Между позором и Нобелевкой: как разделить победу на Ближнем Востоке

Свежий американский анекдот высмеивает парадокс, когда все участники 12-дневной войны празднуют разгром врага под недоуменные взгляды остального мира.

Громче всех празднует, разумеется, Трамп, хотя у него меньше всего поводов. Договорился уже до того, что в Иране "полностью уничтожено одно из самых больших и мощных ядерных вооружений в мире". На скепсис прессы, где оспаривают эффективность американских ударов и сомневаются в существовании у Ирана оружейной ядерной программы, президент США отвечает требованиями уволить журналистов, которые своим нытьем мешают всеобщему празднику.

Евреи тоже празднуют, но тихо: радуются, что обошлось. Поражением для Израиля стало бы затягивание ракетных дуэлей и переход к войне на истощение, то есть такой пожар, который нельзя погасить малой кровью. Поэтому план таков: быстро отстреляться по значимым целям и напасть еще раз позднее — через годы, когда Иран восстановит разрушенные объекты. Перемалывать в щебенку инфраструктуру противников с периодичностью в 5-20 лет (в зависимости от темпов ее замещения) — это база еврейского государства. Мирное время там — всегда подготовка к новой войне, поэтому никакая победа не окончательна, а торжества скромны.

А вот в Иране победу отмечают широко — многотысячными митингами и гуляньями. Этот праздник по случаю окончания экзекуции только на первый взгляд несуразен. У шиитов свои традиции — вплоть до самобичевания в религиозных целях, но происходящее сейчас показывает нечто обратное — сухой политический прагматизм.

После всего пережитого главной внутренней угрозой для властей Ирана впервые за годы стала не светская оппозиция, а рассерженные патриоты и религиозные фанатики. Задача рахбара Али Хаменеи — руководителя как верховного, так и духовного — сдержать реваншистов и успокоить сторонников "священной войны на уничтожение", поскольку сам он таким реваншистом и сторонником не является. Если бы хотел войны, Иран вел бы войну, а не праздновал победу, игнорируя то, что он на самом деле жертва.

Изображать роль жертвы на мировой сцене экономически прибыльно и политически выгодно даже для откровенных головорезов, но Иран не хочет быть жертвой: гордость древнего персидского народа такого не стерпит. Однако со стороны отлично видно, кто тут на самом деле мученик, кто — насильник, кто — соучастник насилия, и очевидно то, что оба агрессора занимаются бесстыжим виктимблеймингом ("сама виновата").

Один утверждает, будто у жертвы в кармане большая ядерная бомба. Другой настаивает, что жертва — безумная религиозная фанатичка, которой опасно доверить даже щипчики для ногтей.

Обычно разговоры про "моральную победу" — это дешевая терапия для проигравших. Но именно потому, что в ирано-израильском конфликте все было слишком нагло и наглядно, у чисто моральной победы наверняка будут и реальные политические последствия. Даже политикам стало тошно чисто по-человечески.

"Нет никакого смысла вводить 18-й пакет санкций против России, пока Европа, следуя двойным стандартам, даже не способна приостановить действие соглашения об ассоциации с Израилем" — так взбунтовался премьер Испании Педро Санчес. Антироссийские санкции он все равно блокировать не станет (кишка тонка). Но можно ли было представить настолько антиизраильскую позицию у лидера крупной западноевропейской страны в промежутке между нападением на Иран и 1945 годом?

Устойчиво негативное восприятие исламской республики, наоборот, начинает распадаться. Чем больше Трамп раздувает размер якобы уничтоженной бомбы, тем меньше сомнений в том, что бомбы и даже планов на бомбу у Тегерана не было и не появится, если останется прежней политическая линия — та самая, которую сионистская пропаганда называет непредсказуемым религиозным фанатизмом.

