ПсихолоГ_и_Я. Нет судьбы ("?" или "!" подставить)

“Если положить в самый западный угол дома цветы с кладбища, а потом в полночь очертить вокруг себя круг и шесть раз прочитать “Отче Наш” наоборот – ничего не случится”

В каждом из нас живет любопытство.

Нет, не так.

В каждом из нас живет дерганое, политкорректное любопытство, страдающее тяжелой формой болезни Паркинсона; любопытство которое к годам тридцати обычно купируют при помощи мамы, папы, лома и такой-то матери.

Вот так правильнее.

Ну да бог с ним. В каждом из нас что-то живет и уже достаточно хорошо если это не глисты. И не надо вопросов, типа “а что со всем этим делать?” Если хватит ума ничего не делать – считай, жизнь удалась. И дело не в том, что доктор циник и вообще бяка.

Однажды мы с моим старшим коллегой сидели на его даче в беседке под липой на берегу озера. Сидели, кстати, не просто так, а по очень личной и уважительной причине: методично надирались в зюзю шнапсом маде ин Дойчляйнд. Разговор, соответственно, постепенно переходил во все более абстрактные сферы; не так далек был тот час, когда “и градиенты кипарисов смело помножатся на стаи голубиные”, но пока что не покидал плоскость национальной ментальности.

- Идиот – это судьба, – глубокомысленно заметил хозяин дачи, завершая пассаж о какой-то мутной криминальной достоевщине, случившейся в местном околотке около года назад. И тут же добавил:

- Ты веришь в судьбу?

Я закусил огурчиком и, подражая хрестоматийному старичку, плотно освоившему дзен, молча поднял к небесным горям палец.

Средний. 

Как известно, в Древней Греции религии не было. То есть, она-то, конечно, была, но поведение тамошних богов до такой степени напоминало мексиканские мыльные дрязги на сексуально-бытовой почве, а сами небожители были настолько персонифицированы, что эзотерическая составляющая терялась напрочь. Невозможно проникаться религиозным трепетом от корней до кончиков и одновременно ассоциировать холерика-Зевса с управдомом дядей Мишей. Зато можно было переходить от абстрактных теософических построений к вполне практическому блату: в общем, так, старик, я тебе пять баранов а ты мне победу в турнире, брюнетку, рыжую и министерское кресло. Все, отбой, шеф на линии.

В то же время существовала инстанция, занимающаяся не частными вопросами, а конкретным делопроизводством по людской части. Инстанция, чьи вердикты были окончательны, не подлежали обжалованию и были неумолимы, как Большая Круглая Печать Тройки по Утилизации.

Их тоже было три. Первая из них, являя собой явный инфернальный прототип красной швеи-ударницы, занималась исключительно ткацкими работами.

Была она мойрой, звали ее Клото и пряла она Нить.

..Шел год от рождества Христова 1993-й.

Впавший в маразм призрак коммунизма проиграл эндшпиль пушистой белочке, рожденной в мутных парах алкогольного делириума отца русской демократии. Сам отец стоял на танке и рассказывал кто во всем виноват. С запада неуклонно надвигалась коричневая волна – нам говорили что это шоколад, и мы скоро все в нем будем.

В мире вдруг стало очень мало понятного. Вещи, которые вчера собирались длиться до решительной победы по всем мировым фронтам, и были распланированы на годы вперед, по-тихому взяли и сфальсифицировали собственное самоубийство, при этом сделав вид, что они тут ни при чем, и что так и было задумано.

В умах сограждан все бродило олимпийскими темпами. То, что еще утром было виноградным соком, к вечеру превращалось в уксус, уксус к рассвету высыхал в пепел, пеплом пролетариат лечил изжогу. Все остальное лечили самогоном.

“..Страну рвало, она согнувшись пополам искала помощи
А помощь танком по лоткам давила овощи
Аплодисменты, бис, везде ревело зрелище,
Стреляло право по беде – увидишь где еще?..”

В тот момент до нас, внезапно, стало доходить, что судьба, точнее, акт творения таковой ничем не отличается от справления малой нужды в подворотне – может, по служебной необходимости, произойти в любой момент, невзирая на номер псалма, резолюцию ООН и планы по приобретению новых ботинок в ближайшие выходные. Нить начиналась заново каждую секунду, более того – вдруг стало понятно, что так было всегда. Нет никакой системы. И даже самые закоренелые фаталисты задумались: а можно ли путешествие, начинающееся заново каждую секунду, вообще считать таковым?

