Сама мысль о том, что «оттепель» и «перестройка» начались при Сталине, в последние годы его жизни, у многих читателей может вызвать подозрение в сумасшествии автора. Ведь эти годы запомнились как пик сталинской диктатуры.
Сама мысль о том, что «оттепель» и «перестройка» начались при Сталине, в последние годы его жизни, у многих читателей может вызвать подозрение в сумасшествии автора. Ведь эти годы запомнились как пик сталинской диктатуры.
Предположения о начале либерализации советского режима появились в последние годы в работах российских историков и публицистов: Ю. Жукова, В. Пыжикова, Ю. Мухина, Ж Медведева. Однако каждый из них рассматривает один из аспектов начавшихся либеральных реформ. Я попробую рассмотреть эти действия в целом, как элементы нового политического курса. Поскольку одновременно происходили и действия противоположной направленности, мой анализ носит характер гипотезы.
Изложение разделено на несколько частей: приведение фактов в поддержку гипотезы, объяснение возможных причин нового курса, изложение и анализ противоположных фактов и оценка шансов на успех сталинской демократии.
Перемены в идеологической области начались в СССР с дискуссии о положении в языкознании в 1950 г. Главная ее особенность состояла в том, что впервые с конца 20-х годов на страницах газеты «Правда» встретились и вступили в свободную дискуссию два научных течения. А в завершение выступил непререкаемый судья.
Но вот что интересно: Сталин занял сторону бесклассовой точки зрения на происхождение и развитие языка. А ее противников, приверженцев Марра упрекнул в насаждении монополии в языкознании, подавлении других концепций — традиционном ранее образе научной жизни в самых разных областях. Именно в этой связи он осудил «аракчеевский дух» в науке и заявил, что она не может развиваться без борьбы мнений и дискуссий. Совершеннейшая крамола в тогдашнем советском обществе!
Обращает на себя внимание еще одно обстоятельство: марристы, осужденные Сталиным, в большинстве своем не подверглись репрессиям. Их руководители, такие как академик И. Мещанинов, утратили руководящие административные позиции, но не возможность работать в науке. Это было полной противоположностью тому, как поступили всего два года назад по отношению к генетикам после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г.
Д. Налбандян. «Для счастья народа». Заседание Политбюро ЦК ВКП(б) 1949 г.
Следующей в том же году стала дискуссия о положении в физиологии. Многие видные советские ученые в ходе ее опять обвинялись в монополизации научных исследований и научном диктате. Кстати, самый влиятельный советский физиолог того времени Л. Орбели занимал ни много ни мало 20 важнейших административных должностей в возрасте более 60 лет. После дискуссии ему был оставлен один административный пост. Репрессий в связи с ней, насколько известно, тоже не было, в самом худшем случае — понижение в должности.
В редких работах, и то вскользь, упоминается поворот в отношении к Лысенко со стороны Сталина, произошедший летом 1952 г. Ю. Жданов цитирует заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК А. Козлова: «…Указание товарища Сталина: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ, ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь, Цицина и Жебрака». Тем же летом в биологических журналах были опубликованы статьи, критикующие научную деятельность Т. Лысенко.
Экономическая дискуссия в связи с подготовкой учебника «Политическая экономия» в 1951-1952 гг. долгое время носила более или менее научный характер. В ней относительно свободно высказывались различные точки зрения, в рамках, конечно, марксисткой теории. Споры Сталина с участниками дискуссии (например, академиком Е. Варгой) оставались, в основном, в рамках товарищеской полемики между единомышленниками. Никаких административных мер по отношению к инакомыслящим не предпринималось, правда, за одним исключением — Л. Ярошенко высказал, пожалуй, самый оригинальный взгляд на содержание советской экономической теории и после опубликования замечаний Сталина с прямыми обвинениями в антимарксизме был арестован и осужден.
Важное общественное значение дискуссий 1950-1952 гг. состояло, по моему мнению, в том, что в общество начала внедряться практика широкого обсуждения научных проблем вместо их диктата научными начальниками. Она была далека от совершенства, но все же означала отступление от прежней порочной практики.
По мнению Ю. Жукова, именно в 1952 г. началась «оттепель» в духовной жизни советского народа, правда, робкая и слабая. В коротком новогоднем эссе В. Пановой, опубликованном в «Литературной газете», автор, а вслед за ней и редакция пожелали, чтобы «не стало произведений тусклых, серых, вялых, похожих друг на друга». Призыв являлся поистине революционным: подавляющее число произведений 40-50-х годов, поощряемых руководством, было именно таким.
