового шёлкового пути. И вовсе не случайно сам же Си Цзиньпин назвал грядущее противостояние с США торговой войной. Глобализация, если понимать под ней наличие единого глобального рынка, в долгосрочной перспективе никуда не денется. Вопрос стоит о том, кто будет на нём торговать. За это, как и 100 лет назад, и будет вестись война.
Стратегии США и Китая понятны. Но что делать в этой ситуации остальным? Предположим, что Китайская инициатива будет поддержана пусть и расколовшимся, но пока ещё существующим глобальным объединением крупного капитала. Но смогут ли они все ужиться в рамках одного рынка, с учётом тех механизмов о которых я писал выше, тем более в условиях растущего аппетита Китая и закрытия крупнейшего рынка в мире — американского? Очевидно нет.
Страны или их объединения с порушенной либеральными реформами экономикой, т.е. имеющие очень малую долю мирового рынка в текущем раскладе сил, при этом обладающие достаточно большим внутренним рынком, позволяющим практически закрыться от остального мира и расти какое-то время за счёт импортозамещения, вполне могут воспользоваться этим вариантом. Евразийский экономический союз и УНАСУР — два возможных проекта в этом направлении. Но общей проблемой таких образований является подверженность всё той же логике развития капиталистической экономики, требующей постоянного роста спроса, что станет невозможным, когда ресурс внутреннего рынка будет исчерпан, а во внешнем мире останется несоизмеримо более сильный победитель начинающейся торговой войны между США и Китаем.
Очень туманные перспективы открываются перед Европейским Союзом. В идеальном для него варианте и в Германии и во Франции в результате выборов этого года у власти останутся силы, ориентированные на сохранение глобального союза крупного капитала, которые будут способны договориться с Китаем на приемлемых для себя условия. Даже в этом случае европейские корпорации остаются без рынков США (ТТИП, по всей видимости, будет похоронен вслед за ТТП) и России, да и внутренний рынок очевидно будет сжиматься из-за падения уровня жизни населения, Brexit и уступок китайскому проекту Нового шёлкового пути. И повторимся: это наилучший для ЕС расклад.
Но в наиболее слабой позиции, конечно, окажется капитал стран, имеющих на текущий момент относительно крупные доли на мировом рынке и неспособных их сохранить ни путём переориентации на внутренний спрос, ни путём достижения приемлемых условий своего дальнейшего нахождения на глобальном рынке. Навскидку такими странами являются Япония, Южная Корея, Австралия, Мексика и Турция. Кому-то из них, скорее всего, удастся сохраниться: Министерство по делам сотрудничества с Россией в области экономики, учреждённое в правительстве Японии, недвусмысленные заявления министра торговли Австралии Стивена Сиобо ещё в ноябре прошлого года на саммите АТЭС в Перу, о том что Австралия заинтересована участвовать в Азиатско-тихоокеанской зоне свободной торговли, а не ТТП — это как раз шаги в этом направлении.
Но договориться получится не у всех. По аналогии с известным конкурсом стульев становится меньше, и на следующий круг перейдут не все. По настоящему интересный вопрос заключается в том, что будет после того как стул останется один, т.е. концентрация капитала дойдёт до своего естественного предела и дальнейший передел рынков просто не будет иметь эффекта.
Источник:
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
