Гордые четыре буквы

В 2011 году нас ждет своеобразный юбилей — вот уже двадцать лет мы живем без Советского Союза. Как-то незаметно прошла целая историческая эпоха, и уже успело вырасти поколение, Советского Союза не заставшее. Еще недавно казалось, что советский период закончился — в социально-историческом плане, конечно, так оно и есть. Эту эпоху всё чаще называют «советской Атлантидой». Однако на эмоциональном уровне не всё так просто…

В 2010-2011 годах я прочитала в Высшей школе экономики курс, посвященный культуре советской повседневности. На первом же занятии студенты-культурологи не без гордости сказали: «Мы родились в последний год СССР» [цитаты из студенческих работ выделены курсивом]. И их интерес к советскому прошлому оказался куда более острым, чем можно было ожидать.

На семинарах я предлагала студентам писать короткие тексты, характеризующие те или иные аспекты советского быта. При этом, естественным образом, мы выходили на гораздо более масштабные и значимые вопросы, фактически обсуждая то, как молодое поколение воспринимает опыт СССР и относится к нему. Мы пытались понять, чем актуален СССР, как советская тематика работает в рыночной экономике, хотели разобраться в причинах советской ностальгии.

Поколение двадцатилетних живет в пространстве, где советское сознательно культивируется. Интернет полон ностальгических картинок: тут тебе и диафильмы, и игрушки, и трогательные воспоминания о детских играх, пионерах, доброте и отзывчивости, духовности и наполненности, дружбе народов и бескорыстии.

Частичная реабилитация советского, которая началась в 2000-е годы, представляла собой попытку «встроить» советские ценности в капиталистическую реальность. Советские символы превращались в бренды, приемы советской политической пропаганды использовались для коммерческой рекламы. Происходила деидеологизация советских понятий, образы прошлого были лишены социального содержания. Именно поэтому на первый план вышли мультфильмы, картинки, продукты. Они словно парили в безвоздушном, добром, нейтральном пространстве прошлого.

Студенты уловили это изменение в оценке советского (от негативной к более положительной), произошедшее в период 1990-2000 годов, пусть даже на уровне быта:

«В современных медиа-структурах довольно часто можно встретить материалы о Советском Союзе. Но если в 1990-е годы об СССР говорили с негативной оценкой, то сейчас все чаще звучит ностальгия по советскому. Возвращаются и многие бытовые элементы, вроде автоматов с газировкой или продуктов, которые позиционируются в рекламе как "такой же вкус, как в детстве".

«Какие-то аспекты действительности в СССР в самом деле были лучше, чем сейчас, поэтому люди стремятся вновь ощутить давно забытые переживания, будь то вкусовые, эмоциональные или другие.

В нашей стране люди будут вспоминать о советской газировке, о сливочном мороженом в вафлях за 10 копеек, о фильмах с Любовью Орловой и о моде на прическу "бабетта". Старое кажется уже настолько далеким, что может быть привлекательным. А что может быть привлекательнее того "старого доброго" советского мороженого и бутылочки дюшеса?».

Эту тенденцию подхватил рынок. «Советское» опять окружает нас на каждом шагу. Все эти бесчисленные заведения «со знаком качества», товары, изготовленные по «ГОСТУ» (какому ГОСТУ, какой страны?), чебуречные, которые гордятся тем, что у них нет сидячих мест, туалетов, сотрудники хамят, но зато чебуреки вкусные. В одном ресторане используют даже образы НКВД. Это стилизация, игра, эксплуатация символов. Торговцу ведь всё равно, что продавать. Главное, что есть спрос. Даже наши воспоминания могут быть «услужливой подсказкой ложной памяти», как писал Набоков. Ностальгию начала вызывать даже скука — та страшная, серая, густая как пыль скука застойного времени.