В. Говорков. «О каждом из нас заботится Сталин в Кремле».
Плакат 1940 г.
Почин буквально через несколько дней был поддержан самой «Правдой», что исключало предположение о спонтанной акции одной газеты. 8 января была опубликована статья А. Вишнякова «О борьбе между новым и старым», где утверждалось, что борьба проявляется во всех областях общественной жизни: не только в экономике, но и в идеологии, науке, культуре, искусстве. Наряду с привычными призывами к борьбе с пережитками капитализма в «Правде» звучали новые слова о борьбе с косным и отсталым, с тем, что боится свежего воздуха критики и самокритики. И, наконец, вспоминались Гоголь и Щедрин, обличавшие порядки в царской России — казалось, совершенно излишние в «самой прогрессивной державе мира». Это уже было серьезно.
Оставалось только понять, кто именно препятствует всему «свежему и передовому», нужны были конкретные имена, институты — и они появились. Огонь критики оказался направлен против недавних триумфаторов: за «серость» подверглись сокрушительной критике А. Сафронов, А. Суров, В. Кожевников, С. Михалков, К. Финн и А. Крон. На примере их произведений подверглась критике теория «бесконфликтности».
Истоки этой критики шли, разумеется, со стороны Сталина. Весной 1952 г. он сказал: «Плохо с драматургией у нас… Драматурги считают, что им запрещено писать об отрицательных явлениях… Мы должны показывать неказовую сторону жизни… Раз есть зло, надо его лечить». Еще раньше Сталин выступил с критикой требований партийности от писателей, встав, таким образом, на защиту беспартийных писателей.
Партия достаточно быстро подхватила критику советской действительности. Примером стал очерк малоизвестного провинциального писателя В. Овечкина «Районные будни», опубликованный в «Правде» и журнале «Новый мир» осенью 1952 г. Публикация художественного очерка в «Правде» всегда считалась в СССР высшей степенью оценки произведения. Такое право было предоставлено лишь А. Толстому, М. Шолохову и А. Корнейчуку — любимцам Сталина в литературе.
Особенность очерка состояла в том, что «плохим человеком» на этот раз оказался традиционный носитель всего передового — первый секретарь сельского райкома партии Борзов. Правда, его антиподом был тоже партийный работник, второй секретарь райкома партии, демократичный и человечный Мартынов, но это только подтверждало мысль о необходимости смены типа партийных руководителей, воспитанных методам окрика и насилия над людьми. Очерк указал нового врага — типичного сталинского чиновника, устаревшего в новую, более демократическую эпоху.
Это еще не был призыв «стрелять по штабам», но уже что-то подобное. Для деятелей культуры и искусства это произведение стало сигналом, разрешающим обличать высокопоставленных руководителей — о чем они только мечтали многие годы.
В начале 50-х годов международная обстановка была близка к предвоенной. Все чаще на Западе (открыто) и в СССР (тайно) раздавались призывы к превентивной войне. Только смещение в апреле 1951 г. генерала Макартура, призывавшего к атомной войне с СССР и Китаем, с поста главнокомандующего американскими войсками на Дальнем Востоке открыло дорогу для примирительных шагов и со стороны Советского Союза.
Уже в мае 1951 г. СССР включился в предложенный США процесс мирного урегулирования в Корее. В самом начале переговоров китайско-корейская сторона с согласия Советского Союза сняла свое самое важное первоначальное требование о выводе американских войск из Кореи после заключения перемирия. Это было очень важной уступкой американцам: тем самым признавалось поражение Северной Кореи и ее союзников. Была достигнута договоренность по всем пунктам, кроме обмена военнопленными, что вкупе с ограничением военных действий смягчило международную напряженность.
Есть основания полагать, что с середины 1951 г. Сталин начал осуществлять коренной поворот во внешней политике в сторону смягчения напряженности в отношениях с ведущими капиталистическими странами. Не в качестве временного тактического маневра, а по крайней мере, до достижения экономического превосходства СССР и других социалистических стран над капиталистическим миром, что требовало нескольких десятилетий.
Б. Карпов, В. Викторов.
Иосиф Виссарионович Сталин.
Плакат 1949 г.
