Нам кажется, что Запад наступает. На нашем веку произошла стремительная метаморфоза: ещё тридцать лет назад мы жили в особом, самостоятельном мире, а теперь русская жизнь просто пропитана Западом. По улицам проносятся европейские машины, на рекламных щитах красуются латинские надписи, из репродукторов льются англоязычные песни.
Западные фирмы контролируют наши предприятия, западные политтехнологи совершают на наших границах «оранжевые революции», западные мэтры учат наших политиков «правилам хорошего тона». Складывается впечатление, что огромная западная волна захлестнула планету и, если вовсе не смоет социальные ландшафты других цивилизаций, то, по меньшей мере, оторвёт их обломки от почвы и увлечёт за собой, за своим могучим течением.
Однако на самом Западе далеко не все футурологи так же оптимистично оценивают перспективы собственной цивилизации. Отражением прямо противоположной точки зрения является книга-манифест Патрика Бьюкенена с красноречивым названием «Смерть Запада». Если сто лет назад Освальд Шпенглер предсказывал всего-навсего «закат», то наш современник Бьюкенен, идеолог американских правых, куда более категоричен. Значит ли это, что за минувшее столетие у патриотов вестернизации появилось больше причин для пессимизма? А как же «захлёстывающая всех волна»? Как сочетается эволюция уныния от Шпенглера к Бьюкенену — с триумфальным шествием Запада по планете?
Это серьёзный вопрос: свидетелями какого процесса мы являемся? Весь мир на наших глазах превращается в Большой Запад, или же мы, напротив, присутствуем при похоронах Западной цивилизации?
Прежде всего, попытаемся определить критерии, по которым можно судить о наступлении или отступлении цивилизаций. С обывательской точки зрения самым очевидным признаком Западного триумфа является глобальное распространение созданных на Западе технологий, товарных брендов, всевозможных изобретений и новшеств. Сложилось устойчивое мнение (отнюдь не лишённое оснований), что всё западное — передовое, современное, прогрессивное. В такой системе координат само развитие человечества выглядит как движение в сторону Запада. «Прогресс = вестернизация планеты».
Однако я утверждаю, что прогресс и вестернизация — понятия совсем не тождественные. Да, за последние двести-триста лет западным умам принадлежит львиная доля открытий и технологических прорывов. Западными веяниями кажутся тотальная компьютеризация и автомобилизация, внедрение супермаркетов и даже (?!) возвращение к индивидуальному домостроению. Запад также служит для других примером развития экономических институтов. Вестернизацией выглядит повсеместное внедрение бирж, фондовых рынков, вторичных финансовых обязательств, разного рода клирингов и лизингов. Однако можно ли утверждать, что каждое взятое с Запада новшество означает для народов иных цивилизаций отклонение от собственного пути? Значит ли это, что их собственный путь не вёл к автомобилям, компьютерам, биржам и супермаркетам? Вряд ли...
История человечества хранит немало примеров параллельных открытий. Например, в условиях абсолютной взаимной изоляции возникла похожая пирамидальная архитектура: теокалли Мезоамерики и зиккураты Ближнего востока. Африканцы в долине Нигера и китайцы в долине Хуанхэ независимо друг от друга окультурили просо и рис. В разных концах планеты, от Бирмы до Карфагена, люди почти одновременно стали применять металлические слитки в качестве универсального товара — денег. Полинезийцы, японцы и древние греки освоили мореходство, ничего не зная об опыте друг друга. Но если бы за 500 лет до нашей эры рыбакам с острова Сикоку удалось заполучить греческую триеру (возникшую раньше японских судов), отклонилась бы Япония от своего пути морской цивилизации? Стала бы она ветвью эллинистического мира? Ничуть. Существуют общие закономерности технологического развития, которые работают внутри разных этнокультурных сообществ. И если кто-то на этой общей дороге опередил соседей, то освоение достижений передовика вовсе не означает отказа от собственного «я».
