Жорес Алфёров: «ПРОСТО МЫ ДЕЛАЛИ ИНТЕРЕСНУЮ ФИЗИКУ…»

— Жорес Иванович, проект «Сколково» нередко сравнивают с известной американской «кремниевой долиной». Насколько уместно такое сравнение?

— Я бы пока воздержался от таких эпитетов, как «кремниевая», «силиконовая» и прочие. У нас пока есть не долина, а разговоры о ней.

И почему, собственно, американская «кремниевая долина»? В нашей отечественной истории есть примеры не хуже. Если хотите, у СССР был свой Зеленоград. Мы создали очень эффективный ответ американцам, и при значительно меньших затратах. Он был хорошо продуман. Полный комплекс предприятий: КБ и завод технологического оборудования, НИИ и завод «ЭЛМА» для производства необходимых материалов, «Ангстрем» и «Микрон» — сборочные предприятия микроэлектроники. Лишь технологическое оборудование для фотолитографии выпускал минский завод «Планар», с которым существовала теснейшая кооперация.

В результате на протяжении двадцати с лишним лет мы мало в чем уступали конкурентам.

— Но Зеленоград создавался в условиях плановой экономики, безграничности ресурсов.

— Безграничных ресурсов не бывает, главное — нужно уметь ими распорядиться.

— Вы говорите о роли государства?

— Конечно. Раз уж мы начали с Америки, то считаю, что успех «кремниевой долины» был достигнут благодаря технологическому прорыву. Его осуществила талантливая команда инженеров и исследователей, которую возглавил и привел в «долинные» лаборатории Вильям Шокли. Благодаря кремниевым технологиям — ультрасовременным для того времени — в 1970 году в Калифорнии было 43, а в 1985-м уже 126 полупроводниковых компаний. Затем появились и кремниевые интегральные схемы — новейшая для того времени технология Роберта Нойса.

Роль государства в этом, как теперь принято говорить, проекте состояла в том, что новые исследования, разработки и продукция на их основе были заранее запланированы и востребованы Пентагоном и NASA. Прежде всего в двух приоритетных военных программах — подготовке полета космического корабля «Аполлон» на Луну и разработке баллистической ракеты «Минитмен». Использование кремниевых чипов в этих программах стало стартом их широкого коммерческого применения.

— Почему же такого не случилось у нас, мы ведь тоже развивали и космические, и военные программы?

— Создание кремниевых интегральных схем и рождение кремниевой микроэлектроники началось в Зеленограде еще в 1962 году. У нас создавалась вся современная фотоника и быстрая электроника.

Между прочим, в этих областях пионерами и создателями научного фундамента были мы, а не американцы. Они создали чипы, современные информационные технологии, которые базируются на двух компонентах — кремниевых чипах, открытых в США, и полупроводниковых гетеро­структурах, открытых в СССР. Именно гетероструктуры — «кристаллы, сделанные человеком», по образному выражению японского физика Лео Эсоки, — дали толчок развитию сотовой и спутниковой связи, светоидному освещению. Россия, имея позиции лидера в области гетероструктур, пришла бы к чипам, но промышленное применение гетероструктур пришлось на годы реформ — развала СССР и его высокотехнологичных отраслей экономики.

Кстати, пример с освоением космоса весьма нагляден. Сегодня информационные области, интернет, электронная почта, мобильная телефония используют прежде всего космические технологии. Тем самым они демонстрируют, что без космических исследований не было бы современных информационных технологий.
В этом смысле показателен процесс развития так называемых полупроводниковых гетероструктур. В настоящее время они вошли в быт и стали целой отраслью экономики. Лазер с двойной гетероструктурой присутствует теперь фактически в каждом доме в проигрывателе компакт-дисков. А солнечные элементы широко используются как для космических, так и для земных программ.

Как только была продемонстрирована их способность эффективно работать при высоких температурах и концентрированных потоках солнечной радиации, то полупроводниковые солнечные батареи стали основным и почти единственным источником энергоснабжения космических аппаратов. Солнечные батареи на гетероструктурах широко использовались в Советском Союзе уже в 1973-1974 годах. В то время, когда американцы в этой области еще публиковали свои первые работы, у нас уже летали военные спутники, снабженные такими батареями. Их производство было запущено на НПО «Квант», с которым мы плотно сотрудничали. Они также использовались на космической станции «Мир», которая имела 70 квадратных метров солнечных батарей на гетероструктурах.

Искренне жаль, что сегодня нет той финансовой отдачи от развития этих технологий, на которую могли бы рассчитывать. Наоборот, с 1990-х годов, когда финансирование новых разработок было прекращено, началось постепенное наше отставание.

— Насколько серьезно отстаем теперь?