Дурдомы тогда были битком. Но это мало кто помнит. Сначала нас успокаивал Кашпировский – получалось туго, а потом на экранах появился Самый Главный МЕтрополит (это не ошибка в написании, а квинтэссенция статуса, типа как “метросексуал”) и сказал: “Ну, дети мои, это – судьба!”

“А-а-а-а-а-а!” – протянули мы и успокоились.

..Вторую из них звали Лахесис. Она Нить отмеряла, но, поскольку, была стара, подслеповата и не носила с собой портняжный метр, то часто лажалась в минуса. Оттуда и пошло это: “Сколько тебе отмерено, столько и протянешь!” Ну, или про то, сколько кому на роду чем-то там написано.

..Был конец августа 2001 года.

Шел дождь. Я стоял рядом со своим четырехколесным чудом из Японии и держал зонт над дядей Мишей, моим старым другом и соседом по улице, пока тот копался в стальных кишках иностранного монстра.

Когда с моей машинкой случается серьезная неприятность, я отправляю ее на СТО. Когда мелкая – прошу посмотреть дядю Мишу. Обычно дядя Миша не упрямствует, так как знает, что а) в автомобилях я не понимаю абсолютно ни черта и б) Александров в долгу не останется.

Денег дядя Миша не берет. Злато мирское привлекает его лишь постольку поскольку.

Он гурман.

Он обожает есть, и готов посвящать этому процессу 24 часа в сутки. Еще он любит выпить, но только чуть-чуть и для аппетита. Наверное, именно поэтому его аппетит необъятен как Мировой Океан.

На то время дядя Миша весил почти два центнера и с трудом помещался в салон своей “Волги”. И глядя на то, как проседает под его весом моя машинка размером с платяной шкаф, на которую дядя Миша опирается своим внушительным чревом, я испытывал легкое беспокойство.

- Михаил Григорьевич, вы скоро по швам треснете. Ваша супруга спит и видит, как бы вас эдак ко мне на прием отправить – говорит, закодируй его, ирода! Ведь от инфаркта в пятьдесят лет загнется!

- Шурик, – сказал он дергая какую-то невидимую фиговину, отчего из недр машины раздался звук, напоминающий скворчание засорившейся раковины, – все равно больше отмеренного срока не проживешь. Сколько тебе бог дал, столько и будешь воздух коптить.

Через два дня он уехал в Штаты к родителям. А еще через две недели, 11 сентября, я узнал о терактах в Большом Яблоке и летчиках-камикадзе.

Я позвонил ему в тот же вечер. Голос дяди Миши в телефонной трубке был каким-то мутным и напоминал интонациями тенорок справочного робота. Да, видел. Даже фотографировал. Да, все в порядке. Да, родичи тоже в норме. Спасибо-до свиданья.

Он вернулся уже весной, но в каком виде! Это был слегка бледноватый, но вполне подтянутый человек весом всего-то навсего в какую-то там сотню кэгэ. Я предложил ему с дороги сигарету, памятуя о том, что американский табак он всегда считал чем-то вроде молотых на мясорубке ковриков для ног б\у. Он отказался.

- Бросил я.

- Да ну? А как же то, что “на роду написано”?

Он потряс головой, как здоровенный мудрый сенбернар, чудом переживший профессора Павлова, но на всю жизнь уяснивший, что книжная Му-Му была кобелем – сукой был Герасим.

- Это, Шурик, смотря кем написано. А кто пишет, это я теперь тебе точно скажу – всякие мудаки.

-А как же судьба? – поинтересовался я.

Дядя Миша ответил. Коротко, ясно и по-существу. Но если неформатные выражения опустить, то, можно сказать, что он смолчал.

..Но была еще одна, та, имя которой предпочитали не говорить громко. Та, которой не было особого дела ни до художественной кройки, ни до вышивания судорожным крестиком, ни до прочих розовых абстракций бытия. Та, что не была ни злой, ни доброй и отвечала на все вопросы сухо, как щелчок отсекателя и всегда одинаково.

Атропос. Перерезающая нить.

..Одно из увлечений  ранней молодости, к которым я до сих пор сохранил живой интерес – статистика. Не та, конечно, благодаря которой мы можем узнать сколько, в среднем, надаивали молока в колхозе “Чугунное Вымя” в восьмую пятилетку, а так называемая, “неприкладная статистика”, то есть данные абсолютно аутентичные, но толкового практического применения к жизни не имеющие.