Самое популярное объяснение «ностальгии по советскому» состоит в том, что для старшего поколения — это воспоминание о молодости, а для младшего — о чем-то таком, чего они не переживали, а потому интересном. Однако всё чаще кажется, что «советское» заполняет собой вакуум, который стихийно образуется, потому что новая эпоха не создала ни позитивных символов, ни общепризнанных достижений. Когда читаешь студенческие работы, ясно понимаешь, что советская ностальгия не является лишь результатом тоски по ушедшему времени, детству, идеализацией утраченного. Пусть так, но объясняет это далеко не всё. Существенное значение имеет неудовлетворенность теми или иными аспектами настоящего.

Для людей новой эпохи «советское» неожиданно становится своего рода якорем, за который они держатся, чтобы сохранить более или менее прочное представление о своей идентичности. И ссылки на «советское воспитание», которые для публицистов старшего поколения были сугубо негативными, сейчас приобретают совсем другой оттенок.

«Я успела родиться в СССР. Месяц, но я в нём прожила, — и страной рождения в документах стоят эти гордые четыре буквы.

У меня советское воспитание и мышление, потому что мои родители — советские люди. Что бы ни говорили, советская система сумела воспитать человека нового типа. В нашей квартире много вещей — и все нужные. Потому что если кому-то что-то нужно, у нас всё есть — "как в Греции". Полный порядок среди вещей, которыми мы и не пользуемся. Я храню картошку и лук в бумажных пакетах из бутиков (лучшей упаковки для этого попробуй найди). Я пользуюсь советским миксером — и это чуть ли не единственная техника, которой я пользуюсь регулярно, среди стольких тостеров, соковыжималок, морожениц, комбайнов, купленных позже.

Я умею переписывать очередь. Я умею складывать кулек, знаю, что такое тахта и свободно цитирую советские фильмы. Я — человек советского воспитания, выращенный на советских мультфильмах. И, думаю, именно потому жить интересно — каждый день решаешь загадки повседневности, из изобилия вытягиваешь нужное. И пусть одно нужное отправляется в шкаф за вторым нужным, оно всё равно остается важным. Потому что всегда может пригодиться — так же, как пригождается сейчас моё советское воспитание».

Сожаление об утраченном распространяется на такие явления, о которых старшее поколение вряд ли стало бы тосковать. Удивительным образом романтизируются даже дефицит и очереди.

«Дефицит продуктов питания можно назвать основной проблемой Советского Союза, однако его можно рассмотреть с другой точки зрения.

Помню, как на семейные праздники запекалась очень вкусная утка с яблоками. И тогда действительно ощущалась праздничная атмосфера; готовились необычные блюда, ингредиенты для которых доставались по блату, через "знакомых знакомых".

Сейчас же дело обстоит совершенно иначе. Из-за избытка продуктов, а также из-за доступности ресторанов и кафе, трудно чем-то удивить даже на тех же семейных праздниках.

Утку с яблоками можно отведать не только в ресторанах, но и купить в супермаркетах, где на витринах красуются румяные уточки, начиненные какой угодно начинкой. И если раньше семейные праздники ощущались на все сто процентов, то в нынешнее время не знаешь, чем удивить домочадцев — разве что приготовить в домашних условиях лягушачьи лапки!».

«Отсутствие товаров заставляло людей двигаться, изобретать и фантазировать. Сегодня можно всё получить, не прилагая никаких усилий к этому. Как мне кажется — это скучно».

В советское время радость от победы над дефицитом воспринималась иронически, была сюжетом шуток и сатирических миниатюр. Вспомним Жванецкого: «Дефицит — великий двигатель общественных специфических отношений. Представь себе, исчез дефицит… Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет — мы его не замечаем. Директор магазина — мы на него плюем! Товаровед обувного отдела — как простой инженер! Это хорошо? Это противно! Пусть будет изобилие, пусть будет все! Но пусть чего-то не хватает!».

Студенты принимают ту же ситуацию, но уже без иронии, сетуя, что приобретение нужного товара перестало быть эмоционально окрашенным и рассматриваться как достижение, победа. За этим стоит более серьезная проблема: насколько вообще современное общество предоставляет своим гражданам возможности маленьких побед и бытовых достижений. И насколько эти победы, если они вообще случаются, могут быть поводом для радости. Кто знает, если бы таких поводов было больше, вряд ли мечты о победах над дефицитом стали бы основанием для ностальгии.

