Путчу ГКЧП - 20 лет: Кравчук выжидал, чем закончится путч, а во Львове сняли украинский флаг.
Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
Путчу ГКЧП - 20 лет: Кравчук выжидал, чем закончится путч, а во Львове сняли украинский флаг.
Позже критики Кравчука обвиняли его в трусости. Но, объективно, ему было чего испугаться: в Киев из Москвы вечером 18 августа прибыл эмиссар еще не объявленного ГКЧП, замминистра обороны Валентин Варенников. Прошедший всю Великую Отечественную войну и получивший Героя Советского Союза в Афганистане, Варенников, в отличие от своих московских шефов, действовал решительно. Он и в будущем покажет себя лучше своих вождей, оказавшись единственным гэкачепистом, который отказался от амнистии 1994 года и добившимся оправдательного приговора.
Впрочем, в Киеве проявлять геройство не было необходимости: никто из руководства УССР не пытался сопротивляться мероприятиям новой власти. «Кравчук не только ни единым словом не высказался против введения чрезвычайного положения, наоборот, — просил меня как можно скорее прислать ему документы ГКЧП, чтобы он мог ими руководствоваться в своей работе», — вспоминал Варенников. Что касается первого секретаря ЦК КПУ Станислава Гуренко, то он и в дни путча, и позже заявлял, что поддерживал ГКЧП. В отличие от Гуренко, Кравчук с Варенниковым был неискренен.
Соратник Ельцина Геннадий Бурбулис вспоминал, что Леонид Макарович 19 августа звонил Борису Николаевичу и заверял в своей поддержке. Кравчук боялся играть в открытую, но прекрасно понимал, что успех ГКЧП означает конец его автономного положения руководителя Украины и крах планов по усилению независимости от Москвы. Поэтому председатель ВС УССР, выказывая лояльность Варенникову, до последнего тянул с публичным заявлением. Лишь поздно вечером 19 августа оно было передано по ТВ и радио, и полностью соответствовало линии поведения Кравчука: суть сводилась к тому, что в Москве происходят какие-то события, но Украину не касаются — чрезвычайное положение ни в республике в целом, ни в отдельных областях не вводится.
На фоне громких заявлений Ельцина о сопротивлении речь украинского лидера была воспринята как фактическая поддержка ГКЧП: противники путча сделали вывод, что в случае победы переворота Кравчук признает его. Особенно досталось председателю ВС от оппозиции — Народной Рады, 52 из 128 депутатов которой во главе с Вячеславом Чорновилом собрались в здании Союза писателей на Банковой (тогда — ул. Орджоникидзе) и послали к Кравчуку переговорщиков с требованием собрать парламент. Однако тот почти сутки отказывался под разными поводами принять оппозиционеров, и те уже планировали создать из Народной Рады альтернативный парламент, который возглавил бы сопротивление ГКЧП.
Кстати, два очага сопротивления уже существовали: о противодействии перевороту заявили национал-демократический Львовский облсовет и либерально-демократический Харьковский горсовет. Но расшириться эта тенденция не успела: к 21 августа путч сошел на нет и Кравчук заявил о его осуждении. Тут же было заявлено, что 24 августа соберется Верховный Совет. В этот день он действительно собрался и провозгласил независимость — но уже не от гэкачепистского СССР, а от Горбачева и Ельцина. И первая фраза исторического акта о провозглашении независимости Украины звучала несколько парадоксально: независимость объявлялась, «виходячи із смертельної небезпеки, яка нависла була над Україною в зв’язку з державним переворотом в СРСР 19 серпня 1991 року», то есть исходя из опасности, которой уже не было.
«19-го августа 1991 года был первым днем моего отпуска, — вспоминает бывший ответственный секретарь газеты Киевского военного округа «Ленинское знамя», а впоследствии главный редактор газеты Минобороны Украины «Народна армія» полковник в запасе Василий Билан. — Занимался по хозяйству — обшивал дома балкон. И вдруг услышал по радио сообщение из Москвы. Ничего не понял, позвонил в нашу редакцию... Ребята и говорят: «Да сами пока не понимаем, но редактор уже снял со стены портрет Горбачева...». Здравицы в честь ГКЧП не провозглашали, но голоса о том, что в стране, наконец-то, наведут порядок, раздавались... На второй день, 20-го, ситуация была примерно такой же неопределенной. А к концу 21-го августа уже стало ясно, что это все фарс, спектакль... Правда, потом мне кто-то из генералов рассказывал, что войска Киевского округа все-таки были приведены в повышенную боевую готовность, и на въездах в столицу установили шлагбаумы, возле которых вместе с гаишниками дежурили и военные — по 2—3 человека. И план штурма Верховного Совета Украины существовал — на этот случай по тревоге должны были поднять курсантов старших курсов Киевского высшего общевойскового командного училища, о чем гласили циркуляры штаба КВО. Их в дни путча, да и потом, конечно, не афишировали, но они были...».