Мы почему-то считаем приметой распространения западного образа жизни глобальный успех кока-колы. Однако до того, как аптекарь Джон Пембертон получил патент на знаменитый тонизирующий напиток, образ жизни американцев был ничуть не менее западным. С другой стороны, жители Европы и Северной Америки с удовольствием пьют напитки, рождённые другими цивилизациями: арабский кофе, какао от древних майя, индийский и китайский чай. Но англичанин, вкушающий в «файв о’клок» любимый напиток буддистских монахов, отнюдь не теряет своей западной сущности. Скорее напротив — оригинальная трансформация чайной церемонии стала визитной карточкой Англии.
Современную западную цивилизацию трудно представить без игры в мяч — будь то футбол, баскетбол или регби. Но ведь игра в мяч заимствована европейцами у американских индейцев. До открытия Америки самым популярным шоу для западных людей был рыцарский турнир. Ныне эта исконная западная традиция увяла, уступив место забавам ацтеков и майя. Можно ли в произошедшей смене увлечений усматривать признак триумфального наступления Мезоамериканской цивилизации? Думаю, что нет. Футболисты «Арсенала» и «Челси» остаются западными людьми и не чувствуют никакого духовного родства с почитателями Кецалькоатля и авторами «Пополь-вух».
Люди Земли на протяжении тысяч лет только и делают, что заимствуют друг у друга всевозможные достижения (это чуть ли не главный механизм прогресса), однако цивилизационное разнообразие планеты при этом интенсивном обмене отнюдь не убывает. Цивилизации не сливаются в одном тигле и не превращаются одна в другую. То, что Запад занимает место главного экспортёра новаций, отнюдь не гарантирует «озападнения» окружающих народов. В своё время таким же супер-экспортёром был Древний Рим. Однако окружающие «варвары» не закрыли свои провинциальные «культурные лавочки», не отказались от персидской, еврейской, германской, славянской идентичности, не стали римлянами. Нет, вместо похорон собственных цивилизаций, они пережили Рим и похоронили генерального поставщика технологий, без тени сожаления продолжив пользоваться творческим наследием покойного.
Читатель может возразить, что мы говорили о новшествах преимущественно технического или бытового характера, которые не затрагивают духовных основ бытия. В то же время распространение, например, западной банковской системы подрывает именно духовные принципы иных цивилизаций, разрушая их глубинную сущность. Тут обычно вспоминается мир Ислама, где на протяжении столетий дача денег в рост была табуирована религиозными нормами. Очень наглядная антиномия: консервативный Восток со статичной денежной системой и целеустремлённый Запад, подхлёстывающий свои финансы плетью ежегодных процентов!
Однако нелишне вспомнить, что Христианская религия, лежащая в основе Западной традиции, тоже порицает ростовщичество (по меньшей мере, до Реформации никаких послаблений в отношении ростовщиков в христианской мысли не возникало). Значит ли это, что широкое распространение банковского дела в XVIII-XIX столетиях подорвало глубинную сущность самой Западной цивилизации? Такая постановка вопроса не вяжется с историческими реалиями.
Очевидно, что вместо угасания и деградации — удела цивилизаций с подорванными корнями — почти одновременно с распространением банков Запад осуществил своё глобальное наступление, покорив многие материки и океаны. При этом западная цивилизация не только не утратила своей самобытности, но с сугубой интенсивностью стала навязывать, дарить или преподавать эту самобытность всем другим народам планеты.
Поэтому я полагаю, что появление арабских банков, русских энергетических товарных бирж, китайской федеральной резервной системы и т.д., хотя и существенно изменит облик упомянутых цивилизаций, но вряд ли станет шагом к поглощению и подчинению их Западом. Скорее наоборот — ужесточит конкуренцию и потеснит Запад на мировой арене. Это не признаки приручения конкурентов, а признаки их перевооружения. Так, освоение Арминием Германцем тактики римских легионов отнюдь не свидетельствовало о триумфе Рима, но приближало первую катастрофу армий «Вечного города» в Тевтобургском лесу.
Нередко признаком глобального успеха западного общества считают распространение рыночной экономики. Это крайне наивная точка зрения, пережиток менталитета, смешивающего западную цивилизацию со всем несоциалистическим миром. Только поглощённое дихотомией «холодной войны» сознание может не заметить, что рыночная экономика сопутствует буквально всем цивилизациям планеты на протяжении всей истории человечества, начиная с древнего Шумера и культуры Яньшао.
