«Пакистанизация» Турции: курды из маргиналов перешли в разряд системной силы
19.10.2015
Турецкий солдат на границе с Сирией. Иллюстрация: thedailybeast.com
Положение Турции в нарастающей на Ближнем Востоке эскалации незавидное, страна неуклонно приближается к черте, за которой просматривается перспектива гражданской войны. Турецкие и зарубежные эксперты сходятся во мнении о критически возросшей массе внутренних и внешних вызовов, торпедирующих устойчивость почти 80-миллионного государства сразу с нескольких направлений.
Дело вовсе не только в накрывающей Турцию волне терактов. Проблемы страны имеют куда более глубинный характер, чем противостояние террористической угрозе с Ближнего Востока.
Аналитики заговорили о «пакистанизации» Турции. В своё время Исламабад с головой ушёл в афганские дела, сея в соседней стране хаос, насаждая там своё влияние с помощью радикальных группировок. Похожую стратегию в Сирии с 2011 года избрали турецкие власти. Они изначально встали в жёсткую оппозицию к политическому режиму в Дамаске, отказались иметь с ним любые дела. Анкара не ограничилась выбором негативного нейтралитета по отношению к сирийскому правительству и лично Башару Асаду, а самым активным образом включилась в конструирование «новой Сирии». На первых порах завуалированная поддержка сирийской оппозиции к 2013 году переросла в откровенное заигрывание с широким кругом воюющих в Сирии радикальных группировок. Турецкая стратегия в соседней арабской стране к нынешнему этапу дала практически тот же результат, который к началу «нулевых» годов получил Пакистан с афганской территории. Контрагенты по совместному проекту вышли из-под контроля и стали проецировать свою радикальность уже в сторону оказавшегося бывшим партнёра. Движение «Талибан» и другие экстремистские течения пришли из Афганистана в Пакистан в новом амплуа разносчика, а не «громоотвода» террора. Кто и с чем идёт в Турцию из Сирии — можно без труда догадаться после двух крупных терактов в стране за неполные три месяца.
У Турции своя специфика, отличающаяся от «пакистанского прецедента». Казалось бы, географическая близость к Западному миру, членство в евроатлантическом блоке и тесные военно-политические узы с США должны были служить беспроигрышной страховкой от вызовов извне. Но глубинный характер постигших Турцию проблем в том и состоит, что 13 лет пребывания здесь у власти «умеренных исламистов», которые предпочитают, чтобы их именовали «консервативными демократами», сконструировали новую внутриполитическую реальность. А свои правила игры турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган и его команда решили распространить далеко за пределы турецких границ.
Основной принцип турецкой доктрины «консервативной демократии» сводится к тому, что успешная модернизация невозможна без опоры на мораль и духовность. Именно занятие предпочтительного себе места на правоцентристском политическом поле, полное доминирование в этом сегменте партийного спектра страны позволили правящей Партии справедливости и развития (ПСР) и её лидеру добиться столь многолетнего пребывания у руля власти. Нахождение правее центра дало партии возможность привлечь на свою сторону крупный бизнес с турецкой пропиской, малое и среднее предпринимательство, общественные религиозные организации, сельские слои, которые особенно симпатизировали Эрдогану. Но выстроенная годами система правления ПСР дала сбой. Интересно отметить, что сбой этот стал особенно заметен после ухода в тень экс-президента Абдуллы Гюля, которого считали полноценным партнером в тандеме с Эрдоганом, а на первые роли выдвинулся идеолог внешнеполитической доктрины «Стратегическая глубина», завуалированной под лозунг «Ноль проблем с соседями» — Ахмет Давутоглу.