Понятно, что для молодых людей образы очереди или дефицита виртуальны. Им, скорее всего, не приходилось унизительно писать номера на руках или стоять по полтора часа на улице, чтобы войти в магазин. Другой вопрос, что на самом деле и их родители нередко делали это добровольно. Руки с номерами – это характеристика, например, очереди в мебельный магазин, куда люди шли отнюдь не от нищеты. Прекрасно помню очередь за французским кремом, стоящую на улице при двадцатиградусном морозе. Если в этих сценах и проявлялась нищета советской жизни, то, скорее, нищета духовная. И в данном случае возникает вопрос: почему главное преимущество советской жизни, к которому чаще всего апеллируют студенты, – это именно духовность? Не слишком ли идеализирована эта сторона советского прошлого? Ведь последующие проявления «пошлости», «бездуховности», «консумизма» появились не на пустом месте. Но очевидно и то, что по сравнению с современной жизнью советское общество производит впечатление более «наполненного» в духовном и культурном отношении. Видимо, дело не столько в том, что в СССР было так хорошо, а в том, что позднее было утрачено многое из того, что имелось в те времена.

Это ощущение зафиксировано в противопоставлении «наполненность жизни/пустота». Причем проблемы духовной наполненности и культурных переживаний повседневности сводятся к вопросу о дефиците свободного времени и избытке предложения разных способов занять его.

«Я думаю, что те, чья молодость прошла в Советские годы, ностальгируют по тем, хоть и сложным, но по сути простым временам. Они привыкли, что за них должны решать — что надевать, что смотреть в кино, где отдыхать, где жить.

А сейчас нам трудно совладать с большим выбором. Хочется, чтобы направили. А тебе практически говорят: "Делай, что хочешь"».

При этом избыток становится такой же проблемой, как в советское время дефицит. Это относится и к товарам, и к развлечениям. Родители жаловались, что нечем заняться, а дети сетуют, что им всё время навязывают какую-то чепуху.

«Каждый день современного человека проходит в бегах. Оглянешься порой, думаешь: "Куда ты несешься, сломя голову?". В университет, на работу, в магазин, за продуктами, в кино, театр — настоящий марафон. И как бы ни торопился, ни планировал своё время, всё равно никуда не успеваешь. В советское время такого не было. Это, конечно, не значит, что люди не ходили на работу, в университет — ходили! Но как-то всем хватало времени и на то, чтобы посидеть на кухне с друзьями, поболтать о том, о сем. Даже фильмы советской эпохи пропитаны какой-то неторопливой духовностью, благодаря которой можно остановиться и подумать, осмотреться, почувствовать момент.

Мне кажется, всё это является результатом огромного предложения различных видов досуга на различный вкус и карман, появившиеся после распада СССР. Человеку не нужно, по сути, думать, чем ему заняться вечером, когда ему чуть ли не насильно впихивают телевидение, интернет. Даже думать не надо, только протяни руку к кнопке. Это лишило человека возможностей для творчества, заинтересованности чем-то. А творчество — это лучший отдых и самый приятный вид деятельности. Поэтому люди и скучают по СССР».

Между тем, свободное время в советский период прекрасно можно было занимать какой-то деятельностью по собственной инициативе. На это и указывают студенты, как на утраченное преимущество прошлого. Но кто мешает и сегодня отвергать предложение «навязанного досуга» и заняться творчеством? Проблема, видимо, всё-таки не в свободном времени, а в устройстве жизни и общества, в том, как изменились в этих условиях сами люди. Примечательно, что «отсутствие выбора» здесь оказывается совмещенным с такой в целом позитивной ценностью, как «простота» и перестает оцениваться однозначно негативно.

Советское общество воспринимается как общество с коллективными целями, которые действительно достойны того, чтобы к ним стремиться. В свою очередь, современное общество либо таких целей не предлагает, либо студенты себя с этими целями не ассоциируют, не считают их духовно и культурно достойными. Отсюда возникает представление о «пустоте» современной жизни и от обратного – ретроспективная оценка советской жизни как духовно и культурно наполненной.

