Почему советско-финской войну часто сравнивают с вторжением РФ в Украину.
Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
Почему советско-финской войну часто сравнивают с вторжением РФ в Украину.
В декабре 2022 года на пике побед Украины в войне с Россией, главком ВСУ Валерий Залужный в интервью журналу Economist вдруг вспомнил о Карле Маннергейме – главнокомандующем финскими войсками в войне против Советского Союза в 1939-1940 годах.
"Еще не время обращаться к украинским солдатам так, как Маннергейм обращался к финским солдатам. Мы можем и должны вернуть намного больше территорий", - сказал Залужный.
Те, кто знал историю советско-финской (или, как ее еще называли, "зимней") войны из контекста заявления Залужного могли сделать вполне однозначный вывод о каком именно заявлении Маннергейма идет речь.
В марте 1940 года Красная армия прорвала главные оборонительные линии финских войск ("линию Маннергейма") и финский главком призвал правительство своей страны соглашаться на условия мира, выдвинутые Москвой, по который Финляндия теряла часть своей территории.
Вскоре был заключен мир и, в своем обращении по этому поводу к армии, Маннергейм, подчеркнув мужество финских солдат, заявил: "между нашей страной и Советской Россией заключён суровый мир, передавший Советскому Союзу почти каждое поле боя, на котором вы проливали свою кровь во имя всего того, что для нас дорого и свято… Несмотря на храбрость и самопожертвование, правительство было вынуждено заключить мир на суровых условиях, что, однако, легко объяснимо. Наша армия небольшая, резервов и кадров недостаточно. Мы не вооружались для войны против великой державы… Судьба наша сурова, поскольку нам пришлось оставить чужой расе, у которой иное мировоззрение и другие нравственные ценности, землю, которую сотни лет мы возделывали трудом и потом. Но нам крепкими руками следует взяться за строительные работы, чтобы суметь на оставшейся территории воздвигнуть дома для тех, кто остался без крова, и создать всем лучшие возможности для жизни. Нам, так же как и раньше, нужно быть готовыми защитить нашу усечённую родину с теми же решительностью и силой, с какими мы защищали наше неусеченное отечество".
Для того, что понять почему фраза Залужного про Маннергейма вызвала тогда немалое удивление даже среди тех, кто вообще обратил на нее внимание, следует вспомнить ситуацию декабря 2022 года.
Армия Украины тогда только что одержала победы в Херсонской и Харьковской областях и готовилась к крупному наступлению на юге к Крыму. И тут внезапно главком ВСУ вспоминает об обращении Маннергейма к финской армии с призывом принять суровые условия окончания войны с потерей части территории. Вспоминает, правда, с оговоркой, что для подобного заявления украинского командования "еще не время" и нужно вернуть "намного больше территорий". Но тем не менее почему-то уже тогда, на фоне побед на фронте, мысли об обращении Маннергейма посещали главкома ВСУ. Не исключено, что после общения с тогдашним начальником Объединенного комитета штабов армии США Милли, который, как в конце 2022 года писали СМИ, считал, что, после освобождения Херсона, у Украины появляются наилучшие шансы начать переговоры с Россией о завершении войны по линии фронта, а потом условия могут быть хуже.
Впрочем, большинство вообще не очень поняло в каком контексте Залужный упомянул Маннергейма. Потому что советско-финская война сейчас воспринимается многими как "позорное поражение Сталина". Именно так ее подавали еще в 1940 году на Западе и именно такая трактовка вошла в массовое сознание после распада Союза на постсоветском пространстве.
Однако историческая реальность иная. Финская армия, к удивлению всего мира, в первый период войны действительно успешно оборонялась от наступающих советских войск, нанося им очень большие потери. Однако, в конце концов, ее силы были истощены, линии обороны прорваны Красной армией, Англия и Франция, несмотря на все обещания, серьезную помощь оказать не смогли, и потому никакого другого выхода, чтоб признать фактическое военное поражение и согласиться с потерей территорий ради сохранения независимости, у Хельсинки тогда не было. Правда, и СССР не выполнил свою главную задачу – взять под контроль всю страну, превратив ее в просоветскую "Финскую демократическую республику".
О том, как ровно 85 лет назад, 30 ноября 1940 года началась эта война, а также почему ее часто сравнивают с нынешней войной в Украине, читайте в исторической реконструкции "Страны".
После того как в декабре 1917 года пришедшие к власти в России большевики во главе с Лениным "даровали" Финляндии (входившей до того более 100 лет в состав Российской империи) независимость, отношения Хельсинки и Советской России были очень непростые.
В самой Финляндии в 1918 году началась гражданская война, в которой большевики поддерживали местных красных, но победили в ней белофины. Затем Финляндия пыталась расширить свои границы за счет Карелии. А в 1919 году тогдашний фактический правитель Финляндии царский генерал Маннергейм даже предлагал лидеру российских белогвардейцев адмиралу Колчаку помочь выбить большевиков из Петрограда в обмен на подтверждение независимости страны (которую финны и так уже фактически получили). И лишь нежелание Колчака отказываться от принципа "единой и неделимой России", спасла большевиков от крайне опасного для них похода финской армии на северную столицу, что могло бы поменять весь ход Гражданской войны. Отношения Финляндии с Советской Россией нормализовались лишь в 1920 году, когда был заключен Тартуский мирный договор, который утвердил границы двух стран, остававшиеся неизменными до начала войны 1939 года.
Последующие отношения между Финляндией и СССР хоть и нельзя было назвать сильно дружественными, но и прямо враждебными они не были. А в 1932 году между странами был даже подписан пакт о ненападении.
Первые же звоночки надвигающихся проблем прозвучали в 1938 году. Тогда гитлеровская Германия аннексировала Австрию, а затем, после Мюнхенского сговора, фактически подчинила себе Чехословакию.
Так как Гитлер не скрывал, что своим главным врагом он считает коммунистов и Советский Союз, а бывшие союзники по Антанте Франция и Британия вели себя в отношении Германии очень сдержано и никак не мешали ее усилению (а иногда, как в ходе Мюнхенского сговора, и помогали ей), то Сталин пришел к выводу, что война с Германией неизбежна. Причем западные страны, по его мнению, хотели направить основной удар Гитлера против СССР.
В связи с этим Москва задумалась об усилении безопасности своих западных границ. И вопрос Ленинграда, находящегося рядом с финской границей, в перечне "мер безопасности" стоял одним из первых.
Поэтому Кремль инициировал тайные переговоры с Финляндией через советского разведчика Бориса Ярцева. Он же – уроженец села Нововитебское Екатеринославской губернии (ныне – Днепропетровской области) Борис Рыбкин, который возглавлял резидентуру в Хельсинки под прикрытием должности второго секретаря посольства (тогда называвшегося "полпредством"). После встречи со Сталиным Ярцев вернулся в финскую столицу временным поверенным (то есть и. о. посла) и с полномочиями на ведение переговоров с властями страны.
Ярцев не выдвигал никаких конкретных предложений, кроме общего – заключить военный союз, который гарантирует, что Германия не воспользуется финляндской территорией для нападения на СССР.
Дискуссии шли несколько месяцев, пока 11 августа советскому "дипломату" не передали проект договора, которым финское правительство обязалось отразить любую агрессию, но отказывалось от военного союза. В этом же документе Москве также предлагалось разрешить Финляндии и Швеции укрепить находящиеся в Балтийском море Аландские острова, которые по условиям международной конвенции 1921 года были демилитаризированы.
Спустя пять дней Ярцев сообщил, что Москва со всем согласна, но хочет принять участие в строительстве и использовании оборонительных сооружений на Аландах, а также получить разрешение на строительство своей военной базы на острове Гогланд (финское название – Суурсари) в Финском заливе. Это были первые претензии Сталина, касавшиеся финляндской территории, и Хельсинки ответил отказом.
5 марта 1939 года нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов предложил приступить к новым переговорам. Теперь к публичным, о которых знало все руководство Финляндии. И Маннергейм в своих мемуарах, изданных в 1952 году, рассказал о них так:
"На этот раз Советский Союз потребовал в аренду на 30 лет острова Финского залива Гогланд, Лавансаари, Сескар и оба острова Тютярсаари. Целью Советского Союза было не строительство укреплений на этих островах, а использование их в качестве наблюдательных пунктов на пути к Ленинграду. Принятие этих предложений означало бы улучшение отношений между нашими странами и выгодное для нас экономическое сотрудничество. В ответе, который был передан 8 марта, правительство Финляндии заявило, что не может разговаривать о передаче другому государству островов, поскольку они являются неотделимой частью территории, неприкосновенность которой сам Советский Союз признал и утвердил в Тартуском мирном договоре, когда эти острова были объявлены нейтральной территорией. Народный комиссар иностранных дел, как чувствовалось, ожидал такого ответа и прямо предложил в качестве возмещения передать Финляндии часть территории Восточной Карелии, лежащую севернее Ладожского озера. Это предложение было отвергнуто 13 марта. На это Литвинов заметил, что не считает ответ окончательным".
Далее Москва прислала в Хельсинки своего посла в Риме Бориса Штейна (уроженца Александровска Екатеринославской губернии, то есть современного Запорожья), который раньше уже работал в советском постпредстве в Финляндии и имел связи среди местных политиков. Штейн никаких новых предложений не делал – ему поставили задачу убедить финских руководителей согласиться на инициативу Литвинова.
Учитывая предыдущие отказы Хельсинки, миссия посла в Риме вроде бы выглядела бессмысленной. Однако вот что написал по этому поводу все тот же Маннергейм:
"Правительство Финляндии продолжало стоять на своей отрицательной позиции. Я же считал, что нам тем или иным образом следовало бы согласиться с русскими, если тем самым мы улучшим отношения с нашим мощным соседом. Я разговаривал с министром иностранных дел Эркко о предложении Штейна, но уговорить его мне не удалось. Я также посетил президента и премьер-министра Каяндера, чтобы лично высказать свою точку зрения. Заметил, что острова не имеют для Финляндии значения, и, поскольку они нейтрализованы, у нас отсутствует возможность их защиты. Авторитет Финляндии, по моему мнению, также не пострадает, если мы согласимся на обмен. Для русских же эти острова, закрывающие доступ к их военно-морской базе, имеют огромное значение, и поэтому нам следовало бы попытаться извлечь пользу из тех редких козырей, которые имеются в нашем распоряжении.
Моя точка зрения понимания не встретила. Мне ответили, в частности, что правительство, которое решилось бы предложить что-либо похожее, тут же было бы вынуждено уйти в отставку и что ни один политик не был бы готов таким образом выступить против общественного мнения. На это я ответил, что если действительно не окажется человека, который бы во имя такого жизненного для государства дела рискнул своей популярностью в народе, то я предлагаю себя в распоряжение правительства, ибо уверен в том, что люди поймут мои честные намерения. Я пошел еще дальше, заметив, что Финляндии было бы выгодно выступить с предложением об отводе от Ленинграда линии границы и получить за это хорошую компенсацию. Уже тогда, когда Выборгская ляни (губерния, – ред.) в 1811 году снова присоединилась к Финляндии, многие придерживались мнения, что граница проходит слишком близко к Петербургу. Я серьезно предупредил, чтобы посол Штейн не уезжал в Москву с пустыми руками. Однако так и произошло. 6 апреля он покинул Хельсинки, не решив порученной ему задачи".
Маннергейм
После такой длинной цитаты, следует сказать о парадоксальном факте, который из нее следует: будущий герой Зимней войны и главнокомандующий финскими войсками Карл Густав Маннергейм был главным "голубем" в Хельсинки, стремившимся избежать войны с Советским Союзом, пусть даже ценой уступок.
И такой парадокс вовсе не случаен: никто не знает слабые места собственной армии лучше, чем ее руководитель. А уж тем более, когда речь идет о Маннергейме, который все 1930-е годы боролся (и часто безуспешно) с парламентом за каждую финскую марку, выделяемую на оборону.
Впрочем, в случае с финским фельдмаршалом свою роль играл и тот факт, что он 30 лет служил в русской императорской армии, в которую пошел добровольно (финны в Российской империи не подпадали под воинскую обязанность). Будучи офицером Кавалергардского полка Маннергейм шел рядом с российским императором Николаем II на его коронации. Участвовал в Японской войне 1905-го и в битве за Восточную Галицию в 1914-м, дослужился до звания генерал-лейтенанта. А в марте 1917-го даже выступал за то, чтобы раздавить силой революцию в Петрограде и восстановить монархию в России.
