Если мы посмотрим на мировую карту двухсотлетней давности, то с удивлением обнаружим, что ареал современного ШОС почти точно совпадает с кругом стран, до начала девятнадцатого века избежавших западной колонизации. Если же продлить историческую панораму вплоть до наших дней, то окажется...
...что члены ШОС представляют почти исчерпывающий список стран, куда не ступала (точнее говоря — где не задерживалась) нога западного оккупанта. Это своеобразный «сухой остаток» незападного человечества, который не удалось «размочить» волнам европейской экспансии.
После распада СССР Америка возвышается над миром, как одинокая башня. Такой стратегический ландшафт выглядит непривычно и противоестественно. Геополитическая мысль напряжённо ищет противовес, который покончит с вызывающей монополярностью. При этом взгляды аналитиков чаще всего обращаются к Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС).
Обращает на себя внимание то, что контуры ШОС совпадают с сердцевиной бывшего социалистического лагеря, включая две главные красные столицы — Москву и Пекин. Поскольку именно коммунизм был соперником атлантизма в недавней Холодной войне, реваншистские параллели напрашиваются сами собой. Настороженные победители смотрят на ШОС с опасением, проигравшие — с надеждой.
Однако назвать ШОС реинкарнацией социалистического лагеря очень трудно. Во-первых, с тех пор возникли серьёзные идейные различия между основными центрами красного мира. Если на площади Тяньаньмэнь регулярно подтверждают верность коммунистическим идеалам, то современный Кремль в отношении марксистского прошлого настроен весьма критически. Во-вторых, даже в эпоху идеологического консенсуса устойчивой оси «Москва-Пекин» не получилось. Не успели наши родители в годы своей пионерской юности разучить песню «Русский с китайцем братья навек», как отношения двух великих держав из братских стремительно переросли во враждебные, и пионерам Благовещенска, например, пришлось невольно заучивать другие речёвки, звучавшие с другого берега Амура: «Доброе утро, дорогие советские товарищи, временно проживающие на китайской территории!»
Напрашивается парадоксальная гипотеза: утрата идейного сходства между Россией и Китаем послужила дипломатическому сближению. Это предрекал ещё Солженицын в своём «Письме вождям Советского Союза»: мол, Третья мировая назревает из-за спора за право коммунистического первородства. Уступите «переходящее Красное знамя» китайцам, и снимется острота конфликта.
На сегодня оспаривать чистоту «всесильного и верного учения» неактуально, конфликт двух величайших азиатских держав в целом улажен. Но отсутствие конфликта — это ещё не повод для союза. Что же всё-таки сближает участников ШОС, если даже общая задача освобождения мирового пролетариата не привела к прочной смычке Москвы и Пекина? Есть ли у этого альянса глобальные перспективы, способные изменить геополитический пейзаж планеты?
Формально на фасаде ШОС поднят лозунг борьбы с терроризмом. Действительно, первичный импульс для объединения дала возросшая в начале девяностых активность исламских экстремистов в Центральной Азии. Очаг напряжённости грозил дать метастазы в Синьцзяне и в мусульманских районах России. Это заставило Пекин и Москву (вкупе со светскими правительствами среднеазиатских республик) совместно озаботиться проблемами безопасности.
Однако никто всерьёз не считает противодействие терроризму консолидирующей идеей ШОС. По крайней мере, участники организации сторонятся помощи такого завзятого борца с терроризмом, как США, и даже принимают меры к сворачиванию американского присутствия в Центральной Азии.
Ещё меньше верится в экономические предпосылки союза. Взаимный торговый оборот членов организации до сих пор остаётся ничтожным. Вообще, если судить по интенсивности коммерческих связей, у Пекина гораздо больше оснований создавать альянс с Вашингтоном, а у Москвы — с Берлином.
О совместных глобальных задачах, о выполнении некой планетарной миссии силами ШОС говорить вовсе не приходится. Такая миссия партнёрами не сформулирована и в их политическом кредо не просматривается. Мечта о всемирном торжестве коммунизма осталась в прошлом, а мечта о всемирном торжестве демократии — прерогатива совсем другого блока. И Пекин, и Москва (не говоря уже об Астане, Ташкенте et cetera) ставят весьма осторожные геополитические цели, и сам блок между ними пока носит довольно расплывчатый характер. Он больше напоминает консультационный совет, нежели альянс прямого действия.
