Истории от Олеся Бузины: «Белая гвардия» — рождественская сказка

Каждый год, когда наступает декабрь, и Киев накрывает, по выражению классика, «шапкой белого генерала», я перечитываю знаменитый булгаковский роман о «страшном» восемнадцатом годе. Иногда — целиком. Иногда — просто перелистываю. У нас с этой книгой давний роман — с самого 1983 года, когда мне, четырнадцатилетнему, буквально на несколько дней дали почитать «Белую гвардию». В андроповском СССР она была страшным дефицитом. Добыть ее можно было только по знакомству или на черном рынке — прообразе нынешней «Петровки», находившимся тогда в леске за метро «Политехнический институт» — в отстойниках железной дороги, где «ночевали» поезда.

Стоил черный томик «Белой гвардии» (в конце его как довесок помещался еще и рассказ «Ханский огонь») целых пятнадцать рублей! Для тех времен, когда зарплата инженера равнялась 160-ти рублям, а студенческая стипендия — сорока, это была огромная сумма. По крайней мере, для меня, восьмиклассника, у которого вообще никаких денег не было. Поэтому я старался не только прочесть, но и запомнить все, что можно, зная, что книжку заберут ровно через четыре дня.

Кадет с мамой и сестрой, 1909 г. На обороте надпись «И готовясь в бой опасный, помни мать свою»

ТЕМНЫЕ МЕСТА «БЕЛОЙ ГВАРДИИ». К тому времени я уже успел посмотреть фильм «Дни Турбиных», снятый по пьесе, родившейся из этого романа. Поэтому некоторые герои были знакомы. Я и до сих пор представляю Мышлаевского в исполнении Владимира Басова, Шервинского — как Ланового, а Елену — Валентиной Титовой. Но полковник Турбин в романе отсутствовал. Вместо него был полковник Най-Турс. И погибал он не в гимназии, а просто на улице. А еще в книге жили прапорщик Шполянский, петлюровский полковник Козырь-Лешко, поэт-сифилитик Русаков и множество других персонажей — Карась, Кирпатый, молочница Явдоха с «босыми стройными ногами» и «колышущейся упругой грудью», смущавшими инженера Василису…

Булгаков: «Московские смылись куда-то за сизые леса есть дохлятину»

Все это порождало массу вопросов. Где находится Алексеевский спуск? Почему кокарда на офицерской фуражке названа автором «потемневшей»? И что это за такие «узкие щегольские сапоги с пряжками на икрах», которые стаскивают с бедняги Мышлаевского друзья, пытаясь спасти его обмороженные ноги? Что означают слова «гусарские зигзаги», «явственно» увиденные Николкой на плечах полковника Най-Турса в момент его смерти? Какие такие «зигзаги» могут быть на плечах? Даже у гусар? А «гетманские сердюки» — это кто?

Вот они, сапоги «с пряжками на икрах», которые носил Мышлаевский

Материальный, описанный до мелочей мир романа порождал такие же загадки, как и его неизъяснимое литературное обаяние. Кстати, комментария к «Белой гвардии», насколько мне известно, нет до сих пор. Читатели вынуждены пробегать мимо этих совершенно понятных современникам Булгакова деталей, опуская их как маловажные. А жаль. Так что эта статья в какой-то мере — попытка восполнить этот пробел.

И «РУСОФОБ», И «УКРАИНОФОБ», И «АНТИСЕМИТ». Но о сапогах с пряжками и гусарских зигзагах чуть позже. Сначала о том, почему же нас уже почти сто лет так чарует эта книга — самый киевский из всех киевских романов? Ведь Булгаков, что бы там ни говорили мы, его почитатели, — очень «неправильный» писатель. С любой точки зрения, неправильный. Неполиткорректный. Беспартийный в лучшем литературном смысле этого слова.