Все это в комплексе сформировало систему взглядов главного военного Финляндии. Поэтому Маннергейм в своих мемуарах сожалел о том, что Хельсинки упустил узкое окно возможностей весны 1939 года, когда во главе советского Наркоминдела еще стоял сторонник союза с Британией и Францией Литвинов, при котором с Москвой представлялось возможным договориться на основании реального компромисса:
"Опасно было терять время, поскольку период 1938–1939 годов был благоприятным для переговоров, но недолгим, ибо Советский Союз чувствовал, что западные страны отвернулись от него, а со стороны Германии исходила угроза. Хотя времени на ожидание у нас не было, его хватало, чтобы руководство страны успело осознать, что свои позиции можно укрепить и с помощью уступок и что упрямый в конце концов проигрывает. Когда 4 мая 1939 года Литвинова сменил Молотов, и Кремль приступил к секретным контактам с Германией, возможности Финляндии выскользнули у нас из рук".
Впрочем, как отмечает сам Маннергейм, в 1939-м его позицию все равно не приняли, так как большинство повела за собой фракция "ястребов", возглавлявшаяся министром иностранных дел Эльясом Эркко – тем самым, с которым фельдмаршал говорил о предложении Штейна.
В отличие от Маннергейма, прожившего в Российской империи полвека, Эркко провел в ней лишь свою юность – ему было 22, когда Финляндия получила независимость. Его мать была известной активисткой, боровшейся против русификации Финляндии.
Однако не это, естественно, определяло позицию Эркко и других тогдашних руководителей Финляндии. Маннергейм не случайно говорит о том, почему его противники были против соглашения с Москвой: любые компромиссы, пусть даже необходимые для выживания государства, чреваты отставкой, – зато, если политик заявляет о нерушимости границы 1920 года, то он всегда на коне.
Министр иностранных дел Эркко (в кресле и в очках) и президент Финляндии Каллио (за микрофонами с длинными усами). 1939 год
После весенних переговоров 1939 года ситуация в Европе поменялась очень сильно.
Главным фактором, который непосредственно повлиял на Финляндию, стало заключение СССР и Германией в августе пакта о ненападении с секретным протоколом о разделение сфер влияния в восточной Европе. А вскоре, с нападения Германии на Польшу, началась Вторая мировая война, в которой против Гитлера выступила также Франция и Британия.
Упомянутый выше секретный протокол предполагал раздел Польши, Кроме того, Берлин фактически соглашался с тем, что некогда входившие в Российскую империю территории – такие как Финляндия и страны Балтии возвращались в сферу влияния Москвы.
Практические последствия этого все увидели очень быстро.
17 сентября Красная Армия вошла в Польшу и взяла под контроль западные Украину и Беларусь. 28 сентября, когда Эстония подписала пакт о взаимопомощи с СССР, по которому обязалась разместить советские войска на своей территории. 5 октября аналогичное соглашение подписала Латвия, 10-го – Литва.
Такое же соглашение Москва собиралась предложить и Финляндии, для чего 7 октября в Москву позвали главу МИД Финляндии Эркко. Однако он, заручившись поддержкой большинства правительства, решил не ехать.
И предложил послать вместо себя посла в Швеции Юхо Паасикиви. Его кандидатура была не случайна. Именно он возглавлял делегацию Финляндии на мирных переговорах в Тарту в 1920-м году.
Паасикиви (в очках) возвращается из первой поездки в Москву. 16 октября 1939
При этом, Паасикиви получил от правительства инструкции до последнего сопротивляться любым требованиям, и лишь в крайнем случае и при наличии большой компенсации уступить несколько мелких островов в Финском заливе. Но не Гогланд, претензии на который уже выдвигала Москва.
Естественно, у Сталина были совсем другие планы. 12 октября он лично (что случалось крайне редко) пришел на переговоры с Паасикиви, где финнам выдвинули весь пакет требований Москвы:
Малоизвестные названия этого перечня ничего не скажут, если не объяснить, что Ханко (Гангут) – это ворота Финского залива, Гогланд и другие острова Финского залива лежат на морском пути в Санкт-Петербург, владение всем Рыбачьим позволяет контролировать вход судов в Петсамо – единственный порт на севере Финляндии, – а на той территории Карельского перешейка, которую хотела получить Москва, находилась часть Линии Маннергейма.
При этом Паасикиви в Москве сообщили, что эти требования, с точки зрения СССР, являются "минимальными". И вообще-то Сталин хотел бы границу, которая была определена Петром I по итогам Северной войны в 1721 году (когда весь Карельский перешеек, включая Выборг, и все побережье Ладожского озера стали российскими), а также базы возле Хельсинки, но решил умерить свои требования, а потому, мол, соглашайтесь на них.
Советские предложения на переговорах: красное - хотели забрать, зеленое – отдать
Так или иначе, делегация не имела полномочий обсуждать сталинские требования, поэтому взяла паузу и вернулась в Финляндию. Сам Паасикиви, исходя из своих московских наблюдений, настойчиво выступал за серьезные уступки, его поддержали только Маннергейм, предлагавший частично согласиться на смещение границы на Карельском перешейке, и – в некоторой степени – министр финансов Таннер.
Однако, позиция всех остальных руководителей Финляндии был иной – отвергнуть требования Сталина. И согласится лишь с небольшими территориальными уступками, которые предложил министр финансов Таннер - отодвинуть границу от Ленинграда, но на меньшее расстояние, чем требовала Москва.
Прибыв в Москву 21 октября, делегация Паасикиви – Таннера огласила эту позицию.
Позже Таннер вспоминал: "Сталин сказал, что Финляндия предлагает слишком мало. Он несколько раз произнес, делая на этом упор, что советские требования были "минимальными", поэтому нет смысла пытаться торговаться".
В ответ финны прервали переговоры и заявили, что покидают Москву.
"Молотов выглядел удивленным нашим уходом. Он произнес как бы между прочим: "Так вы намерены спровоцировать конфликт?". На это Паасикиви ответил: "Мы не хотим ничего подобного, но вы, кажется, этого желаете", - вспоминает Таннер.
Описанный диалог произошел вечером 23 октября. А утром 24-го Паасикиви, не спавший всю ночь, пришел в номер к Таннеру и сказал: "Теперь мы обязаны сражаться, но мы не в состоянии делать это. Финляндия не может объявить войну. Если война разразится, мы проиграем ее, и результаты будут намного хуже, чем мы можем добиться соглашением".
В общем-то тогда в Хельсинки и поняли, что, если они не удовлетворят требования Сталина, то начнется война.
Таннер (на переднем плане слева)
Однако, кроме Паасикиви и Маннергейма, в руководстве страны никто более не придерживался позиции пойти навстречу требованиям СССР.
Не изменил этот расклад и негативный ответ шведского премьера Ханнсона на письмо, которое ему послал Таннер с вопросом окажет ли Швеция финнам военную помощь в случае вторжения Советского Союза.
Эркко продолжал настаивать на том, что войны бояться не стоит. По его мнению, Сталин не был в реальности намерен воевать, а лишь пугал, а потому Финляндии не имело смысла идти на какие-либо серьезные уступки. Правда, затем позицию несколько смягчили. В том числе и под влиянием доклада Маннергейма, который сказал, что финская армия не готова к войне с СССР и может ее проиграть. Хельсинки согласился с переносом границы на Карельском перешейке (но без сноса укреплений), полуострову Рыбачьему и островам в Финском заливе. Но по Ханко согласие было решено не давать.
Последующий раунд переговоров с Москвой (которая в качестве компромисса предложила вместо Ханко отдать острова около него, с чем Хельсинки не согласился) закончился безрезультатно. И это оказались последние переговоры перед началом войны.
Молотов фактически прямым текстом заявил, что теперь война неизбежна.
"Мы, штатские, не можем продвинуться дальше в этом вопросе; теперь свое слово должны сказать военные", - сказал он финской делегации 3 ноября.
В следующие десятилетия многие представители финской элиты, уже зная все последствия разрыва переговоров, негативно оценит их ход и результаты. Их оценки во многом схожи с теми, которые дали представители "партии голубей" еще тогда. Маннергейм считал, что нужно было соглашаться на требования Москвы с учетом последнего предложения Москвы – об островах рядом с Ханко вместо самого полуострова. Но глава МИД оставался непреклонным и вел за собой большинство вплоть до первого дня войны.
Началу же ее предшествовал так называемый "майнильский инцидент" 26 ноября – артиллерийский обстрел у приграничной советской деревни Майнила, в результате которого, по заявлениям советской стороны, погибло четверо военнослужащих. Сам факт стрельбы подтвердили обе стороны. Только Москва заявляла, что стреляли с финской территории, а Хельсинки – что с советской, расценивая это как провокацию, чтоб получить повод для начала войны.
"Правда" за 27 ноября 1939
Правда, затем возникла пауза в пару дней. Возможно, Сталин полагал, что Хельсинки все же, видя угрозу и неизбежность войны, согласится пойти на компромиссы. А потому и решил немного выждать.
Но из Хельсинки никаких сигналов не поступало и 28 ноября СССР разорвал пакт о ненападении, 29-го – дипломатический отношения. А 30-го началась война.
Красная армия в 1939 году считалась по своей мощи второй в мире. Штаты продолжали политику изоляционизма и не вводили всеобщую воинскую обязанность, армия Франции выжидала у германской границы, не напав даже тогда, когда основные силы Вермахта находился в Польше, у Британии сухопутные войска спокон веку являлись лишь приложением к флоту.
Чья армия осенью 1939-го считалась самой сильной? Безусловно, с большим отрывом – германская, только что разгромившая поляков. Второй могла быть японская, которая захватила часть Китая, но как раз в августе ее на реке Халхин-гол разгромила РККА. Так что вариантов для второго номера не оставалось. Не итальянцы же, семь месяцев мучавшиеся с армией Эфиопии.
Но вообще осенью 1939 года Запад мало интересовался тем, что происходило восточнее разгромленной Польши. У Франции с Британией к октябрю осталась линия фронта на западной границе с Германией, "странная" и совершенно недвижимая, но все равно поглощавшая все внимание, и остальные события воспринимались сквозь призму этого конфликта. Туда же были обращены и взгляды американцев.
Поэтому октябрьские переговоры СССР и Финляндии освещались скупо. Даже самые серьезные медиа ограничивались констатацией, что вот Эстония, Латвия и Литва заключили невыгодные соглашения, а теперь пришла очередь Финляндии. А когда 9 ноября переговоры прервались, на это никто не обратил внимания, поскольку в тот день заголовки первых полос "оккупировало" знаменитое покушение на Гитлера в мюнхенской пивной, и оно считалось более важным для судеб мира событием, чем все остальное. К примеру, американские газеты и 9-го, и 10-го обсуждали, почему госсекретарь Корделл Халл не послал Гитлеру никакого послания в связи с его "счастливым спасением" и какие это сигналы несет воюющим державам.
Первая полоса британской The Evening News за 9 ноября 1939: много о Гитлере, ни слова о Финляндии
Больше внимания советско-финским переговорам уделяли в Берлине, но там позиция в отношении них была однозначна: Хельсинки должен уступить. Еще 7 ноября Таннер как представитель делегации Финляндии побывал на вечернем приеме в Кремле, во время которого к финну подошел немецкий посол Вернер фон дер Шуленбург, выразивший уверенность, что Хельсинки должна договориться с Москвой на ее условиях.
А когда финский министр сказал ему, что не в интересах Германии позволить Советскому Союзу вести свою собственную линию в этом вопросе, Шуленбург ответил: "Но что мы можем сделать? У нас связаны руки. В настоящий момент мы ничего не можем сделать. Сейчас СССР получил ту возможность, которой давно дожидался".
Уже после войны вышли воспоминания шведского журналиста Свена Седина, который в октябре 1939 году ездил в Берлин и говорил с Германом Герингом. Обрисовывая перспективы европейского конфликта, Геринг среди прочего сказал: "Финляндия будет присоединена к России".
Именно таким и был тон мировых СМИ в конце ноября, когда в Майниле прозвучали выстрелы и в воздухе запахло войной. Правда, с призывом избежать кровопролития выступил Ватикан, а следом уже упомянутый Халл предложил Москве и Хельсинки посредничество Вашингтона, но Лондон и Париж молчали, так что перспектив для Финляндии никто не видел. Правда, о "взятии Хельсинки за три дня" все же не писали, но в целом итог конфликта заранее считался предрешенным.