Часто встречающееся в постсоветской исторической литературе утверждение, что в 1952 г. Сталин приказал сформировать 100 дивизий стратегической авиации для воздушного нападения на США, не нашло подтверждения. Никаких данных о резком расширении производства бомбардировщиков в этот период в архивных материалах советской авиации и авиационной промышленности нет.
СССР имел огромные возможности создания конфликтных ситуаций с капиталистическими странами, чем ранее охотно и часто пользовался. Начиная с 1951 г. — как отрезало. Сдержанность Советского Союза в Корее, сдержанность союзных государств и коммунистических партий в капиталистических и развивающихся странах, хотя «горючего материала» для выступлений было более чем достаточно. Приведу один пример.
Совещание Информбюро, не созывавшееся с осени 1949 г., было намечено на 23 декабря 1950 г. Представитель французской компартии собирался вынести на обсуждение важные мероприятия по расширению функций Коминформа, напоминавшие прежний Коминтерн с его централизацией деятельности компартий. Внезапно заседание было отменено и вплоть до смерти Сталина не состоялось ни одного совещания Информбюро и даже секретариата Коминформа, которые должны были проходить раз в три-четыре месяца. В свете высказанной выше гипотезы загадка объясняется просто. Информбюро был сильнейшим раздражителем для Запада и фактическое свертывание его деятельности, произошедшее в 1951-1953 гг., работало на смягчение международной напряженности.
В новой программе Коммунистической партии Великобритании «Путь Британии к социализму» впервые (задолго до ХХ съезда КПСС) выдвигался лозунг мирного парламентского пути к социализму, а также сохранение значительного частного сектора в социалистической Великобритании. Такие социал-демократические идеи, ранее отвергавшиеся как предательство коммунизма, не могли быть выдвинуты без одобрения Сталина. О его положительном отношении свидетельствует и опубликование программы в 1951 г. в журнале «Большевик».
Советский Союз решил возобновить торговые связи с капиталистическими странами. По его инициативе в 1952 г. было созвано международное экономическое совещание, в котором приняло участие около 500 делегатов, преимущественно бизнесменов, из 49 стран. Была предложена программа крупных закупок товаров, не входящих в запрещенные для экспорта списки, из развитых и развивающихся стран.
Настоящим прорывом явилось предложение СССР по германскому урегулированию — острейшей международной проблеме того времени. Советский Союз выразил готовность осуществить объединение Германии на основе всеобщих выборов, при которых поражение коммунистов было очевидно, в обмен на нейтралитет Германии. Целью было недопущение вооружения Германии в рамках НАТО, но плата впечатляла: уступка одного из крупнейших и ценнейших союзников. Западные страны и ФРГ отвергли это предложение, но это не снизило важность уступки, впоследствии приписываемой Берии в 1953 г.
Были внесены серьезные изменения в освещение внутренней политики западных стран советскими средствами массовой информации. В конце 40 — начале 50-х годов оно носило в СССР поистине злобный и бесцеремонный характер. Эта пропагандистская работа хорошо вписывалась в общую враждебную атмосферу взаимоотношений между странами. И вдруг летом 1952 г. советские журналисты за рубежом получили строгое указание смягчить освещение внутреннего положения в этих странах, не допускать оскорблений в адрес их лидеров, прекратить участие в антиправительственных демонстрациях.
Начали расширяться международные культурные и спортивные контакты с капиталистическими странами, которые после войны сдерживались из опасения негативного влияния западного образа жизни на советских граждан. Крупным событием явилось участие СССР в Олимпийских играх, которые до этого игнорировались частично из-за слабости в спортивной области, частично из-за той же боязни вредного воздействия на спортсменов.
Свидетельством изменения подхода советского руководства к международным делам явился Конгресс народов мира в Вене, состоявшийся в декабре 1952 г. Вот как пишет о нем И. Эренбург: «В отличие от Парижского и Варшавского конгрессов, ораторов, критиковавших Советский Союз, выслушивали спокойно, многие даже аплодировали, в некоторых из таких речей говорилось о чрезмерно воинственном тоне Вышинского, об отказе от поисков компромиссов, о подтексте пражского процесса… Впервые много говорилось о мирном сосуществовании, о культурных связях… В тексте обращения к народам не было резких обвинений…, напоминал многие резолюции, принятые ООН единогласно семь или восемь лет спустя».