Однако резонанс от существования ШОС явно не консультационного масштаба. Такой резонанс вызывается глобальными ожиданиями. А чем вызваны ожидания?
У всех, кто знаком с азами геополитики, при взгляде на карту ШОС в воображении сразу всплывает маккиндеровский «Хартленд». Сердцевинная земля в центре евразийского континента. Сердце мира. В философии Хэлфорда Маккиндера Хартленд окружён мистическим ореолом. «Кто владеет Хартлендом — владеет Евразией. Кто владеет Евразией — владеет миром».
В таком наделении Хартленда мистической силой явно отразился древний ужас античного человека перед приходящими из континентальных глубин гуннами. Хотя последние века земной истории давали гораздо больше оснований для пробуждения ветхозаветного ужаса перед филистимлянами — «народами моря». Конечно, это — эмоции, тёмная память человечества. Но в самом противопоставлении «народов моря» и «народов суши» есть безусловный смысл. Смысл не всеобъемлющий, но играющий важную роль в судьбах планеты.
Можно дать несколько определений Хартленда. Первое, классическое, относит к серединной земле территории внутреннего стока Евразии плюс бассейн Ледовитого океана (то есть Хартленд простирается там, где нет выхода в судоходные моря). Таким образом, «народы суши» попросту отрезаны от мирового океана, что означает не только их географическую обездоленность, но и дополнительную защищённость от нашествий извне.
Присмотревшись к карте изотерм, можно обнаружить, что пространство внутреннего стока почти точно совпадает с зоной отрицательных зимних температур. Резко выраженный континентальный климат затрудняет хозяйственное освоение Хартленда, что, с одной стороны, задержало экономическое развитие населяющих «сердцевинную землю» народов, с другой — сберегло нетронутыми огромные природные ресурсы. При таком подходе английское звучание корня «харт» («heart») в слове «хартленд» приобретает сходство с «хард» («hard»): жёсткая, трудная земля.
Стоит заметить, что оба определения Хартленда — гидрографическое и изотермическое, — в полной мере применимые к современной России и республикам Средней Азии, в отношении Китая можно распространить только на его северо-западную половину: Синьцзян, Тибет, внутреннюю Монголию. Ядро Китайской цивилизации формировалось в бассейнах Янцзы и Хуанхэ, на территории с мягким климатом, непосредственно примыкающей к морю (то есть, по классификации Маккиндера, это типичный Римленд, дуговая земля прибрежного полумесяца).
Однако, в отличие от большинства других обитателей Римленда, китайцы — несомненный «народ суши». Китай строился не как «дом фасадом к морю», а как «здание с внутренним двориком». На протяжении тысячелетий внутренний рынок в экономике Китая играл гораздо большую роль, нежели связи с заморскими партнёрами. Это объясняется, прежде всего, огромной ёмкостью внутреннего рынка, несопоставимой с рынками ближайших соседей. Человеческий потенциал Китая ещё до Рождества Христова достиг критической массы, позволяющей организовать полноценное разделение труда даже в условиях автаркии. Масштабы китайской экономики не шли ни в какое сравнение с экономиками всех, досягаемых по морю, партнеров (даже вместе взятых). Единственным сопоставимым контрагентом в этом смысле могла оказаться Индия, но морские сношения с ней были затруднены из-за неудобной конфигурации Малайского полуострова¹.
Владимир Тимаков
(Продолжение следует)
¹ От Гуанчжоу до Калькутты по морю — более 5000 км; расстояние, которое европейцы научились преодолевать только при Генрихе Мореплавателе.
Экономика-интраверт стала одной из важных причин, препятствовавших вестернизации страны в эпоху всемирной европейской экспансии. Стратегия Западной цивилизации была стратегией типичной талассократии, стратегией морского господства. Овладевая нитями океанских торговых путей, Запад прежде всего притягивал к себе те страны, которые на этих нитях «висели». Так, европейская колонизация Молуккских островов состоялась на двести лет раньше первой попытки взломать «китайский орешек», хотя расстояние от Европы до «перечного архипелага» точно такое же, как до южнокитайских портов.
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