Случаи полной централизации экономических процессов, имевшие место в Советском Союзе и КНР до 1980-х годов, в империи Инков или в парагвайском государстве иезуитов, — редкие исключения из повсеместной практики.
Может быть, признаком глобального успеха западного общества является распространение демократии и кредитной финансовой системы? Но Запад не имеет никаких эксклюзивных прав на демократию и кредит. Эти институты существовали задолго до возникновения Западной цивилизации (1) и были характерны для весьма чуждых Западу культур. Своеобразные формы демократии и банковской системы господствовали ещё в Карфагенском обществе. Тем не менее, для западной мысли Карфаген всегда был враждебной силой, олицетворением зла, Востока, тьмы. Подавляющее большинство европейских историков, касаясь Пунических войн, сочувствует Риму, и для очень многих европейцев самым цитируемым римлянином является Катон-старший, призывавший к разрушению «империи зла». То есть, цивилизационное чутьё западных людей не угадывает в карфагенянах «своих», хотя по таким параметрам, как развитие демократии и финансовой системы, Карфаген очень похож на современный Запад.
Отметим также, что демократия и господство банков — очень новые для самого Запада принципы бытия; они не были характерны для западного общества на протяжении почти всей его истории. От Средневековья до Нового времени Западная Европа эволюционировала в направлении абсолютизма, и ещё в годы Наполеоновских войн было совсем не ясно — движется ли Запад к демократии или к абсолютной личной власти. Решительный поворот в пользу демократии произошёл только в девятнадцатом веке, но и он был поставлен под угрозу эпохой фашизма. Очевидно, если бы демократия была генетической, родовой чертой западного общества, путь к ней не оказался бы таким долгим и мучительным. Античные греки и римляне, в отличие от западных европейцев, выработали демократические формы правления буквально при своих первых шагах по исторической сцене.
Те же самые аргументы можно выдвинуть и в отношении банковской модели экономического регулирования. Долгое время, можно сказать — львиную долю своего исторического пути, — Запад сопротивлялся внедрению кредитного процента и преследовал носителей этого принципа как представителей чуждой, инородной цивилизации. В то же самое время, когда на Западе господствовал католический фундаментализм, китайское общество уже широко применяло кредитный процент (хотя и не опередило Европу в рождении стройной банковской системы).
Подводя итоги, согласимся, что ни современный банковский капитал, ни современная парламентская демократия не могут быть признаны сугубо западными явлениями, отличительными признаками, органично присущими именно западному обществу. Напротив, с банковским капитализмом и парламентской демократией связан только очень короткий, недавний этап западной эволюции. Широкое распространение соответствующих финансовых и политических институтов в странах Азии и на других континентах скорее указывает на вступление незападных обществ в аналогичный этап своего развития, а вовсе не на их поглощение Западом. (Так, распространение абсолютизма в Европе вовсе не было признаком её исламизации или китаизации. Социалистическое строительство в Китае и Северной Корее не привело к их русификации.) Потому и сегодня нельзя судить о вестернизации планеты по распространению некоторых важных социальных институтов.
Вообще, усвоение чужих навыков и традиций чаще напоминает присвоение, утилизацию, нежели мимикрию и капитуляцию. Тот, кто активнее усваивает чужое, получает больше конкурентных преимуществ (если, конечно, при этом не забывает и не порочит своё). Напомним, что те же римляне поначалу были сущими культурными и технологическими младенцами, как губка поглощавшими не только чужие технологии, но и чужие социальные институты (даже чужих богов). Но из культурных кирпичиков «made in Egypt», «made in Greece», «made in Cartago» было выстроено грандиозное здание именно Римской цивилизации, а не филиал чужого мира.
Современники, уверенные в глобальной вестернизации, видимо, путают этот процесс с глобальной урбанизацией. Мировой Город (как особый тип бытия), в самом деле, неудержимо поглощает Мировую Деревню. Поскольку сто лет назад Запад был единственной Городской цивилизацией, а все остальные общества оставались по преимуществу аграрными, урбанизация приобрела внешние признаки вестернизации. Что и сбивает с толку участников процесса.