При этом 30 ноября, когда Красная армия вторглась в Финляндию, подобные настроения царили и в самом Хельсинки. Паасикиви в сердцах обвинил Эркко, что тот довел дело до войны, убеждая всех, что Сталин блефует, а в правительстве мгновенно возобладало мнение, что нужно срочно выходить на переговоры с Москвой и соглашаться на те условия, которые предлагались ею еще две недели назад.
Вечером Таннер собрал свою фракцию социал-демократов в парламенте. Министр финансов сообщил, что он и его однопартийцы в правительстве пришли к однозначному выводу: нужны переговоры, но вести их должен другой состав правительства, в котором не будет премьера Кайяндера и министра иностранных дел Эркко.
На следующий день Таннер пришел с решением фракции на совещание руководителей фракций, а там оказалось, что другие партии требуют убрать из госсовета еще больше министров. Вопрос о сохранении правительства Кайяндера даже не стоял. После недолгих обсуждений утвердили новый кабинет, который возглавил председатель Банка Финляндии и давний друг главного социал-демократа Ристо Рюти. Министром иностранных дел и вторым человеком в новом правительстве стал сам Вяйнё Таннер. Министром без портфеля и третьим человеком в госсовете – Юхо Паасикиви.
То есть кабинет явно формировался под возможность переговоров – чтобы в Москве знали тех людей, с которыми будут иметь дело. Новое правительство тут же обратилось к Штатам и Швеции с просьбой выступить в роли посредников.
Однако в тот день, 1 декабря, это уже не имело значения, поскольку несколькими часами ранее Москва в первом же занятом населенном пункте – Терийоки (нынешнем Зеленогорске) – создала "правительство Финляндской демократической республики" во главе с финским коммунистом-эмигрантом Отто Куусиненом.
Уже 2 декабря Молотов и Куусинен подписали "договор о взаимопомощи и дружбе", по которому "ФДР" соглашалась отдать Москве все, что она хотела от Хельсинки, а взамен получала не 5 529, а 70 000 кв. км территории Советской Карелии.
Что касается всех предложений о посредничестве, на них председатель Совнаркома СССР ответил лишь 4 декабря, заявив, что отныне он признает только "народное правительство Финляндской демократической республики" и переговоры будет вести только с ним. В отношении же правительства в Хельсинки с этого момента в советской прессе установился штамп "клика Рюти – Таннера". Хотя за всю войну никто не сделал больше для установления мира, чем Вяйнё Таннер.
Да и в целом, как видим, в первые дни главным настроением финской элиты было вовсе не воевать за неприкосновенность границ, а как можно быстрее заключить мир ценой уступок, и лишь непреклонность Москвы, которая сделала ставку на установление полного контроля над Финляндией и превращение ее в "ФДР", этому помешала. Но спустя две недели все изменилось.
2 декабря 1939. Молотов подписывает договор с "ФДР". Стоят Жданов, Ворошилов, Сталин и Куусинен
Карта к соглашению между СССР и "ФДР" заняла в "Правде" целую страницу
Почему финское правительство поначалу стремилось к мирным переговорам, если, согласно популярной версии истории Зимней войны, Красная армия с первых дней начала терпеть поражения? Ответ простой: потому что никаких поражений в первую неделю декабря у советских войск не было.
Единственное в этом роде, что отмечает в своих мемуарах фельдмаршал Маннергейм, ставший 30 ноября главнокомандующим, – это слишком медленное продвижение советских войск на Карельском перешейке, где они быстро уперлись в линию, которая вошла в историю под его именем.
Что касается "восточного фронта" (от Ладоги вплоть до Северного ледовитого океана), то Маннергейм как раз пишет о том, что финское командование не ожидало настолько большого скопления "красных" между Ладогой и Северным Ледовитым океаном, поскольку считало невозможной переброску туда большого количества войск.
"Противник, поддерживаемый танками, продвигался неожиданно быстро; внезапное появление машин, одетых в броню, парализующе действовало на наши войска, из которых лишь редкие подразделения успели получить оружие для борьбы с танками. Севернее Ладожского озера русские, захватив Салми и Уома, продвигались в направлении Кителя двумя колоннами, в то время как другие колонны двигались с одной стороны через Суоярви на Лаймола вдоль железной дороги и параллельного ей шоссе, а с другой — через Эльгярви на Толвоярви и через Куолисмаа на Иломантси. Северо-восточнее Пиелисярви, где противник на направлениях Кухмо и Лиекса угрожал железной дороге Йоэнсу-Контиомяки, сложилось опасное положение. Севернее противник приближался к Суомуссалми. Салла мы потеряли, а на побережье Северного Ледовитого океана высадился десант, который, несомненно, предпримет наступление из Петсамо на юг", – вспоминал Маннергейм.
В связи с этим ему пришлось срочно перестраивать оборону, корректируя количество войск в соответствии с реальной обстановкой. Сделать это удалось достаточно быстро, но лишь к 12-13 декабря ситуация стабилизировалась и начала меняться в пользу финской армии. И вот тогда-то началось то, что весь мир назвал "позором Москвы".
В историю вошли три основные причины этого – шапкозакидательские настроения советского руководства, героизм финнов и морозы. Морозы действительно оказались лютыми – сам Маннергейм писал, что "более низкая средняя температура была отмечена всего два раза за последние 112 лет". Но тот же Маннергейм отмечал, что "у противника было техническое преимущество, предоставленное ему погодой". То есть морозы, согласно фельдмаршалу, сыграли не против Красной армии, а на ее стороне, поскольку дороги (а потом и озера) замерзли, позволив тяжелой технике без труда по ним передвигаться. И лишь применительно к концу декабря и январю, по словам финского главкома, еще более усилившиеся морозы стали проблемой для обеих сторон.
В причинах этого противоречия разберемся позже. Сейчас – о двух основных причинах: шапкозакидательстве одних и героизме других.
Сначала о финнах. Маннергейм отмечал, что "оборону мы начали в основном в более выгодных условиях, чем можно было предполагать". Почему? Потому, что Финляндия, начала готовиться к войне заранее. В отличие от украинского руководства, которое накануне полномасштабного вторжения объявило призыв ограниченного числа резервистов лишь за два дня до начала войны, в Финляндии Маннергейм озаботился этим вопросом заранее – еще в августе-сентябре, когда стало понятно, что военный сценарий исключать нельзя. Маннергейм хоть и призывал делать все, чтоб не допустить войны с СССР, однако при этом, понимая высокую вероятность ее начала, предпринимал необходимые меры по подготовке к ней. Финское командование тогда собрала резервистов, провело учения, затем распустило резервистов, потом в октябре снова собрало и больше не распускало.
С резервистами финская армия составляла 250 тысяч человек, что было не кратно меньше, чем численность советских войск, которые отправили воевать в Финляндию (420 тысяч, боеспособность части которых была очень сомнительна). С таким соотношением сил (с разницей в численности войск менее чем в 2 раза) удержание обороны для финнов было хоть и трудной, но вполне реальной задачей. Кроме того, что важно, за четыре месяца подготовки все резервисты прошли качественное обучение, знали оружие, с которым будут иметь дело, и то, что предстоит делать каждому во взаимодействии друг с другом.
"Мы получили достаточно времени – 4-6 недель – для боевой подготовки войск, знакомства их с местностью, для продолжения строительства полевых укреплений, а также для установки мин и организации минных полей", - написал Маннергейм.
Декабрь 1939. Финские лыжники на крайнем севере
Финские неудачи первой недели были связаны, по сути, только с одной причиной: основная масса войск находилась не на самих границах, а на некотором расстоянии от них, и требовалось время для того, чтобы они заняли позиции.
"Двадцать лет перед генеральным штабом кошмаром стоял вопрос о том, как наши войска прикрытия смогут в случае войны держать оборону на Карельском перешейке, пока основные силы полевой армии успеют занять свои позиции… Однако… как войска прикрытия, так и полевую армию мы смогли вовремя и в прекрасном состоянии перебросить к фронту", – объясняет Маннергейм.
И вот тут возникает главный вопрос: а почему Красная армия, начиная войну согласно собственным планам, дала противнику время на развертывание основных сил?
В первую очередь потому, что непосредственно к войне советские войска начали готовится лишь за месяц до ее начала. Командующий Ленинградским военным округом Кирилл Мерецков представил командованию план войны с Финляндией только 29 октября, когда финская армия уже отмобилизовалась и уже дважды провела учения.
И лишь в ноябре (точная дата неизвестна, но скорее всего после срыва последнего раунда переговоров 9 ноября) Ворошилов издал директиву для Ленинградского ВО, в которой ставилась задача по вторжению в Финляндию.
Вот с этого момента началась реальная подготовка к войне, и на нее оставалось три недели. Больше того, утвержденный сначала план Мерецкова по ходу подготовки заменили другим, подготовленным в Генштабе, и речь шла уже не об операции силами одного округа, а о привлечении сил из других округов европейской части СССР, что требовало немалого времени.
Такая подготовка операции впопыхах и стала первой причиной последующего провала. Если войска ЛенВО, находившиеся на месте, имели нужное обмундирование и знали территорию, на которой придется воевать, то прибывавшие из других округов войска часто даже не знали того вооружения, с которым будут иметь дело, и одеты были "не по сезону". Некоторые из них из-за спешки вообще опоздали и шли на фронт чуть ли не из вагонов – точно такими же неподготовленными.
Наконец, общая численность войск, предназначенных для операции, – 420 тысяч человек – не давала трехкратного перевеса, который мог бы гарантировать победу. А если учесть, что часть из них либо была не подготовлена, либо вообще опаздывала (и тоже была неподготовлена), то, если говорить о реальном соотношении боеспособных войск, Красная армия фактически не имела преимущества.
Так что фактор шапкозакидательского настроения, безусловно, имел место со стороны высшего руководства СССР. И главная его причина – Москва не ожидала серьезного сопротивления противника и считала, что одной демонстрации силы хватит для того, чтобы Хельсинки сдался. Во многом такие ожидания были обусловлены быстрым взятием под контроль западной Украины и Беларуси в сентябре 1939 года. Хотя несравнимость условий была очевидна изначально – в Польше большая часть армии была занята борьбой с немцами и уже находилось в состоянии, близком к полному разгрому. Ситуация с Финляндией была совершенно иная.
"Ошибка в оценке сил нашего сопротивления показывает, сколь легкомысленно был разработан план войны и как слепо русские верили в неограниченные возможности современной техники", – так охарактеризовал ситуацию начала войны Маннергейм.
Декабрь 1939. Разбитый советский танк Т-28 на Карельском перешейке
В самом деле, вооружение Красной армии не могло не впечатлить – она имела преимущество во всем, кроме автоматов, а по некоторым ключевым видам техники это преимущество казалось подавляющим: 2289 танков и 2446 самолетов против 30 и 130 соответственно.
Однако специфика боевых действий в Финляндии свела это преимущество на нет. Маннергейм прав, когда говорит о том, что поначалу погода способствовала движению советских танков по замерзшим дорогам, но он же уточняет: действовать им пришлось на узких участках.
Особенно это касалось "восточного фронта" от Ладоги до Северного Ледовитого океана, где дорог было мало, и танкам приходилось идти длинными колоннами на значительном расстоянии друг от друга. На таких дорогах стоило сломаться одному танку – и останавливалась вся колонна, оставаясь открытой для обстрелов финских противотанковых подразделений.
К тому же неприятным сюрпризом для Красной армии оказалось массовое применение финнами против советских танков бутылок с зажигательной смесью, прозванных впоследствии "коктейлем Молотова". Так что, если подходить к вопросу строго хронологически, они вообще-то должны называться "коктейлями Маннергейма".
Что касается Карельского перешейка, там дорог хватало, но Красная армия, как уже сказано, уперлась в Линию Маннергейма. Хотя она была не такой уж и выдающейся, как потом это стали представлять.
"Вдоль оборонительной линии протяжённостью около 140 километров стояло всего 66 бетонных дотов. 44 огневые точки были построены в двадцатые годы и уже устарели, многие из них отличались неудачной конструкцией, их размещение оставляло желать лучшего. Остальные доты были современными, но слишком слабыми для огня тяжелой артиллерии. Построенные недавно заграждения из колючей проволоки и противотанковые препятствия не вполне отвечали своей функции. Время не позволило эшелонировать оборону в глубину, и ее передний край, как правило, являлся одновременно и главной линией обороны", – писал Маннергейм.