«На второй день путча мы с друзьями отмечали 40-летие моего родного брата, тоже в прошлом офицера, — делится полковник Сергей Н. — Так вот, я бы покривил душой, если бы сказал, что мы были как-то встревожены или озадачены событиями в Москве. Никуда нас не перебрасывали, по тревоге не поднимали и не вооружали. Мы еще едко подшучивали над Янаевым и его соратниками, которые в перерывах между трансляцией «Лебединого озера» с серьезным видом несли какую-то ахинею. А когда Горбачев вернулся из своего так называемого заточения в Форосе, где ни его, ни его семейство, как потом выяснилось, никто силой не удерживал, стало грустно и смешно одновременно. Шутили: «Какая страна, такой и путч».
«А я в августе 1991 года только-только устраивался в спецслужбу, — добавляет полковник СБУ Олег В. — Была отпускная пора, но, насколько помню, ни одного нашего офицера из отпуска не отозвали, и уже это говорит о том, что под ружье людей поднимать не собирались. Впрочем, это сейчас многие бесстрашные герои, сочиняют разные байки о том, как шли на баррикады. А тогда, закрывшись в кабинетах, потомки незабвенного Феликса Дзержинского поднимали рюмки со словами: «Ну, теперь конец анархии... Так этому Меченому-Горбатому (прозвище Горбачева в народе. — Авт.) и надо».
Юрий Гайсинский
Рассказывает бывший нардеп, экс-первый замгенпрокурора Украины Юрий Гайсинский, который в конце августа 1991 года был избран председателем Временной комиссии Верховного Совета по проверке деятельности должностных лиц органов власти (и других) в связи с ГКЧП.
— Дали помещение на улице Орджоникидзе, ныне Банковой, — вспоминает Гайсинский. — Вскоре из Львова от главы облсовета Вячеслава Чорновила мы получили несколько метров факса! Они во Львове изъяли документы, содержащие истинный текст письма (вернее, шифротелеграммы) ЦК Компартии Украины в парторганизации на местах, где выражалась (и требовалась от подчиненных) поддержка ГКЧП. И этот текст не совпадал с тем, который мы изъяли здесь, в Киеве, в самом ЦК. «Львовский вариант» был гораздо жестче, а «киевский» — такой расплывчатый, в общем и целом… То есть его подготовили, уже когда все рухнуло, боясь ответственности за поддержку ГКЧП. Плюс нам дали еще акт о том, что якобы уже 22 числа все эти телеграммы с мест были отозваны и уничтожены, что не соответствовало действительности. Когда мы поняли, что нам втирают очки, стали вызывать секретарей ЦК, членов Политбюро ЦК и опрашивать их. Личное впечатление от встреч с верхушкой ЦК такое: как могли эти люди столько лет нами управлять!? Решение наша комиссия приняла такое: руководство КПУ виновно в том, что поддержало неконституционный орган — ГКЧП. Я написал проект Указа президиума о запрещении деятельности на территории Украины Компартии и национализации имущества КПУ-КПСС. И 30 августа после обеда я выступил на заседании президиума с выводами комиссии и этим проектом. Проголосовали — 19 «за», один (Коцюба) — «против».
31 августа секретарь ЦК Компартии Украины Лисовенко и управделами Продан принесли мне целую коробку ключей от помещений ЦК на Орджоникидзе (Банковой). Ключи от партии! А я их сдал в управление делами Верховного Совета.
День путча во Львове, как вспоминают местные жители, напоминал сюжет из «Свадьбы в Малиновке», когда селянин менял шапки в зависимости от прихода власти. «19 августа 1991 года со львовской «клумбы», где собирались для дискуссий националисты и продавали патриотическую продукцию, резко исчезли значки с Бандерой, а переименованный незадолго до того в Лычакивский район снова стал Червоноармейским, и все кинулись быстренько сдавать партвзносы. С верхушки вокзала исчез желто-блакитный флаг», — вспоминает львовянин Владимир Ярмолюк.
«А мне отец приказал ни с кем не разговаривать о политике в этот день, иначе могут посадить. Я тогда была студенткой и не совсем понимала, что происходит», — говорит учительница Елена Ткачук. Львовские журналисты, работавшие в местной газете «Ратуша» (одна из первых независимых газет, возникшая в 1990 году под руководством мужа советницы президента Анны Герман — Сергея Германа), рассказывают, что на следующий после путча день издание вышло с разгромным материалом о путчистах, и все тогда поражались, мол, журналисты — камикадзе. По городу ходили слухи, что во Львове введут чрезвычайное положение и войска.
Правда, соратник Вячеслава Чорновила, руховец Ярослав Кендзьор, признается, что не чувствовал страха в день путча. Он вспоминает, что Львовский облсовет сразу высказал свое отношение к путчу в обращении к жителям области, начав его словами «В Москве совершен антиконституционный государственный переворот» и призвав сопротивляться, если что. Но тут же добавили: мол, сохраняйте порядок и не поддавайтесь на провокации.
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