Так называемые «свидомые украинцы» считают его украинофобом. Не могут простить острых реплик булгаковских героев. Того же доктора Турбина: «Я б вашего гетмана за устройство этой миленькой Украины повесил бы первым!.. Кто терроризировал русское население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? Гетман. Кто развел всю эту мразь с хвостами на головах?.. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, так начали формировать русскую армию?». И еще одну — того же Турбина: «Сволочь он, ведь он же сам не говорит на этом проклятом языке!». Или вот это полупрезрительное от Шервинского в ответ Турбину: «Край украинский, здесь есть элементы, которые хотят балакать на этой мове своей, — пусть!».

Полевая форма, 1914 г. Этот прапорщик одет строго по уставу. Он только что закончил училище. Кокарда на его фуражке еще не потемнела

Нехорош Булгаков и на правоверный еврейский взгляд. Взял да и написал, не думая ни о каких приличиях: «Справиться с гетманской и немецкой напастью могут только большевики, но у большевиков своя напасть:

—Жиды и комиссары».

Все пытаются наклеить ему ярлык «антисемита». Как будто, писатель — простой товар, вроде лапсердака, сущность которого определяется ярлычком в лавке.

Но и русские у Михаила Афанасьевича, извините, какие-то не такие. Не героические. Русские, как известно, «не сдаются». А любимые герои Булгакова — блестящие русские офицеры — разбегаются по домам при приближении шлыкастого воинства того самого Петлюры, о котором в романе сказано: «миленький украинский президент — сволочь такая». Вот так от этой «сволочи» и бегут! Да еще и обосновав, почему не могут не бежать!

Гусарские погоны с зигзагами. Под номером 9 — полковника 9-го Киевского гусарского полка, который стоял в Василькове

«Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан!» — эта надпись есть и в романе, и в пьесе, и в фильме. Все они о добровольчестве. В том числе и о смешной его стороне — добровольном отказе от последствий добровольчества. В последний раз на сцене пришлось мне смотреть «Дни Турбиных» в Киеве, на излете «оранжевой революции» — то ли в конце 2004-го, то ли в самом начале 2005-го года. Представьте: на Крещатике Майдан табором стоит, хмельные ющенкофилы гуляют по улицам, а в двух шагах в Октябрьском дворце — бывшем Институте благородных девиц — зал забит благородной публикой. Московский художественный театр (тот самый МХАТ, где впервые была поставлена пьеса Булгакова) привез в Киев белогвардейское творение Михаила Афанасьевича. И полный аншлаг — не просто до галерки, а, кажется, до самой люстры в зале! Киев пришел посмотреть на полковника Турбина в исполнении будущего адмирала Колчака — Хабенского и Мышлаевского — Пореченкова — он же «агент национальной безопасности». Ну, полный московско-киевский абсурд! Как всегда, у Булгакова. Тем более, если учесть, что за всю историю скандально-знаменитой пьесы ни один киевский театр так и не решился ее поставить, боясь обвинений в украинофобии!

НЕ ГЕРОИ? Сидя в зале на этой постановке, я вдруг поймал себя на мысли: получается, что герои моих мальчишеских грез — совсем не герои? На сцене люди в офицерских мундирах пили, закусывали, пели «Боже, царя храни!», рассуждали о том, что селедку нельзя есть без водки, а потом, вместо того, чтобы погибнуть в Гимназии, помитинговав, расходились по домам, чтобы снова пить, играть в карты, шпыняя Лариосика, и даже обосновывать возможный переход к большевикам. Что же тут героического? А в романе есть еще и знаменитое тальберговское: «Мы отгорожены от кровавой московской оперетки». Интересно, как читается эта фраза в Москве? Как антирусская? Простите, «антимоскальская»? Особенно, если вспомнить еще одну, принадлежащую даже не герою, а лично автору: «После нескольких тяжелых ударов германских пушек под Городом московские смылись куда-то за сизые леса есть дохлятину»…

Ай да Булгаков, ай да сукин сын! Гений! Ведь на сотню нечистых у него обязательно найдется один чистый. На «жидов-комиссаров» — тот несчастный еврей Фельдман, которого зарубят петлюровцы прямо на улице, когда он побежит за повитухой для рожающей жены: «Боже! Сотвори чудо. Одиннадцать тысяч карбованцев… Все берите. Но только дайте жизнь! Дай! Шмаисроэль! Не дал. Хорошо и то, что Фельдман умер легкой смертью. Некогда было сотнику Галаньбе. Поэтому он просто отмахнул шашкой Фельдману по голове».