— В целом в космической солнечной энергетике мы утратили свои позиции. Низкоорбитальные отечественные спутники до сих пор используют менее эффективные кремниевые батареи. А для высокоорбитальных космических аппаратов нужны батареи на гетероструктурах, поскольку те имеют значительно более высокий КПД и не деградируют в условиях повышенной радиации. И что же? Насколько мне известно, сегодня мы тратим огромные деньги для покупки солнечных батарей в Испании, Германии, США.

Как ни прискорбно, но в современных естественных науках и, что особенно важно, современных технологиях, мы просто потеряли четверть столетия.

Последний тезис проще всего проиллюстрировать на примере полупроводниковой электроники — основы современных информационных технологий, а значит, и современного информационного общества. В середине 1980-х и у нас, и за рубежом основной технологический размер при производстве кремниевых интегральных схем (чипов) был 0,8–1,0 мкм. Сегодня в развитых странах в массовом производстве он составляет 0,09 мкм (90 нанометров), в Китае, Израиле, Японии, Южной Корее и Тайване — 65 и даже 45 нанометров, а в США — уже 32 нанометра. Мы же на лучшем и почти единственном уцелевшем отечественном предприятии «Микрон» еще только осваиваем купленную во Франции технологию 180(!) нанометров…

— Но для того и создавался Фонд «Сколково», чтобы выбраться из угла, в который мы сами себя загнали, не так ли?

— Когда мне было предложено стать сопредседателем Научно-консультативного совета фонда «Сколково», я почти без колебаний согласился, поскольку для решения задачи модернизации страны нужен вновь созданный центр и специальная законодательная база.

Основные направления технологической модернизации страны — энергоэффективность и энергосбережение, информационные технологии, биомедицинские, ядерные и космические технологии — и являются основным направлением научно-технического развития этого центра.

«Сколково» — не столько новая территория, сколько новая идеология. Идеология возрождения промышленности высоких технологий. Нет для нашей страны задачи важнее, это буквально проблема жизни и смерти.

Напомню: мы стали постиндустриальной страной очень специфическим образом. Передовые государства вошли в этот период, совершенствуя новые технологии. Мы, заложив огромный научный фундамент в советскую эпоху, затем отправились путем «реформ» прямо на обочину технологического прогресса. И чем дальше, тем больше будет разрыв.

— И как преодолеть этот разрыв? Что делать в первую очередь?

— Для того чтобы у нас наука снова стала развиваться, она должна стать нужной стране. А это произойдет тогда, когда благоденствие России будет основано не на сырьевой экономике, а на экономике знаний, высоких технологий. Здесь огромное значение имеет поддержка и развитие научно-технических разработок, которые могут стать основой создания новых отраслей промышленности.

Просто копировать нынешние технологии не получится. Для того чтобы найти по-настоящему новое, нужно работать и в международном сотрудничестве, и кардинально менять систему поддержки образования и науки, которая у нас существует.

Хотите простой пример? Бюджет всем известной компании «Роснано» составляет миллиарды рублей. Бюджет фундаментальных исследований в области нанотехнологий Российской академии наук, объединяющей десятки институтов, — 180 миллионов. Так почему не использовать этот потенциал? Почему все надо начинать в чистом поле? Полагаю, чтобы «Сколково» состоялось как проект, он должен учитывать отечественные наработки и исследования, а не только копировать чужой опыт.

Мне грустно, что многие так называемые инновационные проекты основаны не на развитии науки, а на быстрой коммерции. Но самое главное — было бы что «коммерциализировать»! Вы соберете один раз сливки — а дальше? Все, что на поверхности и более или менее стоящее, «Роснано» уже подчистило. Теперь будем покупать готовые фабрики, технологии за границей?!

Это не выход. Если действительно хотим добиться прорыва, то для начала — хотя бы на отдельных направлениях — нужно ориентироваться на отечественные научные разработки и подготовку лучших кадров. Вот почему центр «Сколково» заключил соглашения с 15 вузами и 40 отделениями, центрами и институтами РАН. А создаваемый Сколковский институт науки и технологий будет иметь в своей структуре 15 научно-исследовательских центров и 45 исследовательских программ.

В июне очередная сессия Научно-консультативного совета пройдет в Новосибирском научном центре СО РАН. И не случайно. В свое время в создании новосибирского Академгородка прослеживалась ясная цель — привлечение ученых в Сибирь, со всеми вытекающими отсюда жертвами и приобретениями, включая особые льготы при избрании в Академию наук. Основные научные силы были сконцентрированы тогда в Москве и Ленинграде, а надо было создавать новые научные центры. Почему бы сегодня не пойти по проторенному пути? Конечно, сегодня мы живем в другой стране. И мы должны сделать так, чтобы наши научные разработки шли в дело, приносили доход и в том числе и Академии наук. И стараться, чтобы, с одной стороны, сколковский вариант использовал весь опыт наших научных центров: новосибирского Академгородка, Дубны, Зеленограда, с другой стороны — чтобы мы использовали то, что зарождается в «Сколково».