Здесь нелишне напомнить, что две тысячи лет назад, когда преимущественно аграрный Рим столкнулся с городскими цивилизациями Карфагена и Греции, он тоже пережил свою урбанизацию, которая тоже носила внешние черты эллинизации и пунизации. Однако это не помешало римлянам сравнять Карфаген с землёй, а Грецию удушить в объятиях.
Как же сегодня определить грань между цивилизациями планеты? Как понять: кто набирает силу, а кто сдаёт позиции? Идентичность цивилизаций, так же, как национальная идентичность, — очень сложная и тонкая вещь. Она определяется прежде всего такой трудно уловимой субстанцией, как самосознание. Пока мы считаем изобретателем радио Александра Попова, а создателем периодической таблицы Дмитрия Менделеева, Россия не стала частью Западного мира. Конечно, европейцам радио подарил Маркони, но русскому признать его приоритет — такая же нелепость, как потомку индейцев сиу согласиться с абсурдным для него утверждением, что Америку открыл Колумб, а китайцу — считать первопечатником Гутенберга, запустившего типографский станок на четыреста лет позже нанкинских мастеров.
Наполеон уважаем у всех европейских народов, независимо от того, на чьей стороне воевали их предки в 1805-14 годах. А в сознании большинства русских эта историческая фигура приобретает карикатурные черты самовлюблённого карлика, которому подражают персонажи из «психушки». Для людей как Западной, так и Восточной Европы Чингисхан ассоциируется со слепой жестокостью, а для монголов он — мудрый строитель великой и справедливой империи.
Самым ярким маркером цивилизаций считаются религии. Три главных конкурирующих общества западной части Евразии были определены принятием трёх широко распространённых вероисповеданий: католичества, православия и ислама. Хотя и религиозный принцип классификации цивилизаций не полностью универсален. Так, Российская цивилизация почти на сто лет отказалась от Православного христианства в пользу квазирелигии коммунизма, но при этом не только не утратила идентичности, но совершила небывалое в своей истории расширение сферы влияния.
Уловить определение «цивилизации», выразить его одной, математически точной формулой — задача не из лёгких. Есть, однако, более простой способ диагностировать цивилизационный рост или угасание. Метод достаточно груб, зато понятен и легко применим на практике.
Следует признать, что нация, сформировавшаяся в лоне какой-то одной цивилизации, как правило, частью другой цивилизации не становится. В противном случае возникает новая нация с новым названием (принявшие ислам сербы стали муслиманами или босняками; мексиканцы — часть молодой Латиноамериканской цивилизации — это не испанцы и не ацтеки; греки, которые в орбите Рима упорно называли себя эллинами, с рождением Византийской цивилизации оказались ромеями).
Поэтому, не мудрствуя лукаво, примем, что Западная цивилизация простирается там, где господствуют западные нации. В своё время Гитлер утверждал, что «Европа кончается там, где кончаются поселения германцев». Если сделать поправку на клинический этноцентризм фюрера и заменить понятие «германцы» всеми народами западного мира, а под Европой подразумевать Запад, подобное самоопределение выглядит довольно откровенным. И самое главное — легко осязаемым. Попробуем проследить динамику Западной цивилизации по тому, как изменяется ареал расселения и сфера влияния западных наций.
Шестьсот лет назад, накануне эпохи Великих географических открытий, западная цивилизация ютилась на скромном участке суши, в пределах Европейского континента. Хотя, строго говоря, Европа — это и не континент вовсе, а всего-навсего полуостров огромной Евразии.
Следующие пять веков можно назвать триумфальным шествием Запада по планете. Выходцы из Европы колонизировали (в прямом, физическом смысле, то есть заселили) Южную и Северную Америку, Австралию и Южную Африку; поставили под колониальный контроль всю остальную часть Чёрного материка и львиную долю Азии. Под каблуком Западной цивилизации оказался почти весь Земной шар. В переходном, полуколониальном состоянии оставался Китай (слишком большой кусок, сразу не проглотить), и весьма условную самостоятельность сохраняли ещё Япония и Россия.