Линия Маннергейма на направлении Выборга
Однако проблема в том, что советское командование располагало планом линии лишь по состоянию на 1937 год и понятия не имело о новых – самых сильных – дотах, построенных за последние два года. В результате советские войска, не имевшие опыта согласованных действий, попадали под обстрел из укрепсооружений, о которых они не имели понятия.
В течение двух недель Красная армия упорно штурмовала позиции противника, исходя из довоенных планов, но неудачно. Как вспоминал Маннергейм, "советское командование не поощряло самостоятельное маневрирование войсковых подразделений, оно упрямо, хоть тресни, держалось за первоначальные планы":
"Русские строили свое военное искусство на использовании техники, и управление войсками было негибким, бесцеремонным и расточительным. Отсутствие воображения особенно проявлялось в тех случаях, когда изменение обстановки требовало принятия быстрых решений. Очень часто командиры были не способны развить первоначальный успех до победного финала".
Не лучшей, чем с танками и пехотой, оказалась ситуация с авиацией, которая имела огромный перевес, но не могла реализовать его из-за короткого декабрьского светового дня. Бомбардировки проводились преимущественно вслепую, так что их результат оказался низким.
Все это вместе привело к тому, что после первых двух недель в Красной армии значительно снизился боевой дух, в то время как финны, наоборот, почувствовали в себе силы успешно противостоять противнику. Начиная с 8 декабря, армия Маннергейма стала проводить контратаки на отдельных участках фронта, которые большей частью заканчивались удачно. И чем больше становилось таких успехов, тем смелее становились финские войска. Особенно, по словам их главкома, это касалось "восточного фронта":
"Противник наступал колоннами, у которых пока отсутствовала возможность взаимодействия, поскольку колонны разделяли многомильные участки глухомани. Местность, покрытая лесом, мешала противнику использовать свое превосходство в численности и технике так, как на богатом дорогами Карельском перешейке. Это предоставляло нам возможность атаковать колонны поодиночке, наносить удары по их флангам и тылу, не слишком нарушая при этом собственные связи. То обстоятельство, что зима на северных участках вступила в свои права гораздо раньше, увеличивало наши возможности. Нужно было разбить продвигающиеся вперед колонны еще до того, как они, отойдя от границы, достигнут обжитых районов".
В результате финских контратак длинные колонны красноармейцев разбивались на отдельные части, которые попадали в котлы. Так что, если на Карельском перешейке ситуация просто стабилизировалась, то на участке от Ладоги до океана происходило медленное уничтожение советских войск, которое постепенно приводило к возврату финнами их территорий. И это полностью изменило отношение остального мира к войне в Финляндии, сделав ее ключевым фактором всей ситуации в Европе.
Январь 1940. Финские войска у разбитой колонны советских танков
Конечно, советско-финляндская война с первых дней попала в перечень топовых мировых событий. "Лига наций" оперативно осудила советскую агрессию и призвала все государства оказать помощь Финляндии, однако все это дало скорее моральный эффект.
Единственное исключение – добровольческие формирования, которые стали собирать в различных странах. Но процесс оказался настолько длительным, что, к примеру, американские финны попали на фронт только в последний день войны – и это еще неплохо, так как большинство вообще не успело доехать до Финляндии. Только находящиеся по соседству шведы смогли быстро попасть туда и принять участие в боевых действиях. Из общего числа добровольцев, которое оценивается в 12 тысяч, 8 тысяч составили шведы, тысячу – норвежцы. Понятно, для финнов и это было подмогой, однако существенного влияния на ход событий такая помощь оказать не могла.
Однако с более серьезной помощью в первые недели никто не спешил – по той же причине, по которой в эти дни финское правительство искало способы заключения мира: все были убеждены, что Красная армия одержит победу, а потому не только солдат, но и военную технику не слали, чтобы она не досталась по итогу Москве. Больше того, несмотря на всеобщее осуждение, вплоть до 14 декабря СССР сохранял членство в Лиге наций.
14 декабря стало переломным днем. Именно в этот момент под влиянием первых финских успехов все осознали, что победа Красной армии вовсе не гарантирована и уж точно не будет быстрой. Именно тогда в западной прессе впервые появились статьи в духе "вторая армия в мире оказалась на самом деле второй армией в Финляндии" (если перефразировать известную прошлогоднюю фразу Блинкена про российскую армию в Украине). И в тот же день состоялось не только решение Лиги наций, но и визит французского посла в Лондоне к руководству Британии, во время которого он первым поднял вопрос о посылке англо-французского экспедиционного корпуса в Финляндию.
На первый взгляд такие намерения выглядели странными, с учетом того, что главным фронтом (пусть пока и неактивным) для союзников был фронт с Германией, на котором ожидалось наступление Вермахта, копившего силы после завершения польской кампании. А потому зачем отвлекать силы на очень далекий от этого фронта театр военных действий?
Однако резон у Парижа был.
Потому что помощь Финляндии могла стать поводом для закрепления союзников во всей Скандинавии, включая Норвегию и Швецию. А именно на севере Швеции находятся самые огромные запасы железной руды, значительная часть которой экспортировалась в Германию. "Финская экспедиция" давала удобную возможность взять под контроль шведскую руду и лишить противника критически необходимого ему сырья. Дело оставалось за малым – убедить Осло и Стокгольм.
Тяжело, Иосиф?": карикатура из газеты Mirror, декабрь 1939
Естественно, в Берлине тоже быстро поняли этот план и тут же начали со своей стороны принимать меры к тому, чтобы норвежцы и шведы не соглашались пропускать англо-французские войска.
В измененном варианте данный сценарий все же состоялся в апреле 1940-го, когда англо-французский экспедиционный корпус, оказавшийся ненужным в Финляндии, все равно высадился в Норвегии, однако был разбит Германией, которая оккупировала всю Норвегию.
Но такого хода событий заранее никто предугадать не мог, а потому Париж наращивал свою активность на скандинавском направлении. Уже в 20-х числах декабря французское командование послало своего представителя в ставку финского командующего Маннергейма, чтобы выяснить, насколько прочны позиции финнов и какая помощь им нужна. А заодно прояснить, сложно ли будет решить вопрос с Норвегией и Швецией.
Но эти страны были напуганы немецкими угрозами. Поэтому в конце декабря появилось совместное заявление Швеции и Норвегии, которые выступили против транзита англо-французских войск через их территорию.
А на следующий день шведский МИД по собственной инициативе предпринял первые шаги в отношении прекращения войны в Финляндии, обратившись по этому вопросу к советскому послу в Стокгольме Александре Коллонтай. Та обратилась с запросом в Москву и вскоре передала ответ: переговоры возможны, но вести их должны финны.
Глава финского МИД Таннер со своей стороны в течение всей первой половины декабря проводил зондаж, пытаясь разными путями донести позицию Хельсинки до советского руководства. 14 декабря ему удалось это сделать через эстонцев, и те передали Таннеру, что переговоры можно возобновить, если финны согласятся на все предыдущие условия, включая аренду полуострова Ханко.
Как уже говорилось, в первые дни войны финское руководство соглашалось на такой сценарий, и теперь казалось, что есть основа для соглашения. Однако к середине декабря ситуация на фронте изменилась не в пользу СССР, к тому же Запад заговорил о возможности непосредственной военной помощи. И настроения в Хельсинки стали другими: хотя Таннер продолжал докладывать о возможных вариантах договориться с Москвой, большинство в правительстве теперь считало, что очень скоро прибудут союзники, и финская армия уже летом окажется в Петрозаводске. На эту позицию перешел даже Паасикиви.
Правда, картину портил отказ шведов и норвежцев пропустить англо-французские войска, но Париж это не смущало – там начали рассматривать варианты высадки в Петсамо и даже в Мурманске. А заодно, раз уж все равно придется воевать с Советским Союзом, и планировать бомбардировки нефтяных скважин в Баку.
Так что Таннер со своими московскими зондажами в конце декабря оказался совсем не к месту. Однако в тот момент, когда политики в Хельсинки переживали эйфорию, неожиданно начали меняться настроения у финских военных.
Совершив несколько успешных контратак, Маннергейм решил 27 декабря перейти в наступление на "восточном фронте" сразу с двумя целями – во-первых, вернуть собственную территорию в границах 1939 года, во-вторых, уничтожить советские войска, попавшие в котлы, и свои высвободившиеся войска перебросить на Карельский перешеек для наступления там.
Но, как только финская армия начала свое наступление, она столкнулась со сложностями, которых не ожидала. Правда, в некоторых местах она смогла выйти на границу, но вопрос с котлами вдруг стал огромной проблемой: выяснилось, что казавшаяся дезорганизованной при наступлении Красная армия преображается, когда речь идет об обороне.
"Особо следует сказать в этой связи о необыкновенном умении русских закапываться в землю. Этим искусством они владеют в совершенстве, и казалось, что они берутся за лопату совершенно инстинктивно. Вообще, они мастера саперного дела", – отмечал Маннергейм.
По его словам, советская пехота, даже оказываясь в котлах, готова была "сражаться до последнего в самой безнадежной обстановке".
Фельдмаршал приводит пример советской 54 дивизии, колонну которой раздробили на десятки кусков на участке дороги длиной 25 км севернее Ладожского озера и которой перерезали пути снабжения:
"Но и здесь русские успели создать опорные пункты вдоль дороги и оголить ее обочины от деревьев. Позиции были и прочными, и целесообразными, частично даже окруженные заграждениями из колючей проволоки. Там были и окопы, и ходы сообщения, и даже блиндажи. Снабжение русских войск наладили по воздуху. Так поставляли не только продукты питания и фураж, но и снаряды для артиллерии и бензин. Все это сбрасывали на парашютах".
В результате некоторые котлы были ликвидированы лишь в конце февраля, а в некоторых советские войска (в частности, уже упомянутая 54 дивизия) смогли продержаться до завершения войны. Так что, несмотря на очевидные успехи, финское военное руководство пришло к выводу, что, хотя поражение перестало быть неизбежным, но и перспектива победы выглядит призрачной. При этом Маннергейм понимал, что рано или поздно Москва может задействовать огромные резервы, а у него в резерве – лишь размытое обещание союзников.
Финский главком, исходя из декабрьского опыта, ожидал, что Красная армия перейдет в наступление на Карельском перешейке уже в первых числах января. Однако этого не произошло, и весь январь прошел под знаком позиционной войны.
Январь 1940. Красная армия учится на своих ошибках
Пока на фронте повисла пауза, перерыв в дипломатических контактах закончился, хотя, во-многом, благодаря случаю. 1 января 1940 года глава МИД Финляндии Таннер получил письмо от левой писательницы Хеллы Вуолийоки, которая в свое время была замужем за другом Ленина Суло Вуолийоки и была близко знакома с Александрой Коллонтай. В 1920-30-е годы она держала в Хельсинки салон, где тусовались левые политики, но с началом войны уехала на свою ферму и жила там. Теперь Вуолийоки предлагала отправить ее в Стокгольм для встречи с Коллонтай, чтобы прозондировать вопрос о мире.
Поскольку эта тема оставалась непопулярной в финском политикуме, Таннер показал письмо писательницы только премьеру Рюти и министру Паасикиви. Эта троица решила воспользоваться предложением Вуолийоки.
Писательница выехала в шведскую столицу 10 января и вскоре сообщила, что Коллонтай встретила ее как старую подругу и согласилась помочь организовать встречу советских представителей с финскими. Визитеры из Москвы прибыли 20-го числа, а Хельсинки, согласно решению "тайной тройки", должен был представлять посол в Стокгольме.
По иронии судьбы, послом там с декабря стал бывший министр иностранных дел Эльяс Эркко. Его встречи с посланниками Москвы начались 21 января. Эркко четко выполнял все инструкции из Хельсинки, но вел себя сдержанно, так что целая неделя переговоров практически не привела ни к каким результатам.
Поскольку на фронте существенных изменений не происходило, то и "тайная тройка" не торопила события. Однако в 20-х числах января премьер Рюти посетил ставку Маннергейма, который неожиданно для главы правительства заявил, что нужно ускорить переговоры и даже предложить Москве дополнительные территории. Фельдмаршал объяснил, что, хотя в настоящий момент ситуация вполне благоприятная, но ему для длительных боевых действий очень были нужны тяжелая артиллерия и 25-30 тысяч человек новых войск, а их нет.