Декларативная «умеренность» радикального по своей сущности подхода во внутренних и внешних делах стала определённым брендом правящей партии. Вот что говорят цифры, приводимые турецкими аналитиками. Исламоцентричная политика ПСР с 2002 года привела к деятельности в Турции 85 тыс. (!) мечетей — по одной мечети на менее 920 жителей 78-миллионной страны. При этом на 60 тыс. турецких граждан приходится лишь одна больница. Количество мечетей в Турции на душу населения — не имеет аналогов в мире, даже если сравнивать с таким консервативным политическим режимом, как Саудовская Аравия, или с Ираном — шиитской державой с победившей ещё в 1979 году Исламской революцией. В Турции 90 тыс. имамов. Священнослужителей в стране с республиканскими традициями, заложенными в 1923 году Кемалем Ататюрком, больше, чем врачей и учителей. Функционируют тысячи религиозных школ (медресе) и около 4 тыс. государственных учебных заведений богословского профиля. Только за пять первых лет правления ПСР бюджет правительственного Управления по делам религии (Диянет) увеличился с 553 трлн турецких лир в 2002 году до 2700 трлн в 2007-м (1).
Очевидно, имея на общественно-политическом балансе такой триумф ислама в стране, где продолжают номинально действовать светские порядки в государственном управлении, ПСР потеряла чувство меры. Хрупкое равновесие между доктриной «умеренного исламизма» (или «консервативной демократией») и продолжающей действовать светской моделью управления было нарушено именно в разгар сирийской авантюры турецких властей.
Зависшей в неопределённости остаётся и конфронтация Эрдогана с влиятельным турецким проповедником Фетуллахом Гюленом, лидером движения «Хизмет», проживающим на правах политэмигранта в США. Их противостояние приняло вид «войны личностей», что в турецких политических условиях имеет свою специфику. Борьба Эрдогана с Гюленом и его людьми, по интерпретации властей крепко засевших в бизнес-структурах и государственных органах (правоохранительных и судебных) Турции, в последние годы развернулась нешуточная. Социальная база Гюлена в Турции в виде выпускников его школ, пополнивших в своё время ряды бюрократии, а также симпатизирующих ему религиозных и интеллектуальных слоёв турецкого общества до сих пор серьёзно волнует власти. Опыт показывает, что Эрдоган получает особое вдохновение в концентрации власти в своих руках всякий раз, когда в качестве мишени он выбирает ту или иную силу или конкретную личность на политическом небосклоне страны. Раньше такой мишенью были политические амбиции военных и их претензии на разделение власти с гражданской администрацией. Вопрос выдавливания армии с политического поля Эрдоганом блестяще решён загодя. Ныне пришло время борьбы сразу с несколькими другими внутренними «химерами», роль которых, помимо «гюленовцев», уготована левацким группам и, конечно, выразителям политической воли турецких курдов. Это располагающая парламентской фракцией прокурдская Народно-демократическая партия и Рабочая партия Курдистана (РПК).
Зажигать фитиль ближневосточной эскалации с набором нерешённых внутренних проблем фундаментального характера было чревато для Анкары «бумерангом» этой самой эскалации. Помимо игр в «умеренный» религиозный экстремизм, Эрдоган и его команда напоролись на традиционный этнополитический фактор в лице курдского сепаратизма. До сирийского кризиса и в первые годы его развёртывания в сердцевине Ближнего Востока турецкая государственная машина с трудом, но держала курдский вопрос под контролем. Однако и здесь внешние амбиции турецкого руководства привели к нарушению хрупкого равновесия. Как подчёркивают видные вашингтонские тюркологи (2), до последнего времени ПСР и Эрдоган могли рассчитывать и в реальности получали поддержку от большей части местного населения курдских регионов на юго-востоке страны. До 2015 года подобная поддержка имела и своё зримое электоральное воплощение. Но к моменту лето-осень текущего года произошёл надлом в восприятии курдами центрального правительства в Анкаре. Война властей с РПК пришла в дома простых турецких курдов. В сентябре это проявилось на локальном уровне, но с отчётливым пониманием того, что подобные инциденты впредь будут повторяться. 130-тысячный курдский город Джизре на пересечении турецко-сирийско-иракской границы (турецкая провинция Ширнак) оказался в осаде со стороны армии и сил внутренней безопасности. Город стали в буквальном смысле «зачищать» от курдского «сепаратизма», на неделю отрезав его от внешнего мира отключением электричества, телефонной связи, интернета и других благ цивилизации.
