Эстония: нелепая смешная страна, которая пыталась воевать с Россией, скоро вымрет

'Русский репортёр', Россия

Старое и новое

Яак Аллик, член парламентской фракции Социал-демократической партии Эстонии, принимает меня в собственном уютном кабинете в здании парламента, роскошном дворце эпохи классицизма. Окна кабинета выходят во двор. Видны камни брусчатки, аккуратные ­хозяйственные флигельки — век назад здесь распрягали лошадей, важно ходили гуси. Милый эстонский уют. С другой стороны особняк обрывается трагическим склоном Вышгорода и колоннадой парадного балкона. Оттуда местная власть приветствует свой народ и большой мир — ту самую Европу, манящую и неуловимую, исчезающую в морской дымке на горизонте. Мы сидим где-то посередине между новой Европой и старой Эстонией.

Аллик — великолепный типаж здешнего политического лидера: крупный, неторопливый, с едва заметной элегантной сутулостью. Аккуратная бородка-эспаньолка, проницательный ироничный взгляд. Он один из немногих эстонских политиков, отказавшихся от розыгрыша русской карты. Электорат, замученный национализмом, слышит в голосах соцдемов надежду. Рейтинг партии ежегодно растет, что вызывает глухое раздражение реформистов, обвиняющих ее в толерантности и предательстве эстонских интересов. Но у Аллика свое представление об эстонских интересах.

— Наше Министерство образования это делает от добра, — с эстонским акцентом и иронией умного пожилого человека говорит Аллик. — Чтобы русские ребята были более конкурентоспособными на университетском рынке. Они так говорят. Но я бы сказал, это чисто большевистский подход. Они знают, как людям хорошо, и хотят силой заставить людей быть счастливыми. Что это дает?

Аллик с картинным изумлением разводит руками.

- Если у нас есть идея, что русскоязычное население Эстонии — это пятая колонна, то мы должны делать ее лояльной к эстонскому государству, — неторопливо жует он русские слова. — Это же элементарно! А мы пока делаем все, чтобы лояльность ее только уменьшалась. То есть на одних словах мы боимся, а на других ничего не делаем, чтобы люди действительно интегрировались.

Аллик неторопливо закуривает.

— У этих ребят должна быть мотивация, чтобы учить язык. А ее нет. Почему? Потому что двадцать лет мы делаем все, чтобы в Эстонии не было русской интеллигенции. Делаем маленькие хитрости, понемножку мучаем их, не даем того, другого — пусть они все уедут.

Он аккуратно стряхивает пепел в фарфоровую пепельницу с нарисованными пастушками.

— Кто самый опасный человек для эстонского политика? Имеющий гражданство и свободно владеющий эстонским языком русский. Мы что, берем его в свой парламент, в свое правительство, в свое министерство? Откройте любой сайт эстонских министерств. Если вы найдете там два-три процента русских фамилий, то это большой сюрприз. И конечно, эти ребята в школах знают, что их все равно не принимают за своих...

— Но почему?!

— Потому что народ не очень дальновидный! — припечатывает Аллик. Он уже докурил и с эстонской методичностью тщательно гасит сигарету о пастушков.

— Они скажут: пусть русские все уедут, но они не понимают, что завтра у них не будет ни транспорта, ни электричества, потому что эти сферы в руках русских. Ну, конечно, все та-та-та — оккупация, Сибирь, — но надо же понять, что от большевистского режима русские страдали не меньше, а больше эстонцев. Бояться, что мы опять будем оккупированы, — это вообще полная чушь! Вот Путин с утра до вечера думает, как атаковать Эстонию, — ползком, через границу. Собачья чушь! Но на простого человека как-то действует...

Аллик брезгливо морщится и аккуратно снимает с колена невидимую пылинку.

— А как должно быть в идеале?

— Ну! Как в идеале! Наш национализм делает Эстонию провинцией, вы же сами видите. Задворки Европы — больше ничего. Конечно, Эстония должна стать страной, которая стоит на гражданской базе, а не национальной. Русские должны и в парламенте работать, и везде. И тогда мы могли бы быть позитивным форпостом для Евросоюза. А вместо этого мы превратились в маленькую злую собаку около большой страны. Зачем? И германцы, и французы смотрят на нас странно. У них к нам другой интерес.

Большое и малое

— Чертова страна! — мысленно ору я на всю улицу. — Я больше не могу здесь находиться! На дворе XXI век, Евросоюз, вашу мать, а они от чего ушли, к тому и пришли: Советский Союз как был, так и остался...

Час назад русские дети в эстонской школе назвали меня оккупанткой. В учебнике истории я прочитала о героических эстонцах, сражавшихся на стороне Гитлера. Это безумие! Исторический тупик!