Всё! Заря двадцатого века стала зенитом западной славы. Почти половина мира (Европа плюс Новый свет) стала Западом в полном смысле этого слова, две «недоокультуренные» страны выступают в качестве прилежных учеников, всё остальное превращено в склады сырья (минерального и человеческого) для дальнейшего строительства великой цивилизации. На горизонте забрезжил конец истории по Фукуяме, то есть конец эры конкурирующего многоцветья культур. Накануне Второй Мировой войны А.Дж. Тойнби без тени сомнения писал: «Запад поставил своих современников (имея в виду шесть остальных цивилизаций планеты — авт.) в безвыходное положение».
Сегодня говорить о безвыходном положении геополитических конкурентов Запада — язык не поворачивается. Скорее наоборот. Когда Александр Зиновьев пророчествует, что «кричать будет „Алла!“ с башни Эйфеля мулла»; когда герой Никиты Михалкова в «Урге» пишет из будущего: «Поеду в Калифорнию. Очень хочется посмотреть, как японцы живут», — это воспринимается не как забавная шутка, а как вполне добротная художественная футурология.
Запад отступает. Прежде всего — демографически. В 1500 году на долю западных наций приходилось около 15 % населения планеты, в 1900 — почти треть, сегодня осталось не более 12 процентов (2). Люди Запада не только прекратили заселение новых земель, но начали покидать уже обжитые. Они полностью эвакуировались из Северной Африки, а в Южной Африке находятся в состоянии «глухой обороны» с весьма предсказуемой перспективой. Впервые в своей истории (!) сам Запад превратился в объект колонизации чуждыми народами: доля представителей иных культур в населении большинства западноевропейских стран превысила десять процентов, а во Франции и Германии приближается к пятнадцати.
Этот коренной поворот миграционных потоков, произошедший во второй половине ХХ столетия, не впечатляет тех, кто убеждён в превосходстве культуры над демографией. Однако в столкновении цивилизаций именно демография нередко оказывалась решающим фактором. Германские варвары, затопившие Рим, хоть и пытались перенять культуру «Вечного города», но Римскую цивилизацию аннулировали, предпочли строить свою. Македонцы, носители высокой античной культуры, завоевав Персию, не смогли её эллинизировать, растворились в персидском море. Демографический перевес позволил индусам не допустить исламизации своей страны владыками Майсура, Хайдарабада и Великими Моголами. Демографический перевес оказался козырем наших предков в противоборстве Руси и Орды. И сегодня панические настроения Бьюкенена, Хайдера и прочих западных «правых» вызваны вполне объяснимыми причинами. Они понимают, что скорость культурной ассимиляции мигрантов не сопоставима с масштабами демографического давления.
Не менее очевидно отступление Запада в сфере политической власти над миром. Распад колониальных империй, утрата заморских земель не может быть компенсирована различными формами неоколониальных влияний. Третий мир вышел из-под прямого контроля, а косвенный дорого стоит. К тому же становится всё менее эффективным. Например, Пакистан ещё семьдесят лет назад был всего лишь частью английской колонии под прямым управлением британского вице-короля. Сегодня Пакистан, имея все атрибуты государственного суверенитета, пока ещё следует в фарватере западной политики — но это очень своенравный сателлит, позволяющий такие выходки, как создание собственного ядерного оружия. Статус Пакистана в структуре военно-политических блоков с США приближается к статусу Японии, блокировавшейся с Антантой в годы Первой мировой войны. Это игрок с самостоятельными амбициями, который временно вынужден считаться с наличием более сильных, но ценностно чуждых сил. «Старшие партнёры» Пакистана ничего не могут поделать с укреплением исламского фундаментализма, с ростом антизападных настроений — у них просто нет для этого рычагов. Они даже не могут заставить пакистанцев искоренить базы талибов в населённой пуштунами части страны. Я специально привожу пример Пакистана, как одной из наиболее лояльных Западу стран «Третьего мира» — про такие бывшие колонии, как Вьетнам или Судан, даже речи вести не стоит. Глобальная утрата политического влияния очевидна. Причём происходит эта утрата не в результате перехвата сателлитов иным центром силы (как нередко бывало в период Холодной войны), а в силу внутренней эмансипации незападных народов.
