В борьбе за Европу

Французское правительство упорно продолжает продавливать пенсионную реформу, невзирая на протесты населения. Откровенное пренебрежение позицией подавляющего большинства граждан вызывает в стране растущее возмущение — кабинет министров проявляет упорство, но и народ не сдается. В общем, нашла коса на камень.

В чем причина столь острого и бескомпромиссного противостояния? Дело в том, что нынешняя конфронтация не сводится только к спору о пенсионной реформе, хотя то, что противостояние возникло именно по этому вопросу — весьма показательно. Отодвинув на два года срок выхода людей на пенсию – с 60 до 62-х лет, - президент Николя Саркози попытался провести реформу по минимуму: требования, выдвигаемые бюрократами Евросоюза и Международного валютного фонда, были гораздо жестче, они говорят про 65 или даже 70 лет. Но профсоюзы настаивают, что дело даже не в возрасте, а в том, что кризис предопределен политикой властей, постоянно снижающей отчисления работодателей в пенсионный фонд. Дефицит пенсионного фонда, на который ссылается Н. Саркози, не имеет никакого отношения к демографии - мол, люди живут дольше и общество стареет. Он вызван льготами, предоставленными капиталу. Рабочие должны закрыть образовавшуюся дыру? Ради восполнения дефицита французы обязаны работать лишние 2 года? Иными словами, бедные и средний класс не согласны из своего кармана субсидировать богатых. Это уже не вопрос возраста, а вопрос принципа. С другой стороны, повышение пенсионного возраста создает прецедент: впервые за последние 150 лет рабочее время не сокращается, а удлиняется, пенсионные правила не улучшаются, а ухудшаются.

Речь идет о том, чтобы отнять у людей их социальные завоевания, считавшиеся уже окончательными и необратимыми, естественными условиями цивилизационного бытия. Кто знает, что отберут потом — отпуска, бесплатное здравоохранение, право на медицинскую помощь?

Сигнал, который дает Франция, очень хорошо считывается буржуазными кругами других стран. Вот и Российский союз промышленников и предпринимателей готов подхватить инициативу, выступая с предложением увеличить рабочую неделю до 60 часов и отменить субботние выходные. Либеральные энтузиасты у нас и по всему миру предлагают собственные, более радикальные проекты пенсионной реформы, доказывая, что надо заставить людей трудиться до 65 или 70 лет, а у нас в стране готовится и преобразование пенсионных фондов: нашими деньгами чиновники и приближенные финансисты будут играть на бирже. Конечно же, в наших интересах! Ну, а если проиграются... Значит, нам просто не повезло.

В условиях роста продолжительности жизни и улучшения условий труда вопрос о более позднем выходе на пенсию действительно встает. Но в демократическом обществе соответствующее решение может быть только добровольным, основанных на соответствующих гибких схемах, которые большинство правительств как раз категорически отвергают, тем самым доказывая, что волнуют их не люди, а деньги.

Сегодня Франция борется и бастует не только за свое будущее, но и за всю Европу, в том числе — за нас. Стоит вопрос о будущем социального государства. Более того, речь идет именно о попытке правящих кругов Запада демонтировать те самые институты европейской демократии, которыми они так гордились. Этот демонтаж ведется постепенно, под прикрытием общих слов о свободе и праве выбора, но настойчиво и последовательно. А главное, этот факт уже осознан не только левыми публицистами и активистами радикальных организаций, но - по крайней мере, во Франции - и подавляющим большинством народа, в том числе и людьми, крайне далекими от левых взглядов.

Связь между демонтажем социального государства и демократических институтов самая прямая. Неолиберальная политика никогда не имела поддержки большинства ни в одной стране Европы, даже в тэтчеровской Англии 80-х годов: показательно, что тори во времена «железной леди» ни разу не получали больше 40-45 процентов голосов. Именно потому демократические институты оказывались постоянным и порой непреодолимым препятствием для доведения этой политики до логического конца. Гражданское общество сопротивлялось, как могло. Социальное государство ослаблялось, подрывалось, отступало, но оно нигде так и не было уничтожено. Со своей стороны, правящие круги прониклись пониманием того, что никогда не добьются своих целей, если не ликвидируют демократические механизмы, позволяющие большинству блокировать начинания меньшинства, даже если это меньшинство - правящее.

Сегодня элиты не просто игнорируют волю населения, не просто проводят меры, вызывающие возмущение их собственных избирателей, они все чаще делают подобные шаги демонстративно.