— Как вы здесь живете? Здесь же нельзя жить!

Саша, мой фейсбучный знакомец, гостеприимно взявшийся показать мне вечерний Таллин, молчит и печально качает головой. Саше 32 года, он русский, родился и вырос в Эстонии. Вообще-то он философ, но по совместительству высококлассный айтишник. Он единственный из моих новых знакомых не участвует в здешней войне миров. Саша работает в Таллинском университете бок о бок с эстонцами. Говорит, никаких этнических конфликтов отродясь не было: это русские эмоциональны, могут все выложить в лицо, эстонцы никогда.

— Вы поймите, никакой проблемы-то нет, — тихо говорит Саша. — Все, кто хотел выучить эстонский, его давно выучили. Если вам есть чем заняться, вы можете здесь жить и ничего этого вообще не замечать.

Вечереет. Снова накрапывает вечный эстонский дождь, снова падают на брусчатку кленовые листья. Юные парочки целуются на парапетах обзорных площадок. Дождливая безветренная тишь. 

— Видите вот эти дома, витрины, магазинчики? — неожиданно спрашивает Саша. — Вот представьте себе, что после «бронзовой ночи» все это лежало в руинах. Все окна были выбиты, магазины разграблены, двери выломаны...

Сашина родина здесь, в Таллине, в этих дождях, листьях, кривых улочках, чайках и ветре с моря. Маленькая страна. Как здесь говорят, страна одноклассников. Очень одиноких и грустных одноклассников, которым некуда пойти, кроме как на тихие площади Вышгорода.

— Поймите, эстонцы очень дорожат своим государством, — говорит Саша. — А что такое для них государство? Это свобода от соседей. Они очень замкнутые люди. Они не хотят никого в собственной стране. Ни русских, ни китайцев, никого вообще. Они хотят быть одни. Как бы мы ни старались, мы для них чужие. С этим ничего не поделаешь. Молодое поколение уже не так этим заморочено, но они все уезжают. Им, в общем, по барабану.

Прим. В. Зыкова. Похвальное желание, но зачем тогда надо было вступать в ЕС и НАТО? :) Промыли мозги этому Саше... "Замкнутые люди" вынуждены будут жить в отрыве от цивилизации, как африканские страны, тем более в такой мелкой, не самодостаточной стране.

— А вы тоже уедете?

Саша печально кивает головой.

— Да, и я уеду. Закончу одну работу и уеду.

Здесь и там

— Скучно в Эстонии? — спрашиваю я Яну Тоом.

— Дело не в том, что скучно... — Яна задумчиво подбирает точное слово. — Как-то болотно. Понимаете, у нас нет общей идеи, которая бы нас сплотила и куда-то двигала. У меня пятеро детей, они все уезжают, и я не возражаю.

— Кто победит в противостоянии между эстонским и русским языками?

— Эстонский язык не может победить, — качает головой Яна. — Носителей этого языка девятьсот тысяч. Это вымирающий язык, вымирающая нация — вот в чем суть. Когда меня спрашивают о перспективах, я всегда вспоминаю, что Моисей же не зря таскал сорок лет евреев по пустыне, пока последний раб не умер. Но у нас столько времени нет.

«Демографическая агония» — такой термин здесь употребляется довольно часто. В стране, где численность населения сопоставима с населением одного района Москвы — 1 294 000 человек, — рождаемость последние годы упала до 12 тысяч детей в год. Ежегодно страну покидают около 5 тысяч граждан, а население неудержимо стареет. Если в 2000 году в школах Эстонии учились 208 тысяч детей, то сейчас их осталось 134 тысячи... Принято говорить, что статистика безлика. Но в Эстонии все имеет лицо: и нации, и политика, и даже статистика.

В двух лучших гимназиях Таллина — русской и эстонской — я задавала детям одни и те же вопросы. Ответы чаще всего были разные, и только в одном случае они совпали.

— Вы относитесь к Эстонии как к своей родине?

— Ну, в общем, да, — раздаются неуверенные голоса русских школьников.

— Да, — четко отвечают ребята из школы эстонской.

— Вы задумывались о том, что будущее этой страны — это вы?

— Нет, — увереннее отвечают русские дети.

— Да, — твердо отвечают эстонцы.

— Кто собирается уехать из Эстонии после школы?

В русской школе в воздух вздымается лес рук. В эстонской школе в ответ повисает тяжелое молчание. Оказывается, уезжают все.

— Вы вернетесь?

— Нет, — решительно отвечают в русской школе.

— Ну, в любом случае мы будем поддерживать отношения. У нас здесь родители, друзья. Будем помогать, звонить, ну, письма писать... — робко говорит девушка-выпускница из эстонской школы.

Возвращаться в Эстонию большого смысла нет. Зачем? Пока я была в Таллине, эстонскую медицину парализовала забастовка врачей. Средний врач здесь получает примерно 1500 евро. При крайне высокой стоимости жизни в Эстонии такая зарплата — копейки. Между тем врачи в Финляндии получают 5 тысяч, имеют массу социальных льгот, и их там остро не хватает. От Таллина до Хельсинки ходит паром. Билет стоит недорого, виза не нужна. Полтора часа — и ты в шоколаде. Получается, что знаменитый медицинский факультет Тартуского университета готовит кадры для Евросоюза, но не для самой Эстонии. Бастующие врачи — это те, кто отказался от соблазна эмиграции, истинные патриоты. Но премьер уже успел ответить на их требования: «Зарплата не поднимется. Другого ответа не будет». Так зачем же этим детям возвращаться?

В идеологической борьбе между русским и эстонским победу одержали совсем другие языки: английский, финский, шведский, немецкий.

Я выхожу из школы под вечный таллинский дождь и иду по малолюдным столичным улицам. Несчастная маленькая Эстония, безнадежно теряющая собственных детей, транзитный пункт между Востоком и Западом. Здесь все существует в форме перфекта — прошлое в настоящем. Одно великое «пост»: постнемецкая архитектура старого Таллина, постсоветское мышление политической элиты, поствоенное противостояние перед лицом российской империи, пост-, пост-, пост-... Как будто все самое большое и важное для Эстонии осталось в ее прошлом. Как будто последние двадцать лет она только и делала, что сводила счеты, мстила за старые обиды, подсчитывала, кто и что задолжал ей морально.

Эстония, рожденная геополитической трагедией больших империй, суть идеальная модель постсоветского синдрома — маленькая боль на теле большого мира. Нелепая смешная страна, строящая национальное государство в контексте открытых границ, опоздала с политической повесткой как минимум на столетие. Она упорно идет вниз по эскалатору истории, который движется вверх. Исчезнет она — никто не заметит. Останется бронзовый ангел на набережной, чайки, трогательные домики окраин, вот эта брусчатка и эти люди, русские, эстонцы, которые так безнадежно и бессильно любят эту страну...

Досье РР

Национальная политика Эстонии после распада СССР

Первый этап 1991-1995

Курс на реэмиграцию неэстонцев. Проведена «селекционная» натурализация, в результате которой появляется огромное число лиц без гражданства. Конституционно закреплено создание мононационального государства, приняты такие основополагающие акты, как Закон о гражданстве, Закон о языке, Закон об основной школе и гимназии, Закон об иностранцах и т. д. Курс на реэмиграцию проваливается: 93% неэстонского населения остаются жить в Эстонии.

Второй этап 1996-1999

Под давлением ЕС и НАТО Эстония, стремящаяся вступить в эти организации, декларирует начало политики интеграции неэстонского н­аселения. В 1996 году парламент страны ратифицирует Конвенцию Совета Европы по защите национальных меньшинств. Принимается соответствующий закон, но с оговоркой, что меньшинствами могут считаться только граждане Эстонии. В 1998 году парламент утверждает «Исходные пункты государственной интеграционной политики...». Однако на деле курс на реэмиграцию сменяется политикой тихого выдавливания неэстонского населения путем скрытой и явной дискриминации меньшинств.

Третий этап 2000-2007

Реализация государственной программы интеграции эстонского общества на 2000-2007 годы. В основу положена идея вхождения неэстонцев в уже имеющееся эстонское общество. Этническая идентичность, язык, культура, традиции и религия национальных меньшинств объявляются сферой частных интересов индивида. Упор делается на изучение эстонского языка. Фактически интеграция превращается в принудительную ассимиляцию и потому проваливается (наиболее яркое доказательство — беспорядки, спровоцированные переносом Бронзового солдата).

Четвертый этап 2007-2013

После «бронзовой ночи» принимается новая интеграционная программа на 2008-2013 годы. В ней «больше внимания уделяется развитию контактов между разными национальностями, совместной деятельности», — заверяет министр по делам народонаселения У. Пало. Образуются новые консультативные структуры, в частности Круглый стол национальных меньшинств при парламенте, Общественная палата национальных меньшинств. Но и в этой программе меньшинства рассматриваются не как полноправные субъекты эстонской государственности, а лишь как объекты интеграции. Значительная часть средств выделяется на малоэффективные интеграционные программы культивирования толерантности и пропаганды натурализации. Расширен круг экономических мер стимулирования изучения эстонского языка. Возможности получить образование на русском языке поэтапно сокращаются. 

Инофорум