В итоге мятеж был подавлен, но стало ясно, что отныне курдский фактор в Турции принял необратимый трансграничный характер. Помимо северного Ирака, в «Турецкий Курдистан» воздух свободы стал проникать и из курдских регионов северной Сирии. Впервые правительство Эрдогана столкнулось с риском восстания турецких курдов, «драйверы» которого задаются из Сирии. Уже второй сегмент разделённого несколькими границами этноса — «Сирийский Курдистан» — вслед за иракскими соплеменниками поднял знамя вооружённой борьбы за свои политические права. Как ни смотри, очередь за турецкими курдами…
Нарушение этнополитического баланса в Турции засвидетельствовали парламентские выборы 7 июня, на «переигровку» результатов которых пока безрезультатно сконцентрированы огромные усилия властей. Турецкие курды из политических маргиналов в общегосударственном масштабе перешли в разряд системной силы. Теперь курды располагают не только разветвлённой сетью влияния на умы и настроения соплеменников в юго-восточных провинциях страны. Они добились 80 депутатских мандатов в 550-местном законодательном органе Турецкой Республики, а значит, сделали уверенный шаг на пути к своей стратегической задаче. Курды уже и не скрывают, что таковой является получение конституционно закреплённой автономии в районах их компактного и численно преобладающего расселения на турецком юго-востоке.
Всё это способствует крайнему раздражению заседающего в Анкаре правительства. Зачастую с его стороны рушатся все основы логики, когда речь заходит о турецкой политике в Сирии. Так, например, недавно турецкий МИД одновременно поставил в известность послов России и США в стране о неприемлемости для Анкары поставок курдским «Отрядам народной самообороны» (YPG) на севере Сирии российского и американского оружия. При этом избранный турецкой стороной аргумент выдержан в лучших традициях политики двойных стандартов. Москве и Вашингтону было сказано: у Анкары нет никаких гарантий, что переданное курдским ополченцам в Сирии оружие не попадёт в руки боевиков признанной в Турции террористической РПК. Напрашивается вопрос: где до сих пор пребывают турецкие гарантии (и есть ли таковые вообще!) в связи с поставками оружия экстремистским группировкам в Сирии со стороны Национальной разведывательной организации (MIT) Турции?
Турция заявляет, что действия США и России в Сирии подрывают её безопасность, обвиняя обе державы в поддержке тех сил, которые выступают источником подобного «подрыва». Для нас это очевидный ущерб, и мы не намерены шутить по этому поводу, предупреждают правительственные источники в Анкаре, намекая на крепнущие связи Москвы и Вашингтона с сирийскими курдами. Напомним, что Турция решилась на дипломатическое внушение России и США после того, как американская военно-транспортная авиация стала сбрасывать в районах сосредоточения сирийских курдов военные грузы, а на севере Сирии появились российские эмиссары в поисках налаживания связей с политическим руководством и командирами YPG.
Нечасто можно увидеть предъявление Турцией России и США одних и тех же претензий на Ближнем Востоке в целом и в Сирии в частности. До последнего времени турецкое руководство подчёркнуто уважительно относилось к российским партнёрам, пытаясь сгладить определённые острые углы политического свойства традиционным экономическим инструментарием. Анкара, мягко говоря, недружественно отнеслась к действиям Москвы в Крыму. Но сразу предупредила своих союзников по НАТО, что о введении ограничений на торгово-экономические отношения с Россией с турецкой стороны не может быть и речи. Однако осознание крушения своих планов в Сирии привело Эрдогана в беспрецедентное раздражение в адрес Кремля. Турецкий лидер прозрачно намекнул на возможный отказ от ведения с Россией масштабных совместных проектов. В качестве «меры воздействия» на Москву была упомянута переориентация Анкары с закупок российского природного газа на другие источники поставок энергоресурса. Эрдоган также обмолвился о свёртывании строительства «Росатомом» первой АЭС на турецкой территории.
