Нашли спасение в Донбассе

Причем это сопровождалось яростной борьбой с советской символикой – переименованиями улиц и площадей, сносом памятников, глумлением над могилами павших воинов. Все последние годы шло интенсивное промывание мозгов украинских граждан, которые должны «мыслить по-украински». Нарастающими темпами продолжалась фальсификация истории.

Это дало многочисленные ядовитые всходы. Словно посеянные в хорошо унавоженную почву зубы дракона, по всей стране появляются и растут различные неонацистские организации. Их программы и лозунги копируют те, под которыми выступали в тридцатые годы ХХ века немецкие фашисты. Аналогии с прошлым становятся всё более навязчивыми и устрашающими. Например, гитлеровцы сделали своим идеологическим идолом убитого в уличной схватке коричневого штурмовика Хорста Весселя. Украинские «нацики» пытаются проделать ту же самую операцию с погибшим в подобной схватке членом одной из ультраправых организаций Максимом Чайкой.

Осталось только, уподобившись «старшим товарищам», спалившим в 1933-ем рейхстаг, поджечь какое-нибудь правительственное здание в Киеве. Столичные книжные магазины, торговавшие не устраивавшей современных фашистов литературой, уже пылали как свечи. Как тут не вспомнить костры из книг на площадях немецких городов.

И не стоит надеяться, что дело закончится фашистскими маршами, торжественным сжиганием «антиукраинской литературы», поджогами и уличными избиениями людей, причисленных к политическим противникам. Всё будет намного ужаснее. О том, как это может быть, рассказывает свидетельница бандеровского террора на Западной Украине Елена Отрощенко:

- До 1943 года наша семья постоянно проживала в деревне Речица на Ровенщине. Кругом простирались леса да болота. Неудивительно, что в годы войны этот край - волынское полесье – стал партизанским. Наш отец также ушел сражаться в ряды народных мстителей, оставив дома жену и пятерых детей. Довольно долгое время его причастность к антифашистской борьбе удавалось скрывать. За партизанскими семьями бандеровские банды открыли беспощадную охоту, самыми изощрёнными способами убивали и взрослых, и детей.

Вот почему как весть об избавлении мы восприняли приближающуюся фронтовую канонаду. Верили, что приход Красной Армии избавит нас от набегов кровавых нелюдей. Но война есть война. В ходе боевых действий наша хата сгорела, как, впрочем, и половина села. Погорельцев расселяли по уцелевшим домам. Так мы оказались под одной крышей с семьей бандеровца. Ничего удивительного для тогдашней Украины подобная ситуация не представляла. Одна часть сельчан воевала за советскую власть, другая - за националистов из ОУН-УПА. Для населения Западной Украины мировая война еще имела и оттенок гражданской. И не надо сейчас врать, что все жители западных областей стояли за Бандеру, Шухевича и им подобных. Пример нашей семьи, как и многих других, говорит об обратном. Только жертвы мы несли неизмеримо большие. Ведь если бандеровцев просто высылали, то они стремились нас поголовно истребить.

Какое-то время мы уживались с родственниками бандеровцев. Но однажды к хозяйке пришел посыльный из леса и предупредил: «Хочешь жить – побыстрее выгони это партизанское отродье». Угроза была вполне реальной, поскольку «упивцы» не жалели и своих. По соседству вырезали не только семью партизан, но и приютивших их жену и детей члена УПА. Вполне понятно, что хозяйка тут же указала нам на дверь. Пришлось вместе с пожитками перебираться на глухой хутор. Там мы ночевали в сенном сарае, каждый раз прислушиваясь к доносившимся из леса звукам и шорохам: не идут ли бандеровцы нас убивать?

Как-то вечером послышались шаги и голоса. Братишка тут же, как уж, ввинтился вглубь стога. Я поползла за ним. А мама, прижав к себе двух малышей (самого старшего брата уже успели призвать в Красную Армию), начала истово молиться, чтобы Господь уберёг нас от злой смерти. Ведь бандиты в лучшем случае нас застрелили бы или повесили. А скорее всего изрубили бы, или сожгли живьём, или насадили на колья. Таких садистских вывертов в наших местах уже успели насмотреться.

