Мне кажется, боги сошли с ума

Сегодня страна празднует День медицинского работника. Она уж много лет его отмечает. Раньше – телевизионный концерт по заявкам. Благодарные больные для доктора, что спас им жизнь заказывают песню Бернеса «Люди в белых халатах», а пред ней диктор читает какие-нибудь доморощенные стишки наполненные доморощенным же пафосом. Приносили коньяку и конфет. Врачам – коньяку, врачихам – букет («бабе – цветы»!) и шоколадные наборы. Все было так, мещански-сентиментально. Но мило. Традиционно. В выходные (пятница-суббота-воскресенье) доктора перепивались, корпоративно, шайками или индивидуально. Еще неделю тихонечко отходили, постепенно включаясь в трудовой процесс, параллельно живя сплетнями и воспоминаниями об удачно отмеченном профессиональном празднике. Как «главный» волочился за молоденькой медсестрой, или как блевал начмед спиртом с гранатовым соком из окна автобуса, или как сел жопой в раскаленный мангал зав. хирургией – жопу его можно было подавать на стол с зеленью петрушки. Эти происшествия особенно сплачивают коллектив и укрепляют корпоративный дух.

В детстве (вы же помните, что я из врачебной семьи) мне казалось, что мои папа, мама, дядя, тетя, бабушка, их знакомые и соратники – боги. Я слышал о чем они говорят друг с другом. Вы удивитесь, но врачи всегда, даже вне работы, говорят о работе. Они, понимают, конечно, что постоянно о работе – не надо, что о работе – надо на работе. Все равно – только о работе. В моей семье, по-крайней мере, было так. Часто они рассказывали, как возвращали людей с того света. Или не возвращали. Годам к четырем-пяти у меня сложилось стойкое представление, миф, если хотите, о том, что в появлении и исчезновении людей на земле – виноваты врачи. Они решают, кому быть, кому рождаться, а кому отправляться к праотцам и праматерям. Пытался я задавать вопросы, чтобы уточнить некоторые детали их инфернальной деятельности, но натыкался на непонимание, удивленные взгляды (а ты кто такой?), и рекомендации покопаться в песочнице или поиграть с железным экскаватором, что привез дедушка из Чехословакии. Они все время говорили об оживленных, рожденных и умерших. За ужином, в машине, на семейных праздниках, свадьбах, бане, рыбалке и даже похоронах. Если я встречал на улице женщину с малюсеньким орущим свертком, или траурную процессию с венками и серой от горя вдовой, я чуял присутствие моих родителей. Заболев, я точно знал, что не умру, они не дадут – я им нужен.

Представляете? Жил себе на Олимпе. Хоть и не был посвящен в тонкости и пикантные подробности сакральной работы врачей, быть божьим сыном – тоже не дурственно. Но это налагает определенную ответственность. В детском саду у меня была подружка. Первая любовь. Безответная. Звали ее Танюшка Кислицина. Я ее боготворил, хоть ее родители были обычными смертными. Она приходила в группу какая-то грустная. Потом, отвлечется, заиграется – веселая, и, вдруг – снова печальная. Выяснилось, что у нее умирает папа. Не врач, радиоинженер с завода. Как ей со мной повезло! Говно-вопрос! Как раз, по адресу. Я, конечно же, помогу ей в этом несчастии, пообещал, что переговорю кой с кем.

Вечером семья моя ужинала. Были макароны. Те еще, советские. Не «pasta». Длинные, белые, толстые, с широким раструбом, как нынешние тефлоновые трубы. И котлеты. Мы с папой любили к концу трапезы один конец макаронины взять в рот, а второй опустить на дно салатницы и на скорость, кто быстрее, с хрюканьем всосать в себя всю салатную подливку. Это развлечение не вызывало восторга у мамы. Она, снисходительно, с деланной строгостью, говорила папе, переводя взгляд на меня: «Ава, ну, этот-то ладно, дитя, а тебе, не стыдно»? Папе-Аве не было стыдно. Всем было весело. Я решил, что теперь самое время! Попросить за Танюшкиного папу. Чтоб его, не того…ну, чтоб он еще пожил.

Мама с папой долго и искренне хохотали над моей просьбой. Это был хороший знак! Но ничего не пообещали. Боги ничего не обещают людям, не дают никаких гарантий. Это их и отличает от прочих. На следующий день папа пошел в терапию и застал Кислицина-старшего в дрянном состоянии – истощенного, апатичного, готового к переходу в мир иной. Неоперабельный рак толстого кишечника. На свой страх и риск, под ехидные хмыкания и недовольное урчание господ-терапевтов (в сценарии написано «аплодисменты»!), папа перевел мужика к себе в хирургию. Папа был не только небожителем, бери выше – он еще был главным врачом Центральной Районной Больницы! Это покруче Бога.

В свое дежурство он прооперировал танечкиного родителя, нашел в кишках рака и достал его. Наверное, выпустил в пруд. Так я представлял себе это раньше. Теперь я знаю, что мой папа провел паллиативную операцию, сделал ему новое отверстие – anus preternaturalis, и мужик еще прожил 4 года! И даже приходил к нам ремонтировать наш старенький черно-белый «Рекорд». Танечка повеселела и полгода, наверное, из благодарности, любила меня беззаветно. Позже ушла к Сашке Пушкареву. Потом ее папа все-равно умер. От метастазов. Все-таки! 4 года! Хорошего помаленьку! Такую отсрочку вам могут устроить только боги или их дети. Любите нас! Можем замолвить словечко…если что…

Немножко смешная, немножко грустная история моих первобытных и примитивных верований. Но я до сих пор отношусь к людям-врачам, как к богам. Не тем, кем они теперь стали, а к тем, какими должны быть. Чистыми, красивыми, умными, смелыми, совершенными, справедливыми. Я помню их такими. Радующимися, что кто-то выжил. Я даже помню плачущих богов – умер больной. Да-да, слезы и сигарета, 50,0 разведенного спирта после неудачной операции.

Нынешние «боги» ничем не отличаются от смертных. Они истеричны, шумны, чванливы, они, бля буду, вас обязательно вылечат, но только они, и никто другой. Они злы и бедны, как простолюдины. Они потеряли божественный дар и поклоняются ультразвуку, Золотому Тельцу и МРТ. Где любовь к человеку и небесная щедрость? Где недемонстративная отстраненность и небрезгливая дистанцированность от мира смертных? Откуда это горлопанство и страсть к саморекламе при полнейшем равнодушии к больному? Как боги превратились в людей и возможно ли вернуться обратно? Думаю, что можно, хотя это будет нелегко. Где-то в норах, в схиме, в лесах и пещерах осталось еще несколько полубогов. Есть и мы, кто помнит, как это делали боги. Оставшиеся затаились в страхе и ужасе, как первые христиане. Их надо законсервировать. И когда вымрет поколение врачей деловитых, врачей-посредственностей, выпустим на волю божественный дух Врачевания, в надежде, что новое поколение, незнакомое с нынешним декадансом, воспримет его вечную творческую свежесть и экстатичность.

Я не ностальгирую. Мне просто никого не хочется поздравлять с профессиональным праздником, да и поздравлять-то не за что. То, что они называют медициной – не медицина. Это профанация.

Новый психологический журнал