«Сплоченность/ разобщенность» – еще одна важная оппозиция, отмеченная студентами в работах. Кто-то вспомнил и о «единстве народов».

«Я бы сказала, что тогда было интересней жить. Пионеры, лагеря, комсомол… Это сплачивало и объединяло людей. Сегодня же каждый живет в радиусе своего компьютера и квартиры, не зная, кто за соседней дверью».

Уровень сплоченности советского коллектива студентами явно преувеличивается. Исследования советской реальности дают несколько иную картину, а главное – разобщенность постсоветского общества в 1990-е годы не может быть объяснена иначе, как следствием процессов, уже происходивших в СССР. Но очевидно эти процессы в постсоветский период были не преодолены, а наоборот, усугубились. Отсюда идеализированная оценка советского общества как сплоченного и неожиданное для людей, не живших в СССР, доверие к пропагандистскому тезису о единстве общества. Поскольку сами студенты не подвергались пропагандистской обработке со стороны государства, этот тезис был явно передан им в устной традиции от представителей старшего поколения и некритически воспринят на фоне собственного жизненного опыта, демонстрирующего серьезную социальную разобщенность в современной России.

Одним из проявлений современной разобщенности становится «недоступность перемещений по стране».

«Расстояние казалось меньше, работали аэропорты, билеты были дешевле, поэтому видеться с родственниками было проще, и делали это чаще. Многие из близких оказались теперь в другой стране».

В советское время одним из главных культурных терзаний интеллигенции была невозможность выехать за рубеж. И свобода передвижения воспринималась именно в этом контексте. Сейчас в сознании студентов ситуация частично переворачивается. Главная проблема видится в трудности поездок по собственной стране и в том, что часть этой родной страны теперь сама стала заграницей. При этом главным препятствием являются не запреты, а дороговизна билетов: фактор, мало влиявший на поездки советских людей, о чем студенты прекрасно осведомлены.

Еще одним важным преимуществом советского времени названа доступность спорта, и то, что заниматься им было гораздо дешевле, чем сейчас.

«Дешевле экипировка, снаряжение, многочисленные спортивные базы, которые сейчас закрыты, до которых было проще добраться, потому что проезд дешевле. В школе и университетах гораздо больше уделяли внимания спорту».

Социальная природа произошедших перемен видится студентами с большим трудом. В лучшем случае, социальное входит в их сознание наиболее наглядными и поверхностными проявлениями, например – неравенством доходов.

«В советские годы равенства было гораздо больше, чем сейчас. А сейчас слишком много поводов для зависти.

Часто слышишь от дедушек и бабушек: "Мы честно трудились! А сейчас бандюганы одни!" Новые способы достижения целей людям, выросшим и прожившим большую часть жизни в СССР, кажутся странными».

По-новому оцениваются и произведенные в СССР товары; сравним это с нашим собственным тогдашним восприятием советских и западных вещей — недовольство первыми и восхищение вторыми:

«То, что производилось и распространялось в СССР, было более практичным, полезным и нужным».

«Мы росли на продуктах, проникающих в повседневность с Запада, и как сегодня выясняется, многие из этих товаров приносят вред».

«Может, эти вещи и неизящны, зато делали на века!».

В этих оценках ярко выражен протест против особенностей современного потребления: запрограммированная недолговечность, непрочность, ускоренное устаревание товаров, заставляющие людей чаще покупать.

«Усталость» от западной культуры и тоска по «своему» также, по мнению молодых людей, провоцирует ностальгию по советскому.

«На мой взгляд, советская ностальгия вызвана противоречивостью современной западоцентричной культуры. Если десять лет назад всё западное вызывало крайний интерес, то сейчас в обществе возникает эффект «пресыщения». Американские и западноевропейские культурные практики очень сложно совместить с российской моделью, поскольку два общества шли по совершенно противоположным путям развития. Люди в некотором смысле устали от западных веяний, и в советской культуре видят для себя нечто далекое, но привлекательное».