БЕСПОЩАДНО ЧЕСТНЫЙ КЛАССИК. На пьющих и блюющих с перепою офицеров (кто забыл, напомню: «В узком ущелье маленькой уборной, где лампа прыгала и плясала на потолке, как заколдованная, все мутилось и ходило ходуном. Бледного, замученного Мышлаевского тяжко рвало. Турбин, сам пьяный, страшный, с дергающейся щекой, со слипшимися на лбу волосами, поддерживал Мышлаевского».) найдутся полковник Най-Турс, который погибнет на улице, спасая юнкеров и полковник Малышев — тот самый, что студенческий дивизион распустит, узнав, что гетман бежал, и защищать некого. Распустит со словами: «Дети мои!».

А, что касается украинофобии и «несуществующего» языка, то вся штука в том, что если «Война и мир» Толстого написана по-русски и по-французски, то «Белая гвардия» — по-русски и по-украински. Все украинские персонажи у Булгакова говорят на украинском языке, доказывая этим фактом его неоспоримое существование. Причем, литературоведы давно заметили: в украинском языке романа — ни одной ошибки! Ибо киевский подольский мальчик Миша Булгаков, выросший в двуязычном городе, знал его так же хорошо, как и русский. Поэтому и разворачивается «в голове конной колонны» полка Козыря-Лешко «двухцветный прапор — плат голубой, плат желтый, на древке».

И летит над полями:

Гай, за гаем, гаем,

Гаем зелененьким…

Там орала дивчинонька

Воликом чорненьким…

Орала… орала,

Не вмила гукаты.

Тай наняла козаченька

На скрипочке граты.

Никто никогда в XX веке не описывал украинское, более того, петлюровское, ТАК замечательно, как Булгаков. А ведь описывал он ВРАГОВ — тех, с кем сам сражался в 18-м. Кто еще так запечатлел знаменитый полк черных запорожцев — черношлычников — ни белой, ни красной коннице не уступавших в отваге: «Фью… ах! Ах, тах, тах!.. — засвистал и защелкал веселым соловьем всадник у прапора. Закачались пики, и тряслись черные шлыки гробового цвета с позументом и гробовыми кистями. Хрустел снег под тысячью кованых копыт. Ударил радостный торбан.

— Так его! Не журись, хлопцы, — одобрительно сказал Козырь. И завился винтом соловей по снежным украинским полям».

Скажете, некрасиво? Что лучше: золотые погоны или черные шлыки? Кому как — вопрос открыт до сих пор. Напомню только, что и сам Булгаков несколько дней формально был… петлюровцем — мобилизованным доктором в армии УНР — воинстве того самого «миленького президента». Хоть и сбежал с этой «службы» при первом же случае. Душа его (это невозможно отрицать!) на другой стороне — за «кремовыми шторами», с белыми. Но писательская честность такова, что и поэтичность петлюровской души, которую некоторые отрицают напрочь, умел он почувствовать и живописать. А во времена великой русской смуты начала прошлого века, требовавшей от писателя строгой «партийности» (и красной, и белой, и петлюровской) было это великим подвигом.

О жанре «Белой гвардии» будут спорить вечно. Что это: исторический роман, написанный, вопреки всем правилам, всего через шесть лет после киевских событий декабря 1918-го? Приключенческий, авантюрный, где герои спасаются, как персонажи Дюма, ускользнув в заботливо открытую прекрасной незнакомкой дверь? (В «Графине де Монсоро так уходит от погони Бюсси, в «Белой гвардии» — доктор Турбин.) Реалистический? Ведь в реальности, как и в приключенческом романе, нас, заигравшихся мужчин, тоже иногда спасает только случайность в виде заботливо посланного Господом ангела-спасителя женского пола.

Думается мне, что «Белая гвардия» — это просто большой (очень большой!) рождественский рассказ. Считается, