Анатолий Вассерман. Невинные жертвы (дополнено)

Как известно всякому, удосужившемуся не только прочесть, но и обдумать труды Юрия Николаевича Жукова (прежде всего "Иной Сталин") и Елены Анатольевны Прудниковой (прежде всего "Хрущёв. Творцы террора"), Большой Террор (конец июня 1937-го -- середина ноября 1938-го) организован партийными секретарями областного уровня, дабы затормозить начатую Иосифом Виссарионовичем Джугашвили реформу системы управления в СССР. По новой системе партийный аппарат лишался возможности прямого вмешательства в управление народным хозяйством. Между тем такое вмешательство предоставляет множество приятных возможностей -- от "подарков" хозяйственников партийцам до удобства расправы с неугодным (дал ему невыполнимое задание -- и увольняй за невыполнение). Понятно, те партийцы, кто не мог ни серьёзно заниматься идеологической работой, ни переквалифицироваться в хозяйственники, готовы были (как и в конце 1980-х) на любые преступления ради сохранения собственной комиссарской власти.

Собственно, сама эта власть -- неизбежное следствие _любой_ революции. Во все времена и во всех краях революция сталкивается с проблемой унаследованных специалистов. Они воспитаны в прежнем режиме. С детства впитали в себя его систему приоритетов. Поэтому при наличии выбора независимо от собственных сознательных убеждений -- "на автопилоте" -- принимают решения, соответствующие этим приоритетам. Решение тоже выработано в незапамятные времена: командир и комиссар (само слово "комиссар" впервые зафиксировано, кажется в войне за независимость Соединённых Государств Америки, а в годы Великой Французской буржуазной революции стало общепринято). Специалист принимает решения исходя из собственных знаний и опыта, а политический контролёр следит, чтобы эти решения не слишком явно противоречили намерениям новой власти.

Надобность в комиссарах отпадает лет через 10-20 после революции, когда формируется новое поколение специалистов, воспитанных уже в новых условиях и ориентирующихся на новую систему приоритетов. У нас такая обстановка сложилась к середине 1930-х. Джугашвили -- несомненно великий управленец -- почувствовал это одним из первых. И начал продавливать через партийный и государственный аппарат систему новых законов и инструкций, нацеленных на устранение комиссарства.

Партийцы, достаточно глупые, чтобы не уметь хозяйствовать, были достаточно глупы, чтобы не заметить вовремя цель проводимых изменений. Спохватились только после принятия новой конституции, где впервые в отечественной истории было установлено равноправие всех граждан, а главная до того управляющая сила (в данном случае -- партия) упомянута только в числе общественных организаций.

На июньском (1937-го года) пленуме центрального комитета то ли продавлено через политбюро интригами (вроде вычисленного Жуковым письма Эйхе), то ли принято прямым голосованием (часть стенограмм пленума не сохранилась) решение о чрезвычайных мерах, вылившееся в Большой Террор. До середины ноября 1938-го (когда Джугашвили с соратниками -- Андреем Януарьевичем Вышинским и Лаврентием Павловичем Берия -- остановил мясорубку) осуждено к смертной казни примерно 7 сотен тысяч человек (и 6 сотен тысяч действительно расстреляны) и ещё около 25 сотен тысяч приговорены к лишению свободы (до конца июня 1941-го успели пересмотреть приговоры примерно на 10 сотен тысяч: от 2 до 3 сотен тысяч реабилитированы, ещё от 2 до 3 сотен тысяч дел переквалифицированы -- политические обвинения фактически исключены и оставлена чистая уголовщина).

Понятно, за это преступление надлежало покарать. Но полтора года Большого Террора -- это полтора года упущенного времени реформирования. До войны (её ожидали не позднее 1942-го года) явно невозможно было в полной мере выстроить новую систему управления. Пришлось временно сохранить прежнюю, используя партийный аппарат как суррогат государственного (в 1952-м Джугашвили продавил на XIX съезде партии решения, означающие продолжение реформы -- но вскоре на редкость своевременно умер).

Если бы в ходе Большой Чистки (конец ноября 1938-го -- 21-е июня 1941-го) виновникам и активным соучастникам Большого Террора предъявлялись обвинения в том, что они фактически совершили -- авторитет партии был бы подорван безнадёжно, и её не удалось бы использовать как инструмент управления. Страна могла скатиться в полную дезорганизацию. И это -- накануне войны!