Это существенно изменило мнение тройки о стокгольмских контактах. Поскольку рассчитывать на Эркко не приходилось, Таннер обратился к пресс-атташе посольства в Стокгольме Отто Хьельту, дав ему команду встретиться с Коллонтай и еще раз запросить Москву о переговорах. Советский полпред просьбу выполнила и, видимо, так же не доверяя Эркко, свой ответ передала министру иностранных дел Швеции Кристиану Гюнтеру.
Вскоре пришло письмо от Эркко, который сообщил, что 29 января его вызвал Гюнтер и сообщил о звонке Коллонтай, которая прочитала министру телеграмму от главы советского правительства Молотова:
"СССР не имеет принципиальных возражений против заключения соглашения с правительством Рюти – Таннера. Что касается начала переговоров, то необходимо предварительно знать, какие уступки правительство Рюти – Таннера готово сделать. Если СССР не будет уверен, что есть основа для переговоров, всякие разговоры о соглашении станут напрасными. Также необходимо заметить, что требования СССР не ограничиваются требованиями, предъявленными на переговорах в Москве с господами Таннером и Паасикиви, поскольку с тех пор с обеих сторон пролилась кровь. Эта кровь, которая была пролита вопреки нашим надеждам и не по нашей вине, взывает к расширенным гарантиям безопасности границ СССР. Следует также заметить, что обещания правительства СССР, данные правительству Куусинена, не распространяются на правительство Рюти – Таннера, и правительство СССР не может предоставить подобные обещания правительству Рюти – Таннера".
Даже спустя годы, описывая свои впечатления от телеграммы, Таннер не мог скрыть своей радости:
"Самой важной информацией в этой телеграмме было заявление о том, что Советский Союз в принципе готов договариваться о мире с правительством Рюти – Таннера, законным правительством страны. Это свидетельствовало, что правительство Отто Вилле Куусинена выброшено за борт".
Однако вопрос об условиях мира все еще не давал покоя. Почти одновременно с сообщением от Эркко "тайная тройка" получила письмо от Вуолийоки, которая продолжала свой "дружественный визит" к Коллонтай. При этом она предлагала отстранить от переговоров посла и прислать в Стокгольм Паасикиви.
"Тройка" собралась 30 января и полтора часа обсуждала полученные письма. В результате они решили, что для уточнения всех деталей в шведскую столицу должен отправиться сам Таннер, что тот и сделал 5 февраля под видом визита к главе местного МИД Гюнтеру.
Встреча с последним тоже оказалась не лишней. Как выяснилось, шведского министра очень тревожили французские планы высадки в Мурманске. Таннер позже писал, что "Гюнтер считал западную помощь опасной не только для Финляндии, но и для Швеции и всей Скандинавии".
Узнав мнение шведского коллеги, финский министр отправился на встречу с Коллонтай. Поскольку ее держали в тайне от Эркко (который наверняка все рассказал бы "ястребам" в Хельсинки), ее организовали по всем правилам конспирации – в гостиничном номере Вуолийоки.
Коллонтай отнеслась к Таннеру очень дружественно. Она напомнила, что сама родилась в Финляндии и что судьба этой страны "ее глубоко печалит". Больше того, как вспоминал Таннер, она передала, что "советское правительство прекрасно понимает: Паасикиви и я стремились к миру во время осенних переговоров, но финское правительство и общественное мнение в стране не были готовы пойти так далеко, как требовал Советский Союз".
Но при всем этом совет советского полпреда был однозначен – Хельсинки необходимо принять условия Москвы, какими бы тяжелыми они не оказались:
"По ее мнению, для Советского Союза война еще толком не начиналась: весной Красная армия перейдет в наступление, а разрушения в Финляндии увеличатся, поскольку авиация будет применять бомбы весом в тонну".
Начало 1940-х. Александра Коллонтай, полпред СССР в Швеции
Эту позицию глава МИД привез в Хельсинки, где очень быстро укрепился во мнении, что Коллонтай права.
Дома Таннер получил сообщение из Парижа от финского посла Хольма, что 5 февраля там состоялось заседание Верховного совета стран Запада, где было принято единогласное решение направить войска в Финляндию, при этом также обсуждалась операция в районе Петсамо.
А следом пришло письмо от фельдмаршала Маннергейма с докладом о посещении ставки генералом Лингом из Великобритании и другими военными представителями Запада. По словам главы МИД, "маршала отнюдь не привели в восторг планы по осуществлению операции в районе Петсамо, поскольку такая операция только подтолкнула бы Германию выступить на стороне СССР".
"Тайная тройка" обсудила все эти новости, и решила, что премьер вместе с министром иностранных дел должны лично отправиться к Маннергейму, чтобы окончательно прояснить вопрос о том, на что сделать ставку – на помощь Запада или мирное соглашение. Этот визит, состоявшийся 10 февраля, Таннер описывает так:
"Мы обсудили варианты урегулирования ситуации: мирные переговоры, ограничение войны пределами Скандинавии, возможное участие в большой войне совместно с западными партнерами. Приятной неожиданностью для меня стало то, что военное командование в целом выступало за достижение мира даже ценой значительных уступок.
Затем мы рассмотрели вопрос о том, что можно предложить Советскому Союзу в качестве базы у входа в Финский залив… По результатам обсуждения общее мнение изложил маршал Маннергейм:
"Финская армия пока держится неплохо. Тем не менее она испытывает большую потребность прежде всего в артиллерии и значительном пополнении личного состава.
Рассмотрев различные варианты развития ситуации, Совет обороны считает, что достижение мира должно быть приоритетным, на втором месте должна находиться шведская помощь. В отношении условий мира Совет обороны полагает возможным увеличить сделанные ранее предложения".
Так "тайная тройка" заручилась поддержкой армии в достижении мирного соглашения с Москвой. Теперь следовало перенести вопрос на более широкий уровень, и Таннер собрал внешнеполитическую комиссию правительства, в которую входили премьер и шесть министров. Также на заседание позвали президента Каллио.
Здесь "ястребы" дали первый бой: против Рюти, Таннера и Паасикиви выступили министр обороны Юхо Ньюкканен, министр юстиции Йохан Сёдерхельм и министр образования Ууно Ханнула. Их позиция сводилась к двум основным тезисам: во-первых, уступки чрезмерны, парламент и общество их не одобрят, во-вторых, ситуация на фронте не так уж плоха и Запад финнам поможет, так что вести дело к окончания войны ценой уступок Москве не нужно.
Президент – неожиданно для "ястребов" – поддержал "голубей". Однако его голос не учитывался, так что расколотая "три на три" комиссия не приняла никакого решения. И, как выяснилось позже, это стало для Хельсинки серьезной ошибкой, так как привело впоследствии к заключению мира на гораздо худших условиях, чем могли бы быть в январе.
Январская пауза расслабила многих финских политиков, но для Красной армии она стала периодом переосмысления войны. Уже к началу нового года советское руководство осознало ошибки, совершенные в первые недели боевых действий. 7 января был создан Северо-Западный фронт, который возглавил уроженец бессарабского села Орман (сейчас Фурмановка Одесской области) Семен Тимошенко, перед этим руководивший Киевским особым военным округом и украинским фронтом, осуществлявшим операцию на Западной Украине.
Тогда же, осознав, что Карельский перешеек и "восточный фронт" являются, по сути, двумя разными театрами военных действий, эти две группировки разделили, поставив им разные задачи. На перешейке началась усиленная учеба тому, чего катастрофически не хватало в декабре, – слаженным действиям различных видов войск. Маннергейм вспоминал:
"Стало известно, что русские вблизи фронта начали серьёзное обучение своих дивизий, предназначенных для наступления, они не жалели для этого ни артиллерии, ни самолетов, ни танков. Когда они предприняли первые методические наступления, которым предшествовала сосредоточенная артподготовка, то следует сказать, что обучение было результативным. Их пехота при поддержке артиллерии и танков шла в наступление лишь после того, как противник был подавлен огнем, одновременно над полем боя кружились бомбардировщики и истребители. Эти наступательные действия, которые мы отражали, нанося противнику ощутимые потери (при этом и наши войска очень страдали от артиллерийского огня), были только местными. Противника больше всего интересовали подходы к Выборгу и Тайпале: на этих направлениях шли постоянные атаки, соответствующие участки, фотографировали и обстреливали гораздо сильнее других.
Ожидание было утомительным как для руководства, так и для войск. И перед бурей не было затишья, ибо, помимо того, что противник постоянно обрушивал на нас локальные атаки, наши части неделями подвергались бомбежкам с воздуха и являлись объектом систематического артиллерийского обстрела. Слабые огневые точки и препятствия истирались в порошок, а проволочная связь то и дело нарушалась. Противник знал, что мы не можем сменить войска и что беспрерывный огонь утомил их как физически, так и морально. В конце концов, даже отдельные солдаты не могли передвигаться за линией обороны или в тылу, не привлекая к себе внимания самолетов. Поэтому перемещаться по железной дороге и по шоссе приходилось только под покровом ночи. Разведка русских, в особенности осуществляемая с воздушных шаров, затрудняла деятельность артиллерии, что становилось еще более тревожным фактором, если учесть, что, несмотря на скудость в боеприпасах, артиллерия все больше и больше превращалась в ядро обороны. Наконец, днем невозможно стало обогревать блиндажи, палатки и строения, ибо даже слабый столб дыма тут же вызывал на себя огонь".
Февраль 1940. Т-28 атакуют на Карельском перешейке
1 февраля Красная армия начала наступление на Карельском перешейке, но все атаки были отбиты. Однако вскоре выяснилось, говоря словами Маннергейма, что "это было лишь прелюдией". 6 февраля началось генеральное наступление на городок Сумма, лежащий на пути к Выборгу, а 11-го числа – полноценная наступательная операция по всей ширине Карельского перешейка. Фельдмаршал рассказывал:
"Русские теперь научились "оркестровке" взаимодействия между различными родами войск. Это проявлялось, с одной стороны, в гибком согласовании артиллерийского огня с маневром пехоты, с другой – в большой точности огня, руководство которым осуществлялось с наблюдательных пунктов на воздушных шарах и с танков. Новым было то, что во многих местах пехоту везли на бронированных санях, прицепленных к танкам, или же на броне танков. Новинкой явились и самоходные огнеметы, извергающие горящую нефть. Люди дошли до предела стойкости, особенно в Сумме и Тайпале, где войска целыми неделями не отсыпались. Даже появление танков, казалось, не могло заставить солдат бодрствовать".
Уже 11 февраля образовалась первая брешь в Линии Маннергейма, которую спустя три дня Красная армия расширила до размеров большой дыры. 15 февраля советские войска совершили второй прорыв, и стало ясно, что обороне на перешейке грозит полный обвал. Главком финских войск дал команду на отвод войск.
В Хельсинки всего этого еще не знали. Там в это время разорвалась другая бомба – газетная. Вечером 16 февраля шведская Folkets Dagblad Politiken рассказала о тайных визитах финского министра Таннера в Стокгольм и о том, что правительство Швеции вело переговоры с ним о военной помощи. Шведскому правительству пришлось срочно реагировать, и премьер Ханссон публично заявил, что его страна не собирается вмешиваться в войну в соседней стране. На следующий день его слова стали заголовками на первых полосах финских газет. Даже газета всегда лояльных к Швеции социал-демократов "Arbetarbladet" писала:
"Заявление премьер-министра П. А. Ханссона о том, что шведский кабинет министров отклонил просьбу министра иностранных дел Финляндии Таннера о военной помощи, не стало неожиданностью для тех, кто следит за развитием событий. Но даже этих людей поразило исключительное равнодушие его формулировок. В нем нет ни одного лучика тепла, который мог бы поддержать братский народ, сражающийся за свое существование. По этой причине заявление вызвало чрезвычайное беспокойство и волнение в Финляндии. И по этой же причине слова П. А. Ханссона были с восторгом услышаны в Москве".
В Москве действительно услышали позицию шведов, поэтому вскоре Эркко сообщил, что советское правительство прислало свои условия мира, и они гораздо хуже довоенных и чем те, которые могли были бы быть в январе. Основное отличие: Москва теперь требовала весь Карельский перешеек, включая второй по величине город Финляндии – Выборг, а также все побережье Ладожского озера. Короче говоря, границу Петра I.
Еще две недели назад о таком в Хельсинки даже слушать не стали бы, но теперь эти требования поступили на фоне успешного советского наступления на Карельском перешейке, которое как раз двигалось к Выборгу. И Таннер решил, что пришел момент вынести вопрос в парламент, который до сих пор считался оплотом "ястребов".