После Второй мировой войны неуклонно снижается удельный вес Запада в мировом ВВП. Если в 1750 году на долю западных наций приходилось около 30% всемирной промышленной продукции(3), в 1900 году — более 90%, то сейчас — менее 50%. Судя по экономической динамике, к середине двадцать первого века планета вернётся к статус-кво трёхсотлетней давности: западный ВВП сожмётся до былой трети, а утраченные позиции глобальных производителей вернут Китай, Индия и Индонезия. Повышенное внимание к ассоциации растущих гигантов — БРИКС — отражает всеобщее чаяние альтернативы экономическому господству Запада.
Ещё одной тяжёлой потерей Западной цивилизации является потеря собственной духовной провинции — Латинской Америки. Судя по всему, смешение аборигенов-индейцев, европейских мигрантов и африканских невольников породило новый культурный феномен. Самуэль Хантингтон уже выделяет Латинскую Америку в качестве самостоятельной цивилизации. Во всяком случае, латиноамериканцы всё чаще демонстрируют независимость от «старшего брата». Наиболее радикальной формой таких настроений является боливарианское движение. Но даже в странах, вынужденных сохранять внешнюю лояльность (Мексика), укрепляется стремление к иной, незападной индентификации. «Ни капли ацтекской крови!» — так говорят мексиканцы о непорядочных, бескультурных людях. Показательно, что говорящие на испанском языке метисы избрали критерием благородства не европейский Мадрид, а древний Теночтитлан. Конечно, современные мексиканцы не смогут считаться наследниками давно умершей цивилизации Мезоамерики, чья культурная традиция канула в Лету. Но апелляция к ацтекам нужна им, чтобы подчёркнуть свою незападность, неевропейскость.
Единственное направление, на котором Запад за минувшие годы достиг успехов, — русское направление. Нас по итогам Холодной войны Западная цивилизация в самом деле существенно потеснила. Хотя, по большому счёту, она всего-навсего вернула под контроль свои исконные земли: Финляндию, Польшу, Литву. Пытаясь перетянуть Украину (прежде не раз переходившую из рук в руки), Запад уже потерпел первое фиаско.
Конечно, для нас, сыновей Российской цивилизации, потери конца двадцатого века и фронтальное отступление перед Западом выглядят как катастрофа. Ощущение тяжести собственного поражения от сил превосходящего противника заставляет многих русских говорить о современном триумфе Запада. Но в масштабах планеты это — сугубо провинциальная, местечковая точка зрения. На всех «фронтах», кроме русского, Запад отступает. Да и против нас уже исчерпал силу своего контрудара.
Пока ещё западная цивилизация остаётся самой сильной земной цивилизацией, но уже не справляется с ролью вершителя планетарных судеб. Говорить о похоронах Запада явно преждевременно, но то, что его коронация, намеченная в начале ХХ века, отменяется — это совершенно точно. Хотя для людей с королевскими амбициями (западных правых) отмена коронации чуть ли не равна похоронам.
Из всего вышесказанного предлагаю сделать два вывода.
Во-первых, не стоит объявлять своим идеалом отступающую цивилизацию. Как бы ни был пока ещё могуч Запад, он клонится к закату. Нам не следует торопиться вслед за ним.
Во-вторых, не стоит в реваншистском запале воспринимать Запад в качестве имманентного геополитического противника. За наше поражение в Холодной войне «отомстят» (уже «мстят») другие народы. Нам же следует подумать о возможных новых, растущих угрозах.
Строя свою стратегию на будущее, России нужно учесть снижающийся удельный вес Запада на планете и не привязываться к этой цивилизации как к некой универсальной точке отсчёта. При этом, конечно, не забывая осваивать накопленный на Западе богатейший технологический и социальный опыт. Без сакрализации, как римляне осваивали опыт карфагенян, а русичи — опыт ордынцев.
1. Дату рождения Запада историки помещают в широком диапазоне от 395 года (обособление Западной Римской империи) до 1054 года (раскол Христианского мира). Наиболее авторитетный классик теории цивилизаций Арнольд Дж. Тойнби считает колыбелью Запада империю Карла Великого (768-843 гг.).
2. Две первые цифры рассчитаны на основе данных справочника «Народонаселение стран мира» под редакцией Б.Ц. Урланиса, М., 1983; последняя — на основе современной статистики;
3. По расчётам Поля Бероша; Bairoch Paul, «Histoire economique et sociale du monde du XVI siècle a nos jours»
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