Первая угроза содержит отчётливый эмоциональный оттенок. Здесь всё предельно ясно. В 2014 году «Газпром» экспортировал в Турцию 27,4 млрд куб. м газа, что сделало её вторым по величине потребителем российского топлива (после Германии). Страна получает газ ещё и из Азербайджана (5,3 млрд куб. м в 2014 году) и Ирана (8,9 млрд куб. м за прошлый год). До 8 млрд куб. м «голубого топлива» Турция прикупает в виде СПГ. Российский газ удовлетворяет до 60% потребностей турецкого рынка в этом углеводороде. Спрашивается, чем его будут замещать турки в случае полного отказа от услуг «Газпрома»?
Игра на нервах вокруг «Турецкого потока» вполне предсказуема с турецкой стороны. Но отказ от российского газа в нынешних условиях и в обозримой перспективе просто остановит турецкую промышленность, а с ней и всю экономику страны. Социальные последствия подобного шага в государстве, традиционно испытывающем дефицит газа, особенно в зимний период, думается, особо уточнять не приходится. Этого ли добивается Эрдоган, после выборов 7 июня ощутивший перемену настроений в турецком обществе?
С атомным проектом дело обстоит несколько иначе, но и здесь присущие турецкому лидеру эмоции, как можно понять, явно преобладали над рациональным расчётом. Стоимость проекта АЭС «Аккую» с 2012 года, когда было подписано соглашение о строительстве четырёх энергоблоков суммарной мощностью 4800 МВт, возросла с $ 22 млрд до $ 27 млрд. К сегодняшнему дню российской стороной в возведение станции уже вложено свыше $ 3 млрд. С вводом АЭС в эксплуатацию будет покрыто 7% потребностей Турции в электроэнергии. В российских вузах соответствующего технического профиля проходят обучение более 300 будущих турецких специалистов в сфере ядерной энергетики (всего планируется подготовить, как минимум, 600 специалистов из Турции).
Какими бы сильными эмоциями не был ныне переполнен глава Турецкой Республики, ставить указанное и многое другое (туризм, строительный бизнес, взаимные инвестиции — в денежном эквиваленте измеряемые десятками миллиардов долларов) под риск чревато для турецких властей огромными экономическими и социальными издержками. А «на носу» ещё и досрочные выборы 1 ноября. А после выборов, результат которых, по меньшей мере, не очевиден для правящей партии, ещё и формирование нового правительства (3).
В сухом остатке мы имеем пришедшую в разбалансированный внутренними и внешними факторами вид Турцию, которая при этом ещё грозится соседним государствам последствиями. Очевидно, что турецкое руководство выбрало далеко не самый прагматичный подход в выравнивании ситуации внутри страны и в отношениях с мировыми державами. В этом нет никаких сомнений, тем более, с учётом предстоящих 1 ноября досрочных выборов. Сложная внутриполитическая обстановка диктует не конфронтацию, а поиск точек сближения. В гражданской войне в Турции Россия заинтересована меньше всего. Это ещё больше взвинтит спираль ближневосточной турбулентности, перекинется кризисной волной и на Европу, и на Черноморско-Кавказский регион.
Времени для трезвого взгляда Анкары на ситуацию, исключение необдуманных заявлений и действий с её стороны должно хватить. Касательно российско-турецких отношений следует подчеркнуть, что после рабочего визита Эрдогана в Москву 23 сентября, ожидаются новые контакты в верхах. Главы двух государств могут дважды встретиться до конца текущего года — в турецкой Анталье и российской Казани. 15−16 ноября в Турции состоится саммит G20, ближе к зиме — шестое по счёту заседание Совета сотрудничества высшего уровня уже на российской территории.
(1) Imtiaz Gul, Pakistanisation of Turkey // The Express Tribune, October 8, 2015.
(2) Soner Cagaptay, Turkey Is in Serious Trouble // The Atlantic, October 2015.
(3) Рейтинг ПСР стагнирует вокруг отметки 41%. Согласно данным турецких институтов изучения общественного мнения, электоральная поддержка правящей партии не претерпела существенных изменений после парламентских выборов 7 июня. Детище Эрдогана вновь не набирает количество голосов, необходимое для получения простого большинства в парламенте страны и самостоятельного формирования правительства. К досрочным выборам 1 ноября ПСР подходит с прогнозом о получении тех же 258 мандатов в 550-местном законодательном собрании, которыми партия ныне располагает.
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.