Вот и пришлось обвинять деятелей вроде Эйхе или Павла Петровича Постышева не в том, в чём они были действительно виновны, а в том же, в чём они сами перед этим обвиняли тех, чьи черепа должны были лечь в фундамент их дальнейшего властвования. К этим обвинениям страна за полтора года уже привыкла и не испытала _нового_ потрясения.

Полагаю, Альфонсу Габриэлевичу Капоне было не так обидно, как Николаю Ивановичу Ежову: Капоне-то и впрямь уклонялся от налогов, а Ежов, возможно, не собирался арестовать советское правительство на Мавзолее 1938.11.07. Но с точки зрения страны в целом такое обвинение было наилучшим выходом из положения, созданного преступниками.

***

Массированное наказание

По ходу обсуждения в моём ЖЖ вопроса о возможности и целесообразности выдвижения заведомо ложных обвинений против заведомого преступника makc2017 указывает на статью Ольги Евгеньевны Романовой "Страна обвинения", где, в частности, сказано: "Обратимся к работам заслуженных правоведов, а не каких-то «так называемых экспертов». И посмотрим, как обстояло дело в 1937 году, а также чуть раньше и чуть позже. Открываем «Историю советского суда» М. В. Кожевникова и читаем, что в РСФСР в 1935 году народными судами было вынесено 10,2% оправдательных приговоров, в 1936-м 10,9%; в 1937-м 10,3%; в 1938-м 13,4%; в 1939-м 11,1%; в 1941 году 11,6%.

Не верится книжке 1948 года? Обратимся к современным исследователям: по данным заведующего кафедрой истории государства и права Уральской государственной юридической академии, специалиста по истории пенитенциарного права в России Александра Смыкалина, в 1942 году народные суды вынесли оправдательные приговоры в отношении 9,4% от всех привлечённых к суду лиц, в 1943 году 9,5%; в 1944 году 9,7% и в 1945 году 8,9%. Ровно по той же методике, которую применяют и Кожевников, и Смыкалин, сегодня оправдательных приговоров 0,5%. В 2009 году было 0,8%, а уж эти данные можно посмотреть на официальном сайте президента России".

Справедливости ради отмечу: СССР эпохи Большого Террора далеко не идеален по части оправданий. В той же статье указано: "Любопытствующих отошлю к работам А. Н. Фоменко и А. А. Демичева, которые изучают статистику оправдательных приговоров в дореволюционной России: в среднем 20%. Примерно столько же – 20% – оправдательных приговоров в европейских странах (К. Ф. Гуценко, Л. В. Головко, Б.А. Филимонов. Уголовный процесс западных государств. С. 277—278) – специально ссылаюсь на именитых учёных, хотя все эти данные легко извлечь из любого поисковика". Впрочем, обвинительный уклон советского правосудия очевидным образом несравненно меньше постсоветского.

Update. taurvat попытался объяснить изменение статистики оправданий изменением качества предварительного следствия: "Что-то подсказывает мне, что путь от следствия до суда в тридцатые годы и его разница с нынешним не рассматриваются вовсе. Сейчас 40% дел разваливаются на этапе следствия. Т.е. там, где суд и прокуратура просто не принимает дело к рассмотрению за его явной недоказанностью. Какой процент был в тридцатых годах? Ну и вообще интересно было бы узнать разницу в процедурах.".

На что pyhalov ответил искомой статистикой: ""В 1926 г. из всех дел, дознание по которым проводилось непосредственно милицией, 64% были приостановлены следователями прокуратуры по ходатайству самих правоохранительных органов. В 1927 г. эта цифра поднялась до 74%. Из всего количества дел, рассматриваемых следователями, менее половины были переданы в суды". (Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1998. С.50)". Таким образом и в этом отношении положение изменилось не к лучшему.

taurvat Спасибо, хорошие цифры. А по тридцатым есть такое же?

pyhalov Сходу найти не удалось. Но процент оставался значительным:

"Другой судья в Марийской АССР организовывал неформальные встречи с родителями подростков. Он добился того, что в 1937 г. уже до начала судебного разбирательства по делам двенадцати-шестнадцатилетних подростков 27 из 34 дел были приостановлены" (Там же. С.199)

"Но «необоснованные аресты» оставались неминуемым явлением до тех пор, пока дела рассыпались в пух и прах на заседаниях суда. Отчет за 1949 г. по всей территории Союза показывал, что в общем было зафиксировано 31 068 подобных арестов. Из них в 16,9% случаях речь шла о приостановленных делах, в 34,8% — последовал оправдательный приговор, 48,3% — привели к приговорам, не связанным с лишением свободы" (Там же. С.366)

Источник: http://awas1952.livejournal.com/