Верхи не просто ведут себя нагло и агрессивно, но сознательно и открыто подчеркивают: мнение граждан не имеет, и не будет иметь для них никакого значения в новом, создаваемом ими обществе, а гражданам не остается ничего, кроме как смириться с этим. Важнейшим условием такой политики является консенсус всех парламентских партий, направленный на сотрудничество между собой - против избирателей. Даже если та или иная партия, находясь в оппозиции, критикует проводимую политику, она не только начинает следовать тем же курсом, придя к власти. Даже еще находясь в оппозиции, откровенно дает понять, что, возглавив кабинет министров, продолжит политику тех, кого сегодня вынужденно критикует. Сегодня Н. Саркози уже, по сути, открыто признает, что принятые им решения лишают его шансов на второй президентский срок. Он, похоже, и не будет баллотироваться, принося себя в жертву классовому интересу капитала. Хуже того, партия Саркози, кого бы она сейчас ни выдвинула, имеет мало шансов на успех. Однако все знают, что победа социалистов ничего не изменит. Они не только продолжат ту же политику, но, скорее всего, ужесточат ее. Доминик Стросс-Кан, которого сегодня предлагают французам в качестве будущего кандидата левых на пост президента, конечно, критикует реформу Саркози. Но тот же Стросс-Кан является на данный момент руководителем Международного валютного фонда. А в этом своем качестве он не только поддерживает реформу, но и требует более жестких мер по изменению пенсионной системы.

МВФ считает, что нужно отложить срок выхода на пенсию не на 2 года, как Саркози, а на пять, а то и на десять. Нет, это не политическая шизофрения, это политический цинизм, доходящий до гротеска.

Политика антидемократического консенсуса и сговор элит должны деморализовать избирателя, подорвать его волю к действию. В то же время подчеркивается, что для современной демократии значение имеют лишь формальные процедуры, а не воля большинства. И если есть формальное большинство в парламенте, избиратели должны молчать и терпеть, как бы возмущены они ни были. Как выразился один из обозревателей британской «Файнэншл таймс», по-настоящему серьезные вопросы невозможно доверять населению.

Там, где есть такая возможность, граждане выражают свой протест у избирательных урн во время референдумов. Но власти, потерпев на них неудачу, повторяют процедуру снова и снова, пока уставшие от постоянного повторения одного и того же вопроса, люди не сломаются и не проголосуют так, как надо. Если и на это нет надежды, как было в случае с Европейской конституцией во Франции и Голландии, вопрос снимают с голосования - и все равно проводят через парламент, изменив процедуру.

Людям дают понять: ваше мнение ничего не стоит. Вы - никто. Ваши права - фикция. Ваши воля и мнение нам безразличны. Мы - хозяева, и мы сами все за вас решим, нравится вам это или нет.

Однако наследники Великой французской революции имеют собственное представление о гражданских правах и демократии. Ответом на произвол президентов и парламентов становится «право улиц». Впрочем, Франция оказывается сегодня в авангарде борьбы не только потому, что у нее богатая революционная история. Коллективная память сегодняшних французов делает их - в отличие от нас - социальными оптимистами. Мы помним только примеры обмана и поражения - за исключением единственного светлого пятна, выступлений против монетизации льгот в 2005-м. Француз же помнит победы. Забастовка 1995-го сорвала правительственный план, предусматривавший отмену прав работников госсектора. Восстание молодежи привело к отмене дискриминационного закона о первом найме. Массовое голосование против Евроконституции тоже было запоминающейся победой, несмотря на то, что ровно тот же документ был все равно принят к исполнению под именем Лиссабонского договора - еще одна публичная пощечина обществу, нанесенная властью.

Нынешний пенсионный конфликт оказывается решающим рубежом для правящих кругов, пытающихся сломить сопротивление общества, деморализовав граждан и принудив их смириться с потерей не одних лишь социальных, но и политических прав.

Средний француз - далеко не радикал и не левый - прекрасно понимает это, а потому поддерживает забастовщиков, из-за которых не может залить бензином бак собственной машины, и бунтующую молодежь, поджигающую мусорные баки на его улице.

Правительство тоже понимает, что, проиграв сегодня, оно рано или поздно вынуждено будет уступить давлению демократии. А это означает конец неолиберализма и превращение экономического кризиса капитализма в кризис политический, за которым маячит если и не социалистическая революция, то, по крайней мере, системная реформа, не сулящая нынешнему правящему классу ничего хорошего. Потому борьба становится день ото дня все ожесточеннее, а на упрямство властей ответом становится все более впечатляющая мобилизация большинства народа.

Борис Кагарлицкий - директор Института глобализации и социальных движений. Специально для Столетия