Если у вас много свободного времени и крепкие нервы, вы сами можете провести интересный расчет. Возьмите среднее число тех, кто ежегодно погибает на дорогах под колесами автомобилей, потом процент тех, кто за этот же период умирает от рака всех форм и оттенков, смерти от падения с высоты, бытовых поражений электричеством, подавившихся макаронами без дырочки, застреленных в подъездах по ошибке, смешайте все это со статистикой смертности от болезней сердца, инсультов, отравлений грибами, паленой водкой, просроченными йогуртами и патентованными таблетками от кашля и накидайте сверху всякие мелочи, вроде укусов бешеных животных, маньяков, пожаров и пьяных заморозок в сугробах. Коль скоро ваши руки охватит легкий тремор, глотку – тяжелая икота, а голос непроизвольное заикание, то, пожалуй, и хватит.

Опосля подобных математических операций впадаешь в ступор – смерть, в буквальном смысле, отпустила каждого из нас сходить до ветру. Вероятность, что выйдя из дому за свежей булкой мы вернемся обратно, чисто статистическая; мы можем загнуться, буквально, за каждым поворотом, а став невольным свидетелем чужого нефарта – даже не успеть патетически сказать: “Бедный Юрик!” пред тем, как получить бампером по уху.

Русская рулетка – фигня, релакс для чайников, пародия гротеска на бытовуху. Ежедневное проскакивание через игольное ушко куда как круче. Помните старую гравюру – шут с завязанными глазами и котомкой за плечом весело идет по краю пропасти? Символ, мля, на грани фантастики.

Какой-то мудила с высшим образованием и мой коллега по цеху как-то написал: “Человеку свойственно постоянно и тщательно вытеснять мысли о смерти из своего сознания”.

Бред это все.

Человек в здравом уме и твердой памяти изначально слабо озабочен вопросами своей последней отставки, и это понятно как капроновая пробка. Это фараоны, – да и то не все – планировали собственные похороны заранее, но у них была веская причина – масштабность будущих похорон и довольно короткая жизнь. К тому же пирамидное строительство не мешало им заниматься делами сугубо земными, да и было, откровенно говоря, просто древнеегипетским способом поколотить понты. Если Березовский не купил себе место в кремлевской стене, то это ведь не значит, что не пытался.

То же самое касается вопросов относительно загробных пересылок. Что бывает после смерти я узнаю, когда таковая оказия со мной случится. Я могу попытаться отложить момент кремации, занимаясь, скажем, зарядкой или лопая мультивитамины, но готовится к смерти заранее – шизофрения. А насчет вытеснения – так на этой теме кормятся все: от Папы римского до тибетских астрологов. То же христианство во всех его генно-модифицированных видах никогда бы не открыло свою лавочку, если бы предварительно не объяснило, что “и после смерти мне не обрести покой”, тем самым наглухо опуская ФСБ намеком: “А у нас ручки-то подлиннее будут!”

Да и пугают они, если честно, дилетантски. Потому что не знают самого главного – точной даты. И никто не знает. И супер. Невозможно ведь серьезно заниматься продажей билетов на поезд, который уходит “когда-то”.

…Шел год 2010.

Все было хорошо. Машины ездили, куры неслись, Хакамада давала интервью, писались книги, плодились китайцы, самолеты летели в Амстердам, строились бюджетные дома и кто-то нудил о конце света, но его не слушали, потому еще не вышли третьи “Сумерки”.

Орали коты, ржавели в шахтах ракеты, крутились башенные краны, страна уверенно вставала на какие-то там рельсы, нефть дорожала, культура возрождалась, солнце вставало и садилось по графику.

Планета крутилась так же, как и сто лет назад. Ну, может, чуть медленнее. Но это никого не расстраивало.

Я попытался найти во всем этом судьбу, рок и длань фатума, задолбался, плюнул и пошел пить пиво, так и не определившись – то ли видно плохо, то ли искал не там.

То ли вообще зря.

Но, знаете, я, почему-то, абсолютно не напрягался по этому поводу. Было даже как-то странно – у меня-то профессия такая – искать систему, а тут- такой облом и все равно.

Видать – не судьба.

“Но ты не плачь, это солнце
Взойдет еще не раз,
И твой поезд уходит не завтра
Туда, где играет джаз
Наш самый веселый на этой планете ансамбль…”