«Мне кажется, что люди, которые успевают познать жизнь нескольких эпох, всегда ностальгируют по тому времени, в котором прошли их детство и молодость. Я уверена, что когда царская власть сменилась на власть советскую, люди так же хотели обратно и говорили: "Было-то как хорошо, а что теперь". Быть может, и в жизни моих современников еще произойдут такие немыслимые перемены, что только и будет слышно: "Как здорово жилось при Путине и при Медведеве!".

И всё же ностальгию связывают с конкретно утраченными обстоятельствами. Ведь люди не испытывали ностальгию по 1937 году, даже спустя 10 лет. 1930-е годы никогда в советском обществе не становились объектом массовой ностальгии, в отличие от 1920-х и, как ни странно, войны. В последнем случае ностальгия объясняется тем, что, несмотря на страшные испытания и жертвы, война мобилизовала в людях много позитивных сторон их личности и в то же время оказалась периодом относительной свободы (по сравнению, конечно, с тоталитарной ситуацией 1930-х годов).

Даже если предположить, как это делается в текстах некоторых студентов, что по каждому десятилетию спустя некоторое время начинают ностальгировать, интенсивность и глубина этой ностальгии различна. Например, попытки создания ностальгии по 1990-м, которые предпринимались совершенно сознательно и целенаправленно (вспомним несколько хорошо финансируемых проектов в интернете и на телевидении), большого эффекта не дали. В качестве массового явления ностальгии по девяностым в России не наблюдается. Напротив, 1960-е годы и ранние 1970-е породили целую «индустрию воспоминаний».

«Советская тематика стала использоваться в коммерческих целях (и здесь, на мой взгляд, советское прошлое приукрашивается). Например, в Ярославле есть кафе с якобы советским меню, то есть еда и интерьер маркируются как советские, хотя это не так. Они иные, и скорее лишь воспроизводят представления создателей этого заведения о советском. Здесь же можно упомянуть и Столовую N 57 в ГУМе.

Вполне актуальны стилизованные под советское плакаты, немного измененные советские песни, советские фильмы – не зря ведь было снято продолжение "Иронии судьбы"… Однако действительно советского, как мне кажется, сохраниться просто не могло: уже нет той среды, и сознание людей также изменилось».

«Не так давно в интернете стало пользоваться чрезвычайной популярностью старое советское видео Эдуарда Хиля "Мистер Трололо". Своеобразное, чисто "советское", отсутствие пластики, постановка голоса, мимика вызвали множество пародий как в России, так и в США, например. Тут же выпустили майки с изображением Хиля, дополненные, для колоритности вероятно, советской символикой».

«Советские образы возвращаются в современную жизнь в виде продуктов потребительской ностальгии. Можно говорить об очень странном эффекте использования бытовых практик прошлого, воспроизведения их элементов в качестве "наживы" для потребителя.

Самой важной областью, на мой взгляд, является гастрономическая. Речь идёт об упаковке товара, воспроизведении аутентичного дизайна с отсылкой к соответствующему качеству. Сырки, сгущенка, икра, сок, чай — всё это имеет спрос у потребителя, если является «тем самым», отсылает к «тем самым» стандартам качества.

Еще один сегмент рынка, использующий советскую символику, — дизайн и реклама. Начиная с плакатов «как у Маяковского», и заканчивая лозунгами времен БАМа. Что неудивительно, так как подобная стилистика "цепляет" взгляд и вызывает ряд определенных коннотаций, опять же, связанных с ностальгией.

Третий контекст актуализации советского — это мода с ее стремлением к обновлению "по кругу". Если в одном сезоне появляются элементы дизайна советской одежды, то через некоторое время они оказываются в магазинах, готовые для потребителя. В качестве примера — спортивная форма, пионерские галстуки, свитера с высоким горлом в коллекциях».

«Сразу же возникает образ одного старого московского переулка в центре города. На здании с классическим портиком выделяется яркая вывеска. Это модный шоу-рум китчевого дизайнера Дениса Симачева, ставшего более чем известным благодаря отсылкам к советскости и традиционной русскости. Неисчерпаемые ресурсы для творчества позволяют окупать аренду площадей, близких к Кремлю, и производство в Италии.