На собранной им 21 февраля парламентской комиссии по внешней политике прозвучало немало речей о том, что стране предлагают подписать "капитуляцию". Так, будущий президент Финляндии Урхо Кекконен, который спустя 16 лет будет водить советского лидера Никиту Хрущева в баню, тогда заявил: "Если придется отдать полуостров Ханко, это будет значить, что мы напрасно принесли в жертву людей и деньги. Не должно быть даже разговоров о мире на предъявленных условиях".
Однако уже упомянутая информация о шведском отказе в помощи сыграла свою роль: ряды "ястребов" дрогнули и стали стремительно уменьшаться. Когда дискуссия закончилась, лишь двое членов комиссии высказались против переговоров с Москвой. Правда, при этом большинство сделало ряд оговорок насчет того, что нужно все же прояснить, насколько реальна помощь Британии с Францией и какова позиция Германии.
Париж и Лондон, узнав о ведущихся между Финляндией и СССР переговорах сразу после заседания внешнеполитической комиссии финского правительства (собственно, тогда от "ястребов" о них узнали все), стали повышать ставки. К Маннергейму прибыли представители союзного командования, которые заявили о трех с половиной дивизиях своих войск (12 тысяч человек), готовых отправиться в "скандинавскую экспедицию", и при этом сказали, что задачей Финляндии является убедить Швецию и Норвегию пропустить их войска. Однако главком отнесся ко всему этому без энтузиазма и отправил главе МИД меморандум об этой встрече, из которого, по словам Таннера "становилось ясно, что целью Запада в Северном регионе было перекрыть поставки шведской железной руды в Германию, а на юге – лишить Германию доступа к бакинской нефти".
В Берлине по этому поводу нарастало беспокойство, которое приводило к пониманию, что для немцев наиболее выгодным сценарием является быстрый мир в Финляндии, который будет заключен до вмешательства британцев и французов. Поэтому, когда 22 февраля в столицу Германии прибыл с секретной миссией бывший финский премьер Тойво Кивимяки (он возглавлял правительство в 1932-36 годах), его принял второй человек в Рейхе Герман Геринг.
Согласно воспоминаниям одного из финских политиков – крайне правого Рагнара Нордстрема – рейхсмаршал сказал: "Запомните, что вам стоит заключить мир на любых условиях. Гарантирую, что, когда через короткий срок мы пойдем войной на Россию, вы получите все назад с процентами".
Правда, в воспоминаниях Таннера, который говорил с Кивимяки спустя четыре дня после его встречи с Герингом, о будущей войне Германии с СССР речи все же не было, и второй человек в нацистском руководстве говорил более обтекаемо: "Все, с кем он (Кивимяки, – ред.) встречался, советовали нам заключить мир, даже на жестких условиях. При любом повороте событий, считали они, как только закончится большая война, будет шанс вернуть все отданные территории".
По итогам всех этих встреч 25 февраля собралось правительство вместе с президентом. Но всех имеющихся аргументов оказалось недостаточно, чтобы убедить большинство. Не считая делавшего доклад премьера, только Таннер, Паасикиви и унаследовавший пост Таннера в Минфине его однопартиец Мауно Пеккала выступили за переговоры с Москвой и заключение мира. Против выступили шесть министров во главе с главой Минобразования Ханнулой (еще четверо отсутствовали). И, опять неожиданно, позицию сменил президент Каллио, теперь поддержавший Ханнулу, который – в отсутствие Эркко – стал вождем "ястребов".
Ууно Ханнула – владелец газеты и лидер "ястребов"
Кого-то может удивить настолько высокий статус министра образования, но все встанет на свои места, если сказать, что Ханнула вошел в политику как газетчик – сначала главный редактор, а потом и владелец одного из самых популярных изданий страны Pohjolan Sanomat, фактически являвшегося органом центристского Крестьянского союза, вместе с социал-демократами составлявшего основу правительства. В эту партию входил и президент, позиции которого как политика полностью зависели от того, как его деятельность осветит партийная газета. Не исключено, что именно поэтому Каллио, который знал аргументы Маннергейма, все же поддержал Ханнулу, который заявлял, что Запад поможет и что на уступки идти не нужно.
В итоге госсовет проголосовал только за то, чтобы глава МИД съездил в Стокгольм и еще раз запросил шведов о помощи. Встреча Таннера с шведским премьером Ханссоном состоялась на следующий день. Финский министр рассказал собеседнику:
"Мы больше не в состоянии вести войну собственными силами. Советские условия мира теперь куда жестче, чем ранее. Коммюнике Ханссона и заявление шведского короля выбили у Финляндии почву из-под ног. По крайней мере, Виипури (Выборг) и Сортавала (еще один город на Карельском перешейке, – ред.) теперь потеряны для нас. Будущая линия границы пройдет теперь глубже по нашей территории. Мир на таких условиях станет для нас горькой пилюлей, и народ Финляндии едва ли одобрит его. Вся структура национальной независимости, которая была возведена на общественном согласии, может быть потрясена до основания".
Но аргументы не проняли: Ханссон ответил, что "шведское участие в войне совершенно исключено, как и отправка в Финляндию регулярных армейских соединений".
Впрочем, Таннер ожидал подобного поворота, поэтому он перед отъездом в Стокгольм договорился о встрече не только с премьером Швеции, но и с советским полпредом. Встреча с Коллонтай снова состоялась на "конспиративной квартире" – в доме ее давней подруги баронессы Сталь фон Гольштейн, причем всю прислугу из него на время встречи распустили. Таннер вспоминал:
"Мы говорили о новых условиях мира. Мадам Коллонтай была весьма расстроена и едва сдерживала слезы. Она упрекнула нас за то, что мы не начали переговоров раньше, когда в качестве основного требования выступал полуостров Ханко. Теперь Красная армия добилась значительных успехов, и требования возросли. Я спросил ее, не являются ли эти требования пробным шаром, сможем ли мы обсуждать их. Мадам Коллонтай ответила отрицательно".
28 февраля снова собрались правительство и президент, чтобы заслушать доклады Таннера и Кивимяки, который после Германии побывал также в Дании, Норвегии и Швеции. И именно слова Кивимяки, отнюдь не считавшегося левым, о том, что в Берлине, Осло и Стокгольме советуют одно и то же, внесли перелом в позицию большинства членов госсовета. Теперь только Ханнула и министр обороны Ньюкканен твердо выступали против. Что касается Каллио, то он уже тоже склонялся к позиции большинства, но, чтобы не потерять лицо и не бить горшки с Ханнулой, сказал, что перед принятием решения нужно запросить мнение Маннергейма.
Делегация правительства выехала в ставку на следующий день, но позицию фельдмаршала, который в это время лихорадочно искал резервы, чтобы заткнуть дыры на Карельском перешейке, и так все знали, поэтому Ханнула демонстративно отказался ехать к Маннергейму. Он понял, что эту партию проиграл.
Ситуацию взяла в свои руки "тройка". Рюти возглавил делегацию в ставку, чтобы держать под контролем решающий разговор с фельдмаршалом, Таннер отправился в парламент, чтобы убедить его комиссию по внешней политике поддержать решение правительства о переговорах, а Паасикиви встретился с редакторами газет, чтобы объяснить им необходимость смены идеологии: хватит трубить о том, что мы победим, пора говорить о необходимости мира.
Все трое со своими задачами справились. В 23:15 того же дня правительство собралось еще раз и проголосовало за ответ Советскому Союзу:
"Финское правительство, которое выражает надежду на прекращение военных действий и заключение мира, полагает, что полученные им условия пригодны для начала переговоров, и в принципе принимает их. Финское правительство ожидает предложений советского правительства о времени и месте начала переговоров. Финское правительство полагает Москву удобным местом для этой цели".
Ответ зашифровали и переслали послу в Стокгольме Эркко с указанием, что передать его в шведский МИД для отправки нужно в полдень.
Но "ястребы" не сдались. Эта ночь была бессонной и для Ханнулы, который позвонил Эркко и попросил тянуть с отправкой как можно дольше, а тем временем задействовал все каналы связи с Парижем и Лондоном, чтобы сообщить о решении правительства и необходимости остановить мирный процесс.
В 10:30 утра 1 марта госсовет собрался снова. За прошедшие несколько часов ситуация изменилась кардинально – от послов во Франции и Британии пришли телеграммы о новых заявлениях их правительств: экспедиционный корпус на помощь финнам составит не 12, а 50 тысяч человек, и вопрос о транзите через Норвегию и Швецию союзники решат сами. При этом Париж рекомендовал прекратить переговоры с Москвой, а Лондон заявил, что в случае продолжения переговоров военная и экономическая помощь союзников будет приостановлена.
Большинство, включая президента, снова переметнулось к "ястребам". В 11:45, за 15 минут до срока отправки ответа в Москву, Эркко в Стокгольм был отправлен новый текст сообщения для советского руководства:
"Финское правительство желает прекращения кровопролития и заключения мира, но поскольку в полученных предложениях ничего не сказано о новой линии границы, то оно желало бы получить уточнение по этому вопросу. Желательна информация о компенсации, которую получит Финляндия".
Параллельно в Лондон и Париж отправили телеграммы с запросом относительно того, могут ли союзники отправить свой 50-тысячный корпус немедленно – с тем, чтобы он прибыл до конца марта.
Тем временем шведский министр иностранных дел Гюнтер, получив финский ответ, понял, что в Хельсинки тянут время и что такой текст в Москве воспримут как желание продолжать войну. Поскольку все это означало сценарий с англо-французским вторжением в Скандинавию, которого Стокгольм не хотел, Гюнтер тут же отправился к Коллонтай обсудить создавшуюся ситуацию. О дальнейшем рассказал Таннер:
"Спустя полтора часа Эркко перезвонил мне и от имени мадам Коллонтай передал, что начало мирных переговоров целиком зависит от того, примет ли Финляндия условия, выдвинутые в качестве "базы для обсуждения". Эркко также сообщил, что Гюнтер считает, что говорить о частностях лучше во время самих переговоров, когда у Сталина будет возможность сделать "широкий жест". Поэтому Гюнтер предложил дополнить наш ответ тем, что "Финляндия готова в принципе принять советские предложения".
Эркко также передал, что шведский посол в Хельсинки Сахлин скоро посетит меня, чтобы сделать заявление по тому же вопросу. Сахлин появился ближе к концу рабочего дня и передал заявление в письменном виде:
"Заявление министра иностранных дел Гюнтера послу Сахлину, сделанное по телефону 1 марта 1940 года в 16.15, для срочной передачи министру иностранных дел Таннеру:
Если финское правительство намерено дать ответ Советскому Союзу в положительном смысле, я считаю своим долгом просить добавить к этому ответу предложение, звучащее следующим образом: "Финское правительство, таким образом, готово в принципе принять советское предложение". (Слова "в принципе" могут быть опущены.)
После досконального обсуждения вопроса с советским послом в Швеции я пришел к убеждению, что в противном случае ответ будет воспринят в Москве как отказ, со всеми далеко идущими последствиями. Я буду благодарен вам за возможно быстрый ответ.
Полагаю, что весьма неблагоразумно запрашивать, как будет установлена линия границы, но намерен передать это предложение, если Финляндия по-прежнему настаивает на этом".
Ожидая решения Хельсинки, Гюнтер финский ответ в Москву не отправил. Хотя вряд ли "шведский саботаж" сыграл бы свою роль после обещаний Парижа и Лондона, но в ночь с 1 на 2 марта Красная армия начала наступление в направлении Выборга. Финны сдержали первый натиск, однако Маннергейм понял, что скоро последняя линия обороны будет прорвана, и сообщил об этом правительству – с соответствующими комментариями.
Февраль 1940. Т-26 везет советский десант
2 марта в 11 утра госсовет собрался снова, причем из-за налета советской авиации заседать пришлось в бомбоубежище. Но сформулировать что-то конкретное никто не мог, поскольку и Париж, и Лондон, и Москва молчали.
Таннер снова решил взять ситуацию в свои руки и собрал внешнеполитическую комиссию парламента, чтобы она оказала давление на правительство. Обрисовав свое видение ситуации, он добился того, чтобы комиссия проголосовала за одновременное ведение переговоров и с Москвой, и с союзниками. Против голосовал лишь один человек.