К счастью, это оказались не бандиты, а группа то ли красноармейцев, то ли спецотряд НКВД. Точно сказать не могу – была еще слишком мала, чтобы их различать. Один из бойцов негромко сказал нашей матери, чтобы мы как можно скорее уходили отсюда - вскоре тут может начаться перестрелка с бандеровцами. Еще передал весточку от отца: мол, ждите, скоро он придет за вами.

Вот так мы постоянно прятались, вечно дрожа, пока не вернулся наш отец и не отвел семью в райцентр. Там мы поселились под защитой местного гарнизона. Чем занимался отец после возвращения из партизан, точно сказать не могу. Скорее всего был каким-то ответственным работником, поскольку дома бывал редко, а порой отсутствовал по нескольку суток. Сами мы теперь были в относительной безопасности, а за отца постоянно волновались.

Хотя, как оказалось в дальнейшем, и на собственный счет успокаиваться было рано. В одну из ночей бандеровцы уничтожили семью партизана, проживавшую на окраине городка. Мы, детвора, наутро побежали смотреть. Ведь весть о новом преступлении распространилась с быстротой молнии. Но лучше бы я туда не ходила. Картина того давнего ужаса до сих пор стоит перед глазами. Всё помещение было залито кровью, и в её лужах лежали мёртвые дети. Убитая ударом топора в голову мать сидела за столом, прижимая к груди зарубленного младенца.

Трясясь от страха, я бросилась прочь, но во дворе онемела от вида ещё одной расправы. Старшая девочка, спасаясь от убийц, успела выскочить из дома и попыталась перелезть через ограду. Да так и осталась висеть на ней, сраженная топором убийцы.

Все послевоенные годы на Волыни продолжались жестокие убийства и поджоги. Гибли семьи бывших партизан, советские работники, колхозные активисты, присылаемые с востока специалисты – агрономы, геологи, врачи, учителя. Из-за этого террора многие дети, в том числе и я, не смогли там даже начальную школу окончить. К тому же за отцом бандеровцы продолжали охотиться и через год, и через два, и через три после окончания войны. В конце концов руководство порекомендовало ему забирать семью и перебраться в другие края, пока тут ситуация не нормализуется. Мы же были рады бежать от этого ужаса куда глаза глядят.

Первоначально мы перебрались в Херсонскую область – в Каховку. Однако отец, не найдя там подходящей работы, подался в Донбасс, где нужны были его крепкие рабочие руки. Почти год мы дожидались его, а затем он приехал и забрал нас с собой. Было это уже в 1949 году. Как только мне исполнилось пятнадцать лет, я тоже пошла работать. Нужно было кормить большую семью, поскольку папа стал сильно болеть. Совсем отказали ноги – шутка ли несколько лет партизанить в полесских болотах! Еще через пару лет мы осиротели. После смерти отца я осталась главным, и на несколько лет, единственным кормильцем. Старший брат погиб еще в апреле сорок пятого при штурме Берлина, он был пулемётчиком.

Я освоила профессию токаря, а потом и сварщика. Из Докучаевска перебралась в Макеевку. Поступила в комсомол, активно занималась спортом. Подросли и нашли своё место в жизни интернационального Донбасса младшие сёстры и брат. Я вышла замуж, вырастила дочку. Теперь уже бабушка. А останься мы на Ровенщине – кто знает, может, никого из нас уже не было бы в живых.

За прошедшие шестьдесят лет на Западной Украине была только раз, когда ездила на лечебные воды в Моршин, по путёвке. Тогда же с экскурсией побывала и в квартире-музее знаменитого писателя Ярослава Галана. Экскурсовод рассказала, как его убили ударом топора по голове прямо в рабочем кабинете. Я сразу же узнала столь знакомый с детства почерк убийц. От нахлынувших воспоминаний в тот момент мне стало нехорошо.

Слушая рассказ этой немолодой женщины – непосредственной свидетельницы деятельности любимых ющенковских «героев», задаёшься вопросом: а отдают ли себе отчет в том, что творят, нынешние деятели из числа государственных мужей и партийных лидеров, которые попустительствуют фашистам либо заигрывают с ними? Неужели они столь наивны, что уверены, что в случае (не дай Бог!) победы неонацисты их не тронут? В стране складывается такая ситуация, что необандеровцы не ограничатся только западным регионом. Им подавай все земли «вид Сяну до Дону». И свои кровавые порядки они станут наводить повсюду.

Василий СЕМЕНОВ