Это было правдой в 1980-х, когда случилась исламская революция, а Хомейни сконцентрировал власть в руках аятолл. Захват посольства США стал заведомо вредным актом радикализма. Кампания ненависти в адрес Израиля — отзеркаливанием внешней политики ненавистного шаха (так-то евреи противостояли арабским суннитам — вековечным врагам персидских шиитов). Катастрофическая по последствиям война с Ираком продолжалась восемь лет вместо года-двух, поскольку рахбар требовал свержения режима Саддама Хусейна любой ценой.

Будь этот аятолла у власти до сих пор, война с Израилем велась бы до последнего иранца или иного исчерпания возможностей вести войну. Но сподвижник, ученик и преемник Хомейни — нынешний рахбар Хаменеи — лидер другого сорта.

В годы войны с Ираком он — президент, то есть глава исполнительной власти. Часто был жесток, но всегда рационален: не охотился на ведьм, а уничтожал оппонентов в критические для государства дни. Его заботой были не политика или идеология, а хлеб и патроны, тыл и фронт.

Через год после окончания бойни Хаменеи возглавил страну и с тех пор избегал вступления в крупные военные конфликты, даже если его умоляли именем Аллаха. Столь же упрямо он защищал клонирование стволовых клеток, расщепление атомов и прочий научный прогресс от настоящих, клерикальных радикалов, которые в Иране все-таки есть.

Создание, хранение и применение ядерного оружия Хаменеи в то же самое время запретил особой фетвой. Мы по-прежнему говорим о человеке, который, с точки зрения Израиля, планирует уничтожить еврейское государство в религиозном экстазе. То, что этот "мракобес" 35 лет ведет себя как миролюбивый сторонник "реальной политики", якобы замечают только антисемиты.

Когда Израиль разбомбил иранское консульство в Дамаске (а это четко прописанный в международном праве casus belli), Тегеран откликнулся ракетным фейерверком: это зрелище, не нанесшее врагу вреда, должно было успокоить сторонников реальной мести внутри Ирана.

Когда непосредственно в Тегеране был взорван глава политбюро ХАМАС — гость инаугурации нового президента Масуда Пезешкиана, радикалов вообще успокаивали только на словах, а сам Пезешкиан делал заявления в духе кота Леопольда о стремлении к миру и дружбе со всеми странами, не исключая Израиль.

Столь же безучастным остался Тегеран, когда израильтяне обезглавливали и выжигали "Хезболлу" на территории Ливана. В том огне горели любимые единоверцы, преданные союзники, геополитические планы, многомиллиардные инвестиции и годы работы, но аятоллы пропагандировали не джихад, а помощь беженцам.

Наконец, действия Ирана в ходе 12-дневной войны были похожи на искреннюю попытку отбиться и причинить противнику вред, чтобы впредь неповадно было, но в очередной раз закончились игрой в поддавки: Тегеран заблаговременно уведомил Вашингтон об акте возмездия, чтобы на военной базе США в Катаре — упаси Аллах — никто не пострадал.

Обоснованность такой политики в прошлом и будущем пусть оценивают сами иранцы. Если смотреть со стороны, их режим преуспел только в вызывании сочувствия. Не в одной лишь Испании сдох медведь — будут и другие прозрения, что истинно агрессивным, фанатичным и радикальным ближневосточным лидером является не иранский аятолла, а израильский премьер-министр. Биньямин Нетаньяху десятилетиями отстаивал нападение на Иран. Он сделал ровно то, что хотел и обещал сделать, но врет, будто его к этому вынудили.

Верить в такой ситуации Нетаньяху и тем более Трампу означает не верить своим глазам, игнорировать собственную совесть, самого себя не уважать. В России для такого давно нет причин, но европейцы с американцами только сейчас привыкают к мысли, что опасный фанатик на Ближнем Востоке — это тот, кто в пиджаке, а того, кто в чалме, впору номинировать на Нобелевскую премию мира за зачастую успешные попытки избежать войны.

Справедливость такая премия не восстановит, да и репутация Нобелевки оставляет желать лучшего, зато можно будет полюбоваться на реакцию Трампа, который давно мечтает о подобной форме признания.

Источник