Тем временем пришло сообщение: французский премьер Эдуар Даладье заявил, что союзники начнут отправлять свои войска 15 марта и что они надавят на правительства Швеции и Норвегии для получения разрешения на транзит войск. При этом по словам, Даладье, "даже отказ не должен был стать препятствием для оказания помощи". Иначе говоря, французы намеревались высадиться на территорию Швеции и Норвегии, даже если те будут не согласны.
Спустя несколько часов пришла информация из Стокгольма: ответ шведов и норвежцев и после заявления Даладье все равно отрицательный. При этом глава шведского МИД Гюнтер сказал финскому послу Эркко, что его правительство намерено сделать все, чтобы не допустить союзников на свою территорию и не превратить страну в поле боя: "Попробуйте представить себе, какой будет реакция шведов, если они узнают, что Финляндия готова ввергнуть Швецию в войну ради спасения своих городов Выборга и Сортавалы".
Получив эту информацию, 3 марта Таннер позвонил Гюнтеру лично, и тот подтвердил позицию его страны, а также сообщил, что до сих пор не отправил в Москву финский ответ. Швед сказал, что они ждут из Хельсинки для отправки "телеграмму с просьбой о более мягких условиях".
После этого Таннер вместе с премьером позвали к себе французского посла. Министр рассказал об этой беседе:
"Рюти спросил, что будет, если Норвегия и Швеция не согласятся на транзит войск. Веркер не смог ответить на этот вопрос. Он лишь выразил надежду, что внутренняя напряженность обстановки в этих странах вынудит их правительства дать такое разрешение. Возможно, произойдет даже смена правительств. Тогда я спросил, станут ли войска продвигаться к месту своего назначения против воли шведского правительства. Веркер ничего не мог ответить".
Получив такой "ответ", Рюти и Таннер начали подозревать, что их водят за нос. Тем временем от военных, которые зондировали почву в Лондоне, пришло сообщение, что союзники собираются отправить не 50, а все-таки 12 тысяч, причем часть из них останется в Швеции.
Все эти новости вечером обсудило правительство. И вновь встал вопрос о переговорах с Москвой, причем Маннергейм предложил отказаться от посредничества шведов и обратиться за ним к американцам, а Паасикиви – к немцам. Однако оба варианта при голосовании провалились, поэтому решили ждать, что скажет Москва на задержку с финским ответом.
Москва сказала свое слово на поле боя: 4 марта началось масштабное наступление по всей южной линии фронта.
"Как основательно было подготовлено последнее масштабное наступление, уже ясно из того, что противник пошел в него не только по льду Выборгского залива, но одновременно стал продвигаться через острова Суурсаари и Лавансаари в направлении прибрежной полосы Котка-Виролахти. Он преследовал цель создать угрозу тылу наших войск на Карельском перешейке и связать наши резервы", – рассказал позже Маннергейм.
На 5 марта Париж и Лондон поставили крайний срок для официального запроса Хельсинки по их военной помощи. Но финское правительство ничего не могло решить: оно опасалось, что западное предложение может оказаться ловушкой, но и от Москвы не приходило никаких вестей.
Тут позвонил Маннергейм и сообщил, что "положение на льду Выборгского залива безвыходное, поскольку у нас не осталось никаких людских резервов". Министры поняли, что выбора у них больше не остается. Как рассказывал позже Таннер, его предложение отправить в Москву задержанный ответ прошло почти единогласно:
"Все члены кабинета министров, кроме Ханнулы, считали, что мы должны избрать курс на заключение мира: если он потерпит неудачу, мы направим наш призыв о помощи Западу. Я очень сожалел, что наш запрос не ушел в Москву в предыдущую пятницу".
Таннер позвонил в Стокгольм своему коллеге, и тут вдруг узнал о новостях из Москвы: Молотов сказал шведскому послу, что "советское правительство согласно ждать ответ Финляндии еще несколько дней", но вопрос о передаче Выборга и Сортавалы обсуждению не подлежит. А если правительство Рюти – Таннера все же не сможет решить этот вопрос, то тогда Молотов решит его с Куусиненом.
От себя Гюнтер добавил, что он еще раз отказал Парижу и Лондону и что, если те введут свои войска на шведскую территорию, "мы не оставим им ни одного рельса в наших портах и на наших путях".
Таннер понял, что выбор сделан окончательно, и тут же ответил: "Мы принимаем условия Москвы".
Шведов не нужно было заставлять ждать. Уже через несколько часов их посол прибыл к Таннеру и сообщил: "Мы известили Москву, что Финляндия принимает условия". И на следующее утро Стокгольм передал ответ: "Учитывая тот факт, что финское правительство приняло условия, выдвинутые Советским Союзом, правительство Советского Союза согласно начать с финским правительством переговоры с целью заключения мира и прекращения военных действий. Местом проведения переговоров предлагается Москва, где ожидают финскую делегацию".
На очередном заседании правительства Финляндии за отправку делегации проголосовали все. Даже Ханнула, который, правда, все равно настаивал на том, что западную помощь нужно принять, а советские условия – отвергнуть. По сути, он рассматривал переговоры как способ затянуть время до тех пор, пока не прибудет англо-французский контингент.
Остальные же теперь рассматривали предложение Парижа и Лондона как резервный вариант на случай срыва переговоров в Москве – и потому послали в западные столицы просьбу продлить срок финского ответа до 12 марта. Однако воспользоваться этим вариантом не пришлось.
В тот же день, 6 марта, делегация для отправки в Москву была сформирована и отправилась в путь. Вопрос о ее составе "тройка" взяла в свои руки, предполагая отправить Таннера и Паасикиви, но в итоге правительство решило, что, дабы подчеркнуть серьезность намерений Хельсинки, ее должен возглавить лично премьер, поэтому выехали Рюти и Паасикиви, а Таннер остался "на хозяйстве".
Март 1940. Советские танки в Выборге
В советскую столицу финны прибыли 8 марта и тут же получили информацию о том, что Красная Армия взяла Выборг, а значит – их позиции стали еще слабее, и рассчитывать на уступки от Кремля не приходится.
Требования СССР изложил Молотов, и они, в основном, совпадали с тем, о чем говорилось раньше, – то есть "граница Петра I" плюс аренда Ханко и полуостров Рыбачий на севере. При этом Петсамо, находившийся под советским контролем с третьего дня войны, он пообещал передать назад финнам.
Условия Москвы передали в Хельсинки, и там 9 марта состоялось решающее заседание, которое вел Таннер. Маннергейм отсутствовал, но прислал доклад командующего группировкой на Карельском перешейке генерал-лейтенанта Хейнрихса о ситуации на ключевом участке фронта, добавив, что разделяет все оценки своего подчиненного. В докладе говорилось:
"Состояние армии таково, что дальнейшие военные действия могут привести только к дальнейшему ее ослаблению и новым потерям территории. Численный состав батальонов, по донесениям с линии фронта, составляет менее 250 человек; ежедневные потери исчисляются тысячами. Вследствие физического и морального утомления боевая способность оставшихся в строю людей намного меньше той, которая была в начале войны. Значительные потери офицерского состава еще больше снижают боеготовность подразделений. Огнем вражеской артиллерии и воздушными бомбардировками выведено из строя значительное число пулеметов и противотанковых орудий, их недостаток ощущается на самых важных направлениях. Активные действия вражеской авиации зачастую делают невозможными переброску и снабжение войск. Генерал-лейтенант Окс, командующий Прибрежным корпусом, доносит мне о значительных потерях и моральном утомлении своих солдат, которые утрачивают способность к сопротивлению. Генерал-лейтенант Ёхквист, командир Второго армейского корпуса, считает, что, если не произойдет чуда, существующая линия фронта на его участке продержится не более недели из-за потерь личного состава, в том числе офицеров. Генерал-майор Талвела, командующий Третьим армейским корпусом, считает, что все висит буквально на волоске".
Зачитав этот документ, Таннер подвел итог: "Такова точка зрения главнокомандующего. Ситуация такова, что мы вынуждены заключить мир. Мы должны спешить, пока не наступил полный коллапс. После этого нас никто ни о чем не будет спрашивать. Я много думал по этому поводу и пришел к заключению, что мы должны дать нашим представителям на переговорах полномочия заключить мир на таких условиях, которые являются возможными".
Поскольку следующая встреча в Москве была назначена на 11 марта, решение вопроса отложили на два дня, во время которых продолжались дебаты в правительстве. Лидеры "ястребов" Ханнула и Ньюккенен в последний раз пытались убедить своих коллег сделать ставку на западную помощь, для чего снова задействовали свои связи в Лондоне и Париже.
11 марта премьер Британии Невилл Чемберлен заявил в своем парламенте, что союзники "готовы, в качестве ответа на просьбу о дальнейшей помощи, немедленно и совместно прийти на помощь Финляндии, используя все имеющиеся в их распоряжении возможности".
Но в Хельсинки ему уже не верили. Правительство проголосовало за предоставление делегации полномочий на заключение мира. Ставя свою подпись под решением, президент Каллио сказал: "Да отсохнет рука у того, кто вынужден подписать такой документ".
Несколько месяцев спустя у президента случился инсульт, после которого его правая рука оказалась парализованной, и в декабре Каллио умер.
Март 1940. Солдаты Красной армии с трофейным флагом
12 марта, в день рождения Таннера, мир был подписан. Интересно, что еще до того, как Рюти передал новость об этом в Хельсинки, первым ее сообщило немецкое радио. В Берлине считали подписание договора настолько важным для себя, что опередили всех, и таким образом информация стала известна в Финляндии.
Территории, потерянные Финляндией по мирному договору
Зато союзники не могли скрыть разочарования. 13 марта французский премьер Даладье заявил французскому парламенту, что еще 5 февраля Верховный совет союзнических сил решил оказать помощь Финляндии и французская армия численностью 50 тысяч человек была готова к выступлению с 26 февраля, ожидая только финского призыва о помощи. В Лондоне в тот же день объявили, что финское правительство было поставлено в известность, еще до отбытия нашей делегации в Москву, что союзническая армия в 100 тысяч человек готова к выступлению.
Подобные новости, естественно, лишь ухудшили отношение финских политиков к теперь уже бывшим союзникам: в Хельсинки считали, что все это ложь, но понимали, что подобные сообщения могут взорвать население Финляндии, представив правительство Рюти предателями, которые не захотели принять помощь Запад и сдались Москве.
И телеграммы с подобными обвинениями уже шли в адрес правительства со всех концов страны. Во многих городах в знак траура приспустили флаги. Поэтому вечером того же дня Таннер пошел на радио и рассказал, как все было на самом деле. Правда, он не обвинял ни Лондон, ни Париж, ни Стокгольм, но за него это сделали финские газеты следующим утром.
13 марта 1940. Таннер выступает по радио
Кто победил в войне? Рюти, Таннер и Маннергейм, которые после войны фактически отстранили от руководства страной "ястребов", включая президента Каллио, неоднократно объясняли, что в сложившейся ситуации потери территорий были неизбежны – ради спасения независимости. При этом каждый из них постоянно доказывал, что тяжелые условия московского мира – следствие того, что Хельсинки не стал договариваться с Кремлем раньше, когда в финских руках было намного больше козырей. Поэтому Финляндия проиграла, но спаслась, и теперь должна вынести уроки на будущее.
Означает ли это, что Москва вышла из войны победительницей? Она достигла большего, чем требовала до начала войны, значительно отодвинув линию фронта от Ленинграда, что сыграло немалую роль в том, что северную столицу немцы в 1941 году взять так и не смогли. Но, начиная финскую войну, Кремль уже явно хотел еще большего – контроля над всей Финляндией. И эту задачу СССР решить не смогла. Более того, получила в лице формально проигравшей Финляндии, вынужденной заключить мир на условиях СССР, потенциального врага, который жил надеждами на реванш,
И когда после капитуляции Франции в июне 1940 года в Европе начали распространяться слухи, что Гитлер готовит нападение на СССР, то надежды эти только укрепились. Также как и связи Германии с Финляндией – в стране были размещены немецкие войска.
Крайне негативным для СССР стал имиджевый момент - то, что из-за зимних неудач Красной армии ее перестали считать мощной военной силой. В том числе, такое впечатление создалось и у Гитлера, что стало одним из важных факторов, обусловивших его решение напасть на Советский Союз.
Чтоб "восстановить имидж" Кремль должен был бы после перелома событий на фронте в свою пользу не заключать мир, а завоевать Финляндию полностью.
