Единственный столетний работающий пенсионер Подмосковья вспоминает, как расследовал гибель Гагарина и лечился спиртом
Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
Единственный столетний работающий пенсионер Подмосковья вспоминает, как расследовал гибель Гагарина и лечился спиртом
В мае 41-го 24-летний Арсений Миронов пришел на свою первую работу в Летно-исследовательский институт и остался там навсегда. Сейчас институт носит имя летчика и Героя Советского Союза Михаила Громова. А тогда Громов сам возглавлял его всего месяц.
Арсений Дмитриевич работает до сих пор — по полдня, но ежедневно. Встает в семь, ложится в десять, поднимается пешком на четвертый этаж своей "сталинки" в Жуковском. ТАСС поговорил с профессором, лауреатом Сталинской премии и Государственной премии СССР о работе длиною в жизнь.
На работу я езжу на машине, вожу сам. Я не считал, сколько лет за рулем, не меньше 50 точно. У меня первая машина "Победа" была. Кофейного цвета. Купил ее с большим трудом, с очередью, с пробиванием, и ездил в Горький (ныне Нижний Новгород — прим. ТАСС) за ней, пригнал с завода. Потом еще "Победа", потом "Волги", жигуль, две "шестерки"…
Я как-то посчитал, что наездил за рулем расстояние в четыре экватора. А сейчас езжу только на работу и с работы.
Я учился на рабфаке, готовился поступать в энергетический. Но к нам приехал студент-старшекурсник МАИ (Московский авиационный институт — прим. ТАСС). У него была задача — привлечь туда молодых людей, он очень хорошо говорил. И привлек.
Я учился на самолетном отделении — хорошо и с удовольствием. У меня тройка за все курсы была только по химии. Потому что у меня тогда любовь случилась, мне не до химии было.
Я и еще трое наших студентов пришли на преддипломную практику в Летно-исследовательский институт. За месяц до этого его возглавил Михаил Михайлович Громов. Нас очень хорошо приняли — настолько хорошо, что на второй день сказали: "Ребята, вас Громов вызывает". Разговор был короткий, конечно, минут 15. Он спросил, что нас заставило прийти сюда. Потому что преддипломная практика — это значит, мы работать здесь останемся. И мы все дружно ответили: хотим стать летчиками-испытателями. Он был очень вежливый человек. Посмотрел на нас и сказал: "Ну-ну". Летчиком я не стал, но летал как инженер и штурман.
"Если б была возможность начать заново, я бы снова занялся летными испытаниями", — говорит Арсений Дмитриевич. © Михаил Почуев/ТАСС
Я в первые дни войны рванул в военкомат. Меня спросили: "Где работаешь?" — "Вот здесь". — "И работай". У нас всех была жесткая бронь, никого не отпускали, кроме хозяйственного персонала.
Нас эвакуировали в Новосибирск, сначала я там работал электромонтером. Но как-то "приехали" парашюты для летчиков, и оказалось, что их везли неизвестно в каких условиях. А к ним отношение должно быть очень деликатное, там строгий регламент перекладки. Выдавать их летчикам не рискнули. А я, еще когда учился в МАИ, прыгал с парашютом, сделал шесть прыжков, поэтому обратились ко мне. Я сказал, что должен их опрыгать сам, чтобы убедиться, что они в порядке. Их было 12. Прыгнул на каждом парашюте, вытряхнул пыль, просушил, сам их уложил… И после этого передал летчикам.
В Горьком я все время был на аэродроме. Холод, простуды, и у меня случилось воспаление среднего уха. Температура высокая, а я испытания веду. Пошли в поликлинику заводскую, молоденькая симпатичная докторша говорит: "Нужен постельный режим". Я отвечаю: "Не могу, мне надо каждый полет смотреть". А мы были вдвоем. Она спрашивает: "Спирт сможете достать?" На аэродроме спирта — залейся. Она говорит: "Зайдете в столовую ужинать, выпейте полстакана. Пусть вас сопровождают до гостиницы, а там сразу уложат в кровать, двумя-тремя одеялами накроют". Так и сделали. Я доходил до гостиницы, уже не помня себя. После второго сеанса у меня все прошло.
Арсений Миронов и корреспондент ТАСС. © Михаил Почуев/ТАСС
В 1943 году я чуть было не потерял руку. Мы ставили эксперимент, и уже при посадке другой самолет дал винтом по нашему фюзеляжу. Удар пришелся по моей кабине. Разрубило кресло, разрубило парашют, и мне отрубило руку. Пришел в себя вниз головой, привязанный к останкам самолета. Руку мне пришили, я несколько месяцев пролежал в госпитале. Туда приезжал генерал Шарль де Голль, заходил к советским летчикам, вручал им часы. А так как я был в палате с летчиками, то и мне тоже досталось. Когда выписывался, главный врач говорит: "Отдавай часы, ты ж не военный". Я отдал.
Я даже после травмы пытался стать летчиком-испытателем. Но врачи мне разрешили летать только на легких самолетах. После войны пошел в аэроклуб, летал на планерах — долго, до 60 лет. Стал мастером спорта. Ушел оттуда красиво. Мы поехали на сборы, я взял палатку, бутылку коньяку. Полетали, и я говорю: "Мужики, у меня последний полет в жизни. Заходите в палатку выпить, я больше на аэродроме не появлюсь". Они не поверили. Но я больше не летал. Здоровье было не то — с очками летчику-планеристу летать не положено.
У меня был очень хороший научный руководитель, очень добрый человек. Я ему в партию рекомендацию давал. Я тогда поставил эксперимент, у которого не было аналогов за рубежом. И он мне говорит: "Защищайтесь, там же ваш личный вклад". Я сперва брыкался, потом он меня устыдил: "Хотите, я за вас напишу?" Я говорю: "Нет, не хочу". Защитил кандидатскую, потом докторскую. Потом у меня были свои аспиранты. Большинство уже померли.
"Проработав больше 70 лет, уходить из коллектива просто страшно", — говорит Арсений Дмитриевич. © Михаил Почуев/ТАСС
Я занимался расследованием авиационных происшествий. Входил в комиссию, расследовавшую катастрофу, в которой погиб Юрий Гагарин. Я этой темой до сих пор дышу. Если б она не была столь горькой, я бы сказал, что мое хобби.
Где-то в 70-х, наверное, расследовали катастрофу в Египте. Упавший самолет был наш, но в собственности египтян, а экипаж смешанный. Сидим, обсуждаем вопрос, мы прижимаем египтян. Их генерал берет четки и говорит: господа, у нас время намаза. Мы выходим, я смотрю — из дальней комнаты четыре здоровых мужика, громилы такие, идут к нему. Это были американцы — советоваться. Тогда очень сложная международная обстановка была.
По работе за границей я бывал много, раз 15. Никогда не хотелось там жить. Не из каких-то патриотических соображений — просто понимал, что хочу домой, и все.
У меня нет материальной необходимости работать. Пенсия довольно большая, дети хорошо зарабатывают, прокормят. Но, проработав больше 70 лет, уходить из коллектива просто страшно. Да и работа, которой я сейчас занимаюсь, вполне интересная. Пусть она кабинетная, а не как в молодости. Но я много знаю о летной безопасности. Это нужно передавать другим.
У меня в трудовой книжке одна запись — Летно-исследовательский институт. Я там с мая 1941 года. И если б была возможность начать заново, я бы снова занялся летными испытаниями, конечно. Вопросов и сомнений тут нет.
Бэлла Волкова, Ольга Махмутова. ТАСС
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