Кроме того, ностальгия по советскому в последнее время явно оставляет в плюсе учредителей тематических "общепитовских" точек. В меню – "чай со слоном", конфеты "Москвичка", тархун, ситро, сосиски "молочные", котлета "по-киевски", коктейль "слеза комсомолки". И какое-нибудь звучное название для кафе, вроде "Слава КПСС!".

Студенты интуитивно правильно сравнивают нашу ностальгию по советскому с западной ностальгией по 1960-м, добавляя, что в нашем случае на временной разрыв накладывается еще и системный перелом. Западные 1960-е и западные 2000-е все-таки относятся к одной и той же социальной системе, тогда как у нас 1960-е годы становятся наиболее привлекательным вариантом образом советского строя, а ностальгирующий субъект живет уже при капитализме:

«Равно как западный мир переживает волну ностальгии и возвращения к модным веяниям 1960-х годов (например, в одежде или музыке), так и россияне испытывают радость от ретро. Но история у нас другая, поэтому у нас лишь немногие будут вспоминать о музыке Фрэнка Синатры, или об иконе стиля Жаклин Кеннеди, или о вкусе старой кока-колы».

Однако с западной ностальгией всё тоже не так просто. 1960-е годы в Европе были как раз пиком развития социального государства, то есть тем временем, когда две системы в наибольшей степени сблизились. И в этом плане западная ностальгия по 1960-м очень сродни советской.

Полагаю, что и брежневский застой вызывает положительные ассоциации не сам по себе, а тоже лишь в комплексе с общими воспоминаниями о советском, куда включаются те же 1960-е. Для младшего поколения эти нюансы вообще мало различимы. Студенты увязывают формирование цельного образа «советского» с культурным обслуживанием иностранцев, которые не способны вникнуть в различия между этапами советской истории.

«Где чаще всего сегодня можно встретить "следы" советского прошлого? Я полагаю, что одним из самых популярных сюжетов окажется рынок сувенирной продукции. Это и ностальгия сегодняшнего россиянина по прежним временам, которые в сознании в общем-то любого человека окрашены скорее положительно, но также и любознательность человека, который в СССР даже и не жил. Как ни странно, молодые люди сегодня проявляют чрезвычайный интерес к советской технике или одежде…

Нередко производители, оценивая потенциальный спрос, играют на этом.

Что увозит из Москвы турист? Помимо матрешек и шапок, в сувенирных лавочках на Красной Площади множество мелких, казалось бы, не особо примечательных вещиц, так радующих иностранного гостя».

«К СССР стали обращаться буквально с первых лет после его распада. Еще в начальной школе, в 1990-е, ребята из старших классов носили ярко-красные толстовки с надписями "СССР" или "USSR" или изображением серпа и молота.

С начала XXI века и до сегодняшнего дня мы пережили волны популярности 60-х, 70-х, 80-х годов; был период тотального увлечения сороковыми. На 65-летие победы каждый второй внедорожник красовался наклейками с лозунгами "На Берлин!", или "Спасибо деду за Победу", или скромным "Т-34".

Сейчас ностальгирует мое поколение — на смену дискотекам 80-х приходят дискачи 90-х. В моде джинсы-варенки, куртки-пилоты, высокие кроссовки. Но при этом, такое обращение к минувшим десятилетиям — сугубо локальное явление. Каждая страна переживала свои сороковые, семидесятые, девяностые. У нас тоже разделение, но при этом всегда в моде просто советское — без конкретных дат, как будто СССР — это комплексное описание всего прошлого нашей страны. Но если благодаря собственным воспоминаниям, рассказам старших и школьной программе мы всё же в состоянии разделять войну, "оттепель" и "перестройку", то остается большая категория людей, не обращающих на это внимания. Именно на них работает советский мерчендайзинг. Это — туристы-иностранцы. Их общее представление о нашей стране сводится к понятиям, охватывающим не то, что 74 года в истории ХХ века, но целые века. Отсюда — медведи, водка, буденовки и шапки с кокардами.

Предприниматели, продающие СССР в сувенирах на Красной площади, зарабатывают на стереотипном мышлении доброй половины мира.