Однако в ситуации начала 1940 года для СССР это был очень большой риск.
Во-первых, Сталин понимал, что рано или поздно будет война с Германией и именно она является для Советской Союза главной угрозой, в сравнение с которой любые вопросы по Финляндии отходят на второй план (Сталин начал финскую войну только лишь потому, что рассчитывал на быструю победу; если б он знал, что "легкой прогулки" не будет, то далеко не факт, что отдал бы приказ на вторжение). К тому же финская армия даже после поражений февраля-марта оказывала упорное сопротивление и завоевание всей страны далось бы для Красной армии очень большой кровью, серьезно ослабив ее перед потенциальной войной с немцами.
Во-вторых, продолжение войны резко повышало вероятность вступления в нее Британии и Франции. Причем вне зависимости от того сколько бы войск они смогли бы выделить для финского фронта, это был бы для Москвы крайне плохой вариант опять же в контексте ожиданий войны с Германией, в которой французы (в марте 1940 года никто не ожидал еще, что они капитулируют через несколько месяцев) и британцы стали бы союзниками Советского Союза. Поэтому воевать с ними из-за Финляндии, понимания, что главная угроза – это нацистский Рейх, Сталин не хотел.
Однако, исторический сюжет, начатый войной 1939-40 годов, с подписанием мирного договора в Москве не закончился.
В июне 1941 года Финляндия в качестве союзника Германии вступила в войну против СССР, желая вернуть потерянные территории и даже сверх того.
В начале войны Финляндия смогла не только выйти на свою старую границу 1939 года, но и захватить часть Карелии, включая Петрозаводск.
Однако уже с 1943 года финны пришли к выводу, что Германия проигрывает, а потому начали зондировать возможность выйти из войны. Процесс "зондажа" резко ускорился в 1944 году, когда Красная армия сняла блокаду Ленинграда и развернула наступление против финских войск.
Второе советское наступление на Финляндию – в июне 1944-го – очень сильно отличалось от того, что произошло в Финскую войну. Линию Маннергейма Красная армия прорвала за 12 дней, взяв Выборг. Но потом столкнулось с необходимостью увеличить количество войск для дальнейшего продвижения, поскольку финны продолжали оказывать сильное сопротивление. Однако и их силы были далеко не безграничны. Поэтому Хельсинки решил воспользоваться моментом стабилизации фронта, чтоб предложить Москве перемирие с выходом Финляндии из войны против СССР. Соответствующий запрос был отправлен Москве в конце августа.
Перед Сталиным стала та же дилемма, что и в марте 1940 года – продолжать воевать дальше, стремясь взять под контроль всю Финляндию, либо удовлетвориться выходом финнов из войны и возвращением территорий по довоенной границе. По итогу он выбрал второй вариант, руководствуясь, в первую очередь, текущей обстановкой. Финский театр военных действий был явно второстепенным и отвлекать на него крупные силы (а без них дальнейшего продвижения не получилось бы) с более приоритетных направлений (главным из которых был Берлин) было явно нецелесообразно. Тем более, что к "мягкой" позиции по отношению к Финляндии призывали США.
Поэтому СССР принял запрос Хельсинки и выдвинул следующие условия: немедленный выход из войны и разрыв отношение с Германией, вывод немецких войск с территории страны, в случае их отказа – принудительное интернирование.
Финляндия согласилась. К тому времени там уже провели политическую подготовку к переговорам с Москвой, отправив в отставку президента Рюти, а новым главой государства стал фельдмаршал Маннергейм – активный сторонник скорейшего подписания мира.
2 сентября финский парламент проголосовал за соглашение о прекращении огня. 4 сентября перемирие вступило в силу, и спустя сутки боевые действия прекратились. Одним из главных условий соглашения, как писалось выше, был разрыв отношений с Германией и вывод немецких войск. Маннергейм уведомил об этом Берлин и попросил Гитлера вывести войска. Однако тот отказался, и 15 сентября началась Лапландская война между немцами и финнами. Ее нельзя назвать полноценными боевыми действиями, поскольку ни одна сторона не горела желанием воевать. Несколько месяцев немецкие войска медленно отступали на север, к норвежской границе, и финны давали им возможность уходить беспрепятственно, лишь перестрелками с арьергардом подталкивая немцев к уходу. Он завершился 27 апреля 1945 года.
Тем временем мирное соглашение СССР и Финляндии, подписанное 19 сентября, вступило в силу. Существенных отличий от договора 1940 года было немного: во-первых, финны отдавали в аренду мыс Порккала на выходе из Финского залива, во-вторых, советские войска на время войны с Германией получили право свободного прохода через финскую территорию, в-третьих, назначались репарации в пользу Москвы в размере 300 млн долларов (нынешние 5 млрд), в-четвертых, армия Финляндии сокращалась до 42 тысяч человек, в-пятых, запрещались партии, которые в Москве назвали "фашистскими".
Кроме того, по требованию союзников, в Финляндии прошел судебный процесс над руководителями страны, которые в 1941 году вступили в войну на стороне нацистской Германии. В частности, Рюти осудили на 10 лет. Однако, потом он был досрочно освобожден.
Однако главное состояло в том, что территория Финляндии не подлежала оккупации – в отличие от почти всех остальных стран-союзниц Германии. Поэтому, она, в отличие от других стран Восточной Европы, не оказалась вовлечена в "советский блок".
Однако и антисоветской страной и членом НАТО она не стала. Две кровопролитные войны, в которой погибло более 90 тысяч финских солдат (при тогдашнем населении Финляндии в 3,7 млн человек, что немногим больше населения Днепропетровской области), поменяли взгляд финских элит на отношения со своим огромным соседом.
Поэтому послевоенные руководители Финляндии согласились с нейтралитетом страны как гарантией того, что новая война не начнется и СССР не будет пытаться организовать новую "Финляндскую демократическую республику".
Эта политическая линия потом стала известна как "финляндизация". Ее отцом и главным проводником стал Паасикиви, который, как писалось выше, еще в 1939 году выступал за примирительную линию в отношении Советского Союза. Будучи президентом страны вплоть до своей смерти в 1956 году, Паасикиви сформировал политику страны на десятилетия вперед, основу которой составлял нейтралитет, дружественные отношения с СССР, из которых Финляндия, со временем, стала получать и весомую экономическую выгоду.
"Финляндизация" стала одним из символов стабилизации геополитической ситуации в Европе после Второй мировой войны. Одним из примеров компромиссов ради недопущения новой войны. А отказ Финляндии от нейтралитета и вступление в НАТО в 2022 году стали одним из ярких символов разрушения послевоенного миропорядка в Европе, который начался с распада СССР в 1991 году и ускорился после вторжения РФ в Украину.
В последнее время советско-финскую войну часто сравнивают с войной в Украине.
Аналогий действительно много.
Также как и финской войне вторжению РФ в Украине предшествовал длительный, но безуспешный переговорно-дипломатический процесс, в ходе которого Москва пыталась получить нужный ей результат – реализацию политической части Минских соглашений и нейтральный статус Украины. Но по обоим вопросам получила отказ от Украины и Запада.
Как и в 1939 году, так и в 2022-м Москва, объявляя о вторжении, главным его обоснованием назвала провал попыток решить вопросы дипломатическим путем.
Как и в 1939-м, так и в 2022-м первоначально Москва ставила максималистские задачи (установление лояльного себе правительства в Финляндии и в Украине), однако кардинальным образом недооценила силу сопротивления. Причем в 2022 году недооценила еще сильнее, чем в 1939 году. Тогда против 250-тысячной финской армии Сталин бросил в бой 420 тысяч солдат. Этого было явно недостаточно, чтоб создать необходимое преимущество в живой силе для быстрого прорыва, однако все ж таки определенный перевес в живой силе имелся. В то время как в феврале 2022 года против Украины была отправлена армия численностью, по разным оценкам, в 150-180 тысяч солдат, что было меньше, чем на момент вторжения составляли сухопутные силы обороны Украины (ВСУ, Нацгвардия, погранвойска). А после того, как в Украине начали мобилизацию и призыв резервистов, а также благодаря большому притоку добровольцев, силы обороны увеличились сразу на сотни тысяч человек, создав многократное численное преимущество над силами вторжения. При таком соотношении было невозможно выполнить поставленные российским руководством задачи, даже будь на месте армии РФ образца 2022 года космодесант.
Как и в 1939-м, так и в 2022-м, в первые недели российские войска смогли несколько продвинуться, однако затем уперлись в стойкую оборону и начали нести большие потери.
Как и в 1939-м, так и в 2022-м, увидев провал первоначальных планов, Москва была готова к переговорам о прекращении войны на тех же примерно условиях, что и до ее начала. И также как в январе 1940-го финское руководство, украинское руководство весной 2022 года ответило отказом. В обоих случаях немалую роль в таком отказе сыграло обещание масштабной помощи со стороны западных держав.
Как и в 1940-м году, так и сейчас расчет на быстрый разгром России не оправдались. Наоборот, Москва в обоих случаях отбила контрнаступление, затем накопила силы и перехватила инициативу на фронте, продвигаясь на многих его участках и захватывая новые территории.
В 1940-м году Финляндия в таких условиях была вынуждена пойти на мир с Москвой на куда худших условиях, чем предлагались до войны (хотя и Сталин не выполнил свою задачу-максимум по взятию под контроль всей страны). Сейчас также все обсуждают скорое завершение войны на куда худших для Украины условиях (завершение войны по линии фронта с фактической потерей 20% территории и отказ от вступления в НАТО), чем были до вторжения и в марте 2022 года. Впрочем, сейчас пока нет гарантий, что война скоро закончится в ближайшее время.
Однако есть и отличия.
Украина еще не в столь тяжелом состоянии, как была Финляндия в марте 1940 года.
Во-первых, общее соотношений сил между Украиной и Россией явно иное, чем между Финляндией с населением 3,6 млн человек в 1939 году и СССР с тогдашним населением в более чем 180 миллионов (после присоединения Западной Украины и Западной Беларуси).
Во-вторых, возможности потенциальных союзников Финляндии – Франции и Британии, помочь ей в войне были крайне ограничены (они сами находились в состоянии большой войны с Германией и не имели с финнами общей границы). В то время как через западную границу Украина может получать любые объемы помощи. Другой вопрос, что помощи этой, по заявлениям Киева, недостаточно. Но каких-либо логистических препятствий для ее расширения (если на это будет способен и готов Запад) нет.
В-третьих, и в главных, украинской армии на данный момент еще не нанесено поражение такого уровня как прорыв линии Маннергейма в 1940-м году. ВСУ отступают, но пока не допускает глубоких прорывов фронта, которые бы угрожали полным и скорым разгромом всей армии.
Для Украины аналогом прорыва "линий Маннергейма" может стать наступление следующих событий.
"Порыв первой линии" – захват Днепра и Запорожья, что обрушит логистику ВСУ почти на половине фронта и создаст российский плацдарм на правом берегу Днепра.
"Прорыв второй линии" - захват Одессы и отрезание Украины от моря.
"Порыв третьей линии" - захват Киева или угроза захвата Киева.
Пока российской армии далеко до этих линий. Другой вопрос, что в случае, если они (или хотя бы даже первая из них) будут прорваны, то условия завершения войны для Украины будут многократно хуже, чем те, которые обсуждаются сейчас. И даже хуже, чем те, которые в июне предложил Путин.
На это и делают упор те силы в Украине и на Западе, которые призывают завершить войну в ближайшее время по линии фронта.
Впрочем, вне зависимости от того, завершится ли война в ближайшее время или нет, сейчас перед Украиной, Россией и всей Европой стоит выбор стратегического сценария дальнейшего хода событий. Перетечет ли нынешняя война (через паузу в виде прекращения огня по линии фронта или без нее) в войну более масштабную – между Россией и Западом с перспективой перерастания ее в ядерную. Либо будет выработана новая архитектура безопасности в Европе, которая не только завершит войну в Украине, но и сделает ее повторение невозможным.
При желании здесь также можно провести аналогии с событиями 80-85-летней давности.
Окончание советско-финской войны в марте 1940 года стало лишь паузой перед новой большой войной 1941 года. В то время как завершение советско-финской войны в 1944 году не превратилось ни в оккупацию Финляндии, ни в передышку перед новыми боями, а привело к созданию устойчивой системы безопасности и к стабильным отношениям между двумя бывшими противниками – СССР и Финляндией, в результате чего последняя сохранила независимость и свой путь развития.
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
