22 марта 1943 года произошла трагедия деревни Хатынь – она была одной из многих, но стала нарицательным символом зверств оккупантов на территории Советского Союза. На фоне жестокости карателей выделяется лишь изворотливость, с которой фигуранты этого дела пытались избежать заслуженного наказания. И она выводит нас уже на куда более неоднозначные этические вопросы.
Трагедия Хатыни началась с успешного рейда партизан – это правда. Но «ответ» немцев на его последствия в любом случае был совершенно несоразмерен нанесенному ущербу. Да и в любом случае был направлен куда угодно, но не на самих «народных мстителей». На атаку из ниоткуда каратели в традиционном для себя духе ответили ударами куда попало.
Все началось с того, что оккупационные власти отправили в белорусские леса ремонтников чинить поврежденную линию связи. Двинулись туда они, разумеется, не одни, а в сопровождении полицаев. Последних возглавлял немецкий гауптман Ганс Вельке – здоровенный спортсмен, чемпион Олимпийских игр 1936 года.
Вельке не удовлетворился спокойной ездой в середине колонны и приказал водителю обогнать грузовики. Желание проехаться с ветерком оказалось роковым – на пути оказалась партизанская засада. Последовал скоротечный бой, и Вельке был убит. Потеря образцового уберменша привела немцев в ярость. В район засады был направлен 118-й украинский батальон охранной полиции и бригада Дирливангера, который был знаменит двумя вещами – склонностью к крайней жестокости и отсидкой за педофилию. Обоим формированиям (всего в деле участвовало 250 человек) была поставлена туманная, но вполне отвечающая их духу задача – кого-нибудь найти и страшно покарать.
Первыми жертвами стали дровосеки – местные белорусы, валившие лес недалеко от места засады. По ним с ходу открыли беспорядочный огонь. Кто-то был убит на месте, кто-то убежал, а кто-то остался стоять. Как ни странно, тех, кто остался стоять, всего лишь избили и отвезли в комендатуру, откуда в итоге отпустили. А вот жителям деревни Хатынь пришлось намного хуже. Каратели почему-то решили, что партизаны находятся именно там. Ну или, по крайней мере, относятся к Хатыни хоть каким-то боком. Частично это подтвердилось – войдя в деревню, они немедленно открыли огонь по всем бегущим, и у одной из убитых девушек и впрямь был найден пистолет.
Но не прошло и десятка минут, как события перешли на совершенно новый уровень свирепости. Решив, видимо, «проучить» партизан, каратели просто (успев перед этим кого-то избить и изнасиловать местную учительницу) согнали все население деревни, которое удалось найти (всего 149 человек) в большой сарай. После чего заперли дверь – и подожгли его. Люди, разумеется, выломали двери и бросились наружу, но тут же попали под пули – каратели не отказывали себе в развлечении стрельбой. Закончив массовое убийство, каратели похватали ценные вещи, скот, подожгли деревню и удалились на места дислокации.
До конца войны, само собой, дожили не все принимавшие участие в этой бесчеловечной расправе. Война с партизанами не давалась даром – и ряды карателей исправно прореживались. Несколько месяцев спустя погиб, например, человек, изнасиловавший в Хатыни деревенскую учительницу. Но многие другие оставались живы – и они находились на свободе и после 1945 года. Кто-то из украинцев удрал в Канаду. Кому-то сделать этого не удалось, и их ждали Сибирь или расстрел. А некоторые, самые изворотливые, могли что-то утаить и скрываться десятилетиями. Сменить фамилию и переехать на другой конец страны – не самое простое дело, но все равно лучше, чем петля.
Взять, к примеру, начштаба 118-го батальона Григория Васюру. Тот так ловко запутал следы, что о его причастности к Хатынской трагедии узнали только в середине 80-х, а в 1987-м оставалось расстрелять только практически прожившего жизнь старика. Причем прожившего ой как неплохо – бывший каратель занимал хорошие должности в совхозах и жил, по меркам своего времени, на весьма широкую ногу. Таких затаившихся карателей по одной только Хатыни было много – расстрельные процессы по ней мелькали и в 60-е, и в 70-е годы. Широта этого размаха подводит нас к осознанию одной неприятной правды.
Советскую сторону любят обвинять в «недоверии своим же пленным». Мол, многих загоняли в фильтрационные лагеря и мурыжили там до выяснения обстоятельств – вместо того, чтобы тут же бухнуться в ноги за прошлые заслуги. Были ли в реалиях той войны другие варианты? Давайте посмотрим. Хотя Великая Отечественная и была далека от лепимого на нее ярлыка «Второй гражданской», в абсолютных цифрах предателей и правда было немало. Этому способствовали как жестокость войны (и, например, обращение с советскими пленными), так и ее характер – побеждающая сторона организовывала котлы и набирала массы пленных. А это уже был потенциальный материал, с которым можно было работать.
Русские набирали из немецких пленных пропагандистов, которые лично кричали бывшим боевым товарищам в мегафон предложения сдаться и подчас реально перетаскивали за собой в плен целые подразделения. А немцы рекрутировали карателей. Словом, каждый действовал в рамках своего уровня жестокости и представлений о плохом и хорошем. Кто-то, как генерал Карбышев, держался не просто достойно, но даже и вызывающе. А кто-то – как какой-нибудь Власов или полицаи из 118-го охранного батальона – ломались и шли на предательство. Причем в процессе успевали натворить дел – как, например, с той же Хатынью. А потом, попавшись в лапы правосудию, стремились всячески скрыть свою вину.
В ряде случаев помогали тут только перекрестные вопросы – в 70-е, например, поймали Василия Мелешко, одного из активных участников бойни в Хатыни. Поняв, что отпираться в своем присутствии там бесполезно, тот пытался если не спрыгнуть с темы, то хотя бы аккуратно съехать с нее. Вот, например, цитата из протокола допроса: «…я лично не стрелял, хотя у меня была винтовка СВТ, я не мог стрелять по безоружным, ни в чем не повинным людям». Но сыграть в невинного теленка у карателя не получилось, ведь у следствия имелись показания другого карателя под именем Остап Кнапп: «…в основном по сараю стреляли из стоящего против ворот станкового пулемета и из автоматов Васюра, Мелешко…». И все это происходило десятки лет спустя после войны. Того же Мелешко расстреляли только в 1975-м. То есть многие могли избегать последствия самых резонансных дел, несмотря на существующую систему фильтрации пленных. А как много палачей ушло бы от ответственности, если бы ее и вовсе не было – или если бы она носила сугубо формальный характер?
Учитывая, что ни на исправительно-трудовые, ни, упаси Господь, на лагеря смерти нацистов, фильтрационные лагеря похожи не были, а подавляющее большинство прошедших через них людей было вычеркнуто изо всяких подозрений, приходится признать. Практика, пусть и неприятная многим из воевавших и перенесших тяготы плена бойцов, была ничуть не менее нужна, чем неприятна. Призраки Хатыни тут соврать не дадут.
Тимур Шерзад
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