И, наконец, венцом нового курса во внешней политике явилось интервью Сталина группе главных редакторов ведущих американских изданий. В нем Сталин заявил: «Мирное сосуществование капитализма и коммунизма вполне возможно при наличии обоюдного желания сотрудничать, при готовности исполнять взятые на себя обязательства, при соблюдении принципов равенства и невмешательства во внутренние дела других государств».
Термин «мирное сосуществование» в советской политической лексике до этого не применялся, он сросся в сознании советских людей с инициативами первого послесталинского ХХ съезда. Оказывается, его ввел не кто иной как Сталин, которого почти единодушно считают сторонником самого жесткого внешнеполитического курса.
Этот элемент начавшегося процесса изменения советской системы, практически обойденный в современной литературе, заслуживает отдельного внимания. Ю. Мухин в книге «Убийство Сталина и Берии» уверяет: Сталин и Берия хотели отстранить партийную номенклатуру от власти, за что она устранила их.
Моя аргументация близка к его точке зрения. Я приведу дополнительные источники для подтверждения той точки зрения, что Сталин в последний год жизни вынашивал планы радикального сужения влияния партийной номенклатуры на политическую жизнь СССР.
Несколько раз предпринимались попытки сократить влияние партийного аппарата на управление страной, в частности, в области экономики, ввиду неэффективности дублирования им деятельности государственного аппарата. Начавшийся в 1939 г. процесс был неустойчивым: непосредственно перед войной и в первый ее период роль партии возросла, а с конца войны вновь стала снижаться. Переломный момент наступил в 1946 г.
В апреле были ликвидированы транспортный и сельскохозяйственный отделы ЦК ВКП(б), а из обязанностей секретарей ЦК устранены функции контроля за отраслевыми экономическими отделами. В августе Политбюро приняло постановление о реорганизации, в соответствии с которым в аппарате ЦК ВКП(б) были, как и в 1939 г., оставлены только отделы, ответственные за подбор кадров и идеологию, а также за контакты с компартиями других стран. Были ликвидированы отраслевые отделы ЦК ВКП(б), даже отдел сельского хозяйства, оставленный в 1939 г. Это означало уход партийного аппарата из руководства экономикой и оставление ему тех функций, которые присущи любой правящей политической партии.
Очевидно, что партийные органы на местах копировали с небольшими изменениями организационную структуру ЦК ВКП(б). Правда, в ЦК республиканских компартий оставались посты секретарей по сельскому хозяйству и заготовкам, и промышленностью. Однако в июле 1948 г., как и в конце 1939 г., отраслевые экономические отделы были возвращены в аппарат, восстановлены также должности секретарей ЦК по отраслям экономики.
Ключевым событием в пересмотре роли партии стал XIX съезд КПСС. А. Авторханов в своей книге об убийстве Сталина утверждал, что его созыв был навязан Сталину соратниками по Политбюро. Ю. Мухин главное значение съезда видит в принятии нового Устава партии.
При всей схожести организации коммунистической партии с военной организацией, связанной с требованиями партийной дисциплины, в Уставе партии, принятом еще на XVIII съезде, был сильный демократический элемент. Он предусматривал, в частности, выборность органов партии на всех уровнях, возможность организации партийных референдумов и созыв внеочередного съезда партии, ряд других положений в рамках демократического централизма. Эти положения сохранились в новом Уставе, но также появились и принципиально новые элементы.
Я проанализирую отличия (кроме тех, о которых писал Ю. Мухин) нового Устава от старого.
Наибольшие изменения появились в разделе о правах и обязанностях члена партии. Значительно были расширены обязанности: от нескольких пунктов в старом Уставе до почти двух страниц в новом. Вот новый пункт «ж» этого раздела: член партии «обязан развивать самокритику и критику снизу, выявлять недостатки в работе и добиваться их устранения, бороться против парадного благополучия и упоения успехами в работе. Зажим критики является тяжким злом. Тот, кто глушит критику, подменяет ее парадностью и восхвалением, не может находиться в рядах партии». Кто же еще мог глушить критику и самокритику, кроме партийной и государственной номенклатуры? За эти повседневные поступки ей теперь угрожали исключением из партии.