Для нас — рестораны с советской кухней, элементы интерьера и одежда той эпохи. Для иностранцев — предметы из разных времен, но выдающие себя за советские».

«Раньше знаковым было понятие "западного", — писала культуролог Ольга Балла. — Теперь, когда СССР ушел в прошлое, "советское" само становится "иносказанием" множества смыслов. Знаком, тайным или явным, противостояния современности. То, что еще на нашей памяти было рутинной повседневностью, предметом насмешек, источником раздражения и досады — вдруг стало неисчерпаемой кладовой намеков на иные возможности бытия.

Мы думаем, что вспоминаем советское. На самом деле мы сейчас осваиваем его заново, как чужой язык…

Человек устроен так, что ему всегда нужен «противовес» настоящему. Советский мир стал приобретать свое — может быть, настоящее! — значение, начал открываться, осмысливаться заново, когда сделался утраченным, несбывшимся, недостижимым.

Утраченное не подлежит разрушению. Прошлое не проходит. Освобожденное от власти времени, оно отходит под власть вечности»[1].

«При мысли о том, что же в более или менее аутентичном виде сохранилось после СССР, мне сразу вспомнились такие учреждения, как больница, школа, детский сад. Многие такие заведения, на мой взгляд, не успели измениться, а потому сохранили в себе частицу советского прошлого. Так, в больницах кормят всё той же кашей. То есть, конечно, не совсем той, ведь продукты совсем другие, а потому и вкус другой, но сама система организации быта в поликлиниках, больницах, школах напоминает советскую».

«Для меня советская тематика актуальна тем, что именно в такой атмосфере прошло мое детство. Дело в том, что я росла в провинции, где время идет медленнее, поэтому предметы и образ жизни, которые в Москве уходили в прошлое, для нас оставались живыми. Некоторые моменты остаются таковыми до сих пор. Сейчас меня удивляет, что некоторым моим сверстникам не понятно, что такое керосиновая лампа. А ведь моя семья пользовалась ею совсем недавно. Советская тема жива для меня и потому, что это молодость моих родителей. Мой папа сохранил для нас с братом много мелочей, которые помогают нам понять, как была устроена жизнь, когда папа и мама только познакомились.

Помню, меня восхищали советские купюры: они казались мне, почему-то, историческими (наверное, это связано с профилем Ленина)».

«Удивительно то, что когда сейчас я вижу что-то из СССР, это становится родным. И это странно. Ведь я почти не жила при советской власти».

«Здесь возникает очень странный эффект. Чем больше мне лет, тем более близким и понятным кажется советское».

«Я никогда не находила в себе ни малейшего желания заняться изучением советского времени. То, как оно представляется в фильмах и рассказах, мне не очень нравится. Оно кажется очень скучным, серым, однообразным. В советском времени я бы оказаться не пожелала.

Сейчас, узнав больше деталей, представив цельную картинку, я отношусь к советскому времени с пониманием и уважением, как к ступени к настоящему, которое мне нравится и по которому в старости я тоже скорее всего буду ностальгировать».

«Помню, учась в школе, я всерьез спрашивала маму, были ли в ее детстве телевизоры, джинсы и дискотеки. А она, смеясь, просила, чтобы я не путала 1970-80-е годы с каменным веком.

А СССР тогда и был для меня каменным веком — чем-то, что давно и безвозвратно ушло.

Сейчас же мне всё больше становится понятно, что начать «новую историю» невозможно. Невозможно просто отбросить царскую Россию, Советский Союз, «лихие 90-е» (нужное подчеркнуть) и построить что-то принципиально новое.

Чем больше мы пытаемся уйти от советского, тем актуальнее оно становится.

И сейчас мне кажется, что важнее всего уметь видеть «советское», понимать его истоки и следствия».

Следующим шагом в данной логике рассуждений, могло бы стать стремление понять социальную природу как советской, так и постсоветской реальности, закономерности и смысл перехода от одной к другой, разобраться в причинах сохранения преемственности в одних случаях и разрыва в других. Однако сделают ли студенты этот следующий шаг, вопрос их собственного профессионального и интеллектуального будущего.