Будущее нашей науки, по моему глубокому убеждению, связано не с возвращением уехавших ученых, а с привлечением молодого поколения. Несмотря ни на что, мы еще сохранили научные школы и ведущих ученых по многим направлениям. Но для того, чтобы в науку шла молодежь, чтобы она не уезжала, необходимо поднимать престиж науки.

— То есть мы снова возвращаемся к руководящей и направляющей роли государства? А как же отрасли экономики, где рулит бизнес. Разве ему не нужны новые технологии?

— Мы часто слышим, что бизнес будет финансировать науку. Не будет! Потому что, как сказал мой коллега, профессор из Сингапура, «промышленность финансирует то, что нужно сегодня, а мы делаем то, что нужно завтра».

Приведу в качестве примера структуру финансирования научных разработок Института микроэлектроники Сингапура — передовой рыночной страны: 50-60% поступает из федерального бюджета,15-20% — из бюджета штатов и лишь 10-15% составляют частные инвестиции. И такое распределение я считаю оптимальным. То, что будет нужно завтра, всегда финансирует государство.

— Как все-таки развивается «сколковский проект»? Не завершится ли он известным «хотели, как лучше, а получилось, как всегда»?

— Если бы я не верил в успех «Сколково», то в нем бы не участвовал. Да, проблемы есть. Как и следовало ожидать, многие предложения по проектам, а также получению статуса участника центра связаны не с наукой и технологиями, а с возникшей возможностью получения денег. Так, в некоторых проектах перечислены фамилии известных ученых, которые не ведут по данным «направлениям» никакой работы.

Есть и вопросы по научно-консультативному совету. Вначале он в какой-то степени оказался в стороне от принятия решений по проектам. Однако ситуация начинает меняться. Мы приняли решение, что совету должны докладываться результаты приема проектов, и мы можем вносить свои коррективы и контролировать ход дела.

Не нужно думать, что я считаю, что новый инновационный центр должен быть оазисом, куда никого не пускают. Он должен пройти проверку, апробацию новыми условиями. Понять, насколько работают созданные привилегии, налоговые льготы для системного развития научно-технического потенциала. Причем, важно учитывать современный международный опыт создания подобных вещей. Мы все про «кремниевую долину» говорим, а ведь есть и другие примеры. Проекты неудачные — индийский Бангалор, малазийский «город будущего» Киберджайя, и успешные — тот же Белорусский парк высоких технологий.

К сожалению, пока отраслевые кластеры «Сколково» развиваются неравномерно. Объективно более успешны биомедицинский, под руководством профессора Эдинбургского университета Игоря Горянина, и космический, который возглавляет космонавт-испытатель Сергей Жуков.

В деятельности космического направления видится особая нацеленность на результат.

Правильно выбраны наиболее перспективные направления. Есть готовность находить интересные, прорывные разработки. В связи с этим вспоминаются те работы, которые велись в Физико-техническом институте имени Иоффе, работы Юрия Дунаева, которые, в частности, обеспечили высокотемпературное покрытие для гагаринского спускаемого аппарата и многое другое.

Уверен, что у нас есть люди, есть идеи, есть высокий профессиональный уровень, которые позволят работать как в области науки, так и разнообразных НИОКР. Сегодня — что в космонавтике, что в телекоммуникациях — важно не зацикливаться: кто-то отталкивается от имеющегося спроса на продукты и услуги, а кто-то пытается посмотреть в перспективу, то есть занимается инновациями. Кстати, раньше мы говорили не инновации, а внедрение. Это было общей проблемой и для нас, и для Запада. На самом деле период от рождения в лаборатории хорошей работы, у которой сразу проглядывают перспективы применения, до начала реального промышленного производства, и в СССР, и в США составлял примерно один и тот же срок — от пяти до десяти лет.

Это нелегкий путь. Но в моих исследованиях тоже была очень тяжелая дорога. Поначалу у меня было один-два единомышленника. Были ситуации, когда мы шли в тупиковом направлении. Мой аспирант будил меня в пять утра и говорил: ты заставляешь нас заниматься безнадежным делом. Твой папа — старый большевик, и ты действуешь такими же методами — толкаешь нас, как он в революцию, в эти гетеропереходы! Но потом оказалось, что мы правы. А как выяснилось позже, мы просто делали интересную физику, на основе которой получились замечательные вещи: те же компьютеры, тот же Интернет…

Олег Рожков, собкор «РК» по Северо-Западному региону

Телестудия Роскосмоса