Новый пункт «д» шел в том же направлении: «Сообщать в руководящие партийные органы, вплоть до ЦК партии, о недостатках в работе, невзирая на лица. Член партии не имеет права скрывать неблагополучное положение дел, проходить мимо неправильных действий, наносящих ущерб интересам партии и государства. Тот, кто мешает членам партии выполнять эту обязанность, должен строго наказываться как нарушитель воли партии». Именно номенклатура скрывала истинное положение дел (в том числе и само ПБ ЦК, поощрявшее, к примеру, лживую макроэкономическую статистику).
В пункте «и» говорилось: «быть честным и правдивым перед партией, не допускать искажения правды. Неправдивость коммуниста перед партией является тягчайшим злом и несовместима с пребыванием в партии». И до того ложная информация наказывалась, но никогда еще ложь не определялась как национальная опасность.
Пункт «л»: «на любом посту, порученном партией, неуклонно проводить указания партии о правильном подборе кадров по политическим и деловым качествам. Нарушение этих указаний, подбор работников по признакам приятельских отношений, личной преданности, землячества и родства несовместимы с пребыванием в партии». Кто подбирал кадры? Упрек в подборе кадров по приятельским соображениям адресовался многим крупным партийным работникам в период репрессий 1937-1938 гг. Но впервые обвинение в неправильном подборе кадров, столь распространенное, в советском обществе, объявлялось тягчайшим преступлением.
Можно сказать, что ответственность за существование многих негативных черт советского общества была возложена на партийную и государственную номенклатуру. Рядовым членам партии вменялось в обязанность разоблачать подобные преступления, не опасаясь преследования за критику.
Права членов партии оставались по новому Уставу неизменными. Именно в новых обязанностях членов партии были даны гарантии соблюдения этих прав.
Обвинительным заключением для номенклатуры явился раздел «Партия» отчетного доклада ЦК ВКП(Б), с которым выступил Г. Маленков. Редкие упоминания о партийной оппозиции 30-х годов и необходимости повышения политической бдительности не могут скрыть его основного антиноменклатурного и демократического внутрипартийного пафоса.
В начале доклада осуждается погоня за количеством членов партии в ущерб качеству, под которым понимается политическая закалка и идейность. Многократно повторяется мысль о самодеятельном и боевом характере партийных организаций. Именно отсутствием самодеятельности и критики, особенно «снизу», объясняется неспособность партийных организаций противостоять ведомственным, местническим и иным антигосударственным устремлениям.
Впервые за послеленинский период бюрократы объявляются злейшими врагами партии. Ритуальные осуждения звучали и ранее, но они всегда сопровождались утверждениями о необходимости укреплять государственный аппарат и авторитет его работников. Можно сделать вывод: именно в бесконтрольной бюрократии Сталин увидел главную опасность для дальнейшего развития советского общества и Коммунистической партии, силу, тормозящую их развитие и потенциально способную изменить социализму, как об этом предупреждал Троцкий в середине 30-х годов. Далее следует подробное изложение пороков государственного и партийного аппарата: сокрытие истинного положения дел, лень и равнодушие к порученному делу, безответственность и расхлябанность, систематическое нарушение государственной дисциплины и прочее.
В качестве основных задач партийных органов объявляются подбор кадров, проверка исполнения и идеологическое воспитание членов партии. Административно-распорядительные элементы в деятельности партии осуждаются как пережитки военного времени.
В связи с потребностью развертывания идеологической работы и политической учебы не только выражается тревога о возможности проникновения в советское общество чуждых взглядов, но, что еще недавно казалось немыслимым, провозглашается необходимость нового отношения к дискуссиям и инакомыслию в общественных науках. Очевидно, что главный пафос этой части (при ритуальном упоминании о буржуазной идеологии и всех предыдущих дискуссиях в науке) доклада направлен на разоблачение вредоносности монополии в науке отдельных групп ученых.
Выступление Сталина поразило многих не только своей краткостью, но и содержанием: он говорил преимущественно о важности борьбы компартий капиталистических стран за сохранение буржуазно-демократических свобод, как будто не было более важных проблем. Я вижу двойной смысл в этом выступлении. Во-первых, отказ от выдвижения компартиями несоциалистических стран социалистических целей. Во-вторых, реабилитация буржуазно-демократических свобод, ранее клейменных как лживые и фальшивые. И эта вторая часть имела прямое отношение к демократизации советского общества.
Еще более важные изменения были произведены после XIX съезда партии при формировании исполнительных органов ЦК. На мой взгляд, это означало решительное изменение места партии в жизни советского общества, уже частично проглядывавшее в документах съезда. Главным было то, что в новых исполнительных органах партии исчезли экономические органы, означая уход партии от вмешательства экономическую жизнь государства.
Совершенно новым в практике было создание трех постоянных комиссий, обслуживающих Президиум ЦК и бюро Президиума со своим аппаратом, приравненных по статусу к аппарату и руководству отделов ЦК партии. Были образованы комиссии по внешним делам, вопросам обороны и идеологическим вопросам. Не было создано ни одной комиссии по хозяйственным вопросам, что должно было сигнализировать об уходе партии от непосредственного вмешательства в них. Ни одному из секретарей ЦК не было поручено руководство сохранившимися хозяйственными отделами. Ряд отраслевых отделов ЦК, занимавшихся промышленностью и транспортом, было решено объединить в промышленно-транспортный отдел. Но заведующий отделом так и не был назначен до смерти Сталина. Был назначен руководитель только сельскохозяйственного отдела. Планово-финансово-торговый отдел был вообще упразднен. Осталось только два экономических отдела при семи идеологических.
В книге, вышедшей в 1996 г., видный работник ЦК КПСС и долголетний критик деятельности аппарата партии Л. Оников подробно показал, как происходила деформация партийной жизни с конца 20-х годов и превращение партии из общественной организации в элемент государственного аппарата. Вопреки своему замыслу раскритиковать Сталина, он в двух эпизодах показал, что именно в 1952 г. произошли серьезные изменения характера внутрипартийных отношений.
«В 50-х годах мне, самому молодому партийному работнику, приходилось критиковать первого секретаря ЦК и других секретарей ЦК партии Эстонии. Тогда можно было критиковать любое самое высокое должностное лицо в партии и государстве, кроме членов политбюро, не говоря, конечно, о Сталине. Это держало в узде, и порой жестко, верхушку аппарата. Внутрипартийный беспредел начался позже, начиная с прихода к власти Хрущева». Он же показывает, что при «выборах партийных органов демократизм формально был действительно высок», что обеспечивалось их тайным характером и размещением урн для тайного голосования. В результате, на выборах делегатов на XIX съезд Тамбовской партконференции, 80% выбранных делегатов, в том числе и из КГБ, получили голоса «против», в то время как при выборах делегатов на XXVII съезд партии, когда порядок выборов был изменен, все делегаты были выбраны «единогласно».
Уже тогда, по всей видимости, готовились изменения в экономической политике, произведенные после смерти Сталина, в 1953-1956 гг. По словам известного деятеля аппарата ЦК КПСС К. Брутенца, в январе 1953 г. Госплан, Министерство финансов и еще три ведомства после соответствующего зондажа или даже по инициативе Сталина направили ему записку. В ней говорилось, что период восстановления народного хозяйства подошел к концу и жесткое централизованное государственное планирование начинает тормозить развитие производительных сил. Необходимо: сократить номенклатуру продукции, включаемой в план, утверждаемый правительством и Верховным Советом; сократить номенклатуру продукции, распределяемой по плану снабжения, цены на которую устанавливаются им; дать возможность действовать закону стоимости в «преобразованном виде», а рынку играть определенную роль; предоставить большую свободу экономической деятельности министерствам, предприятиям, а также республикам. Сталин прореагировал неожиданно. Его резолюция гласила: «Я — за. Но — несвоевременно». Эта история была рассказана Брутенцу его другом — послом СССР в Объединенных Арабских эмиратах П. Акоповым, работавшим в начале 50-х годов в Госплане. В конце 1952 г. было подготовлено постановление правительства о повышении в несколько раз заготовительных цен на продукцию животноводства, что было осуществлено осенью 1953 г. и приписано мудрости послесталинского руководства.
Если читатель вдумается во взаимосвязь всех этих явлений, он легко придет к выводу, что они говорят о существенной демократизации советского общества и взятии курса на смягчение международной напряженности. Впоследствии, после смерти Сталина, все эти мероприятия получили название «оттепель», «либерализация» и, в 1985 г. — «перестройка». Если моя гипотеза верна, преемники Сталина просто украли его идеи.
Теперь обратимся к причинам этих явлений и контраргументам исторического характера, особенно смысла зловещего дела «врачей», казалось бы полностью опровергающего сделанные выше выводы.
Подготовила Ю. Воронова,
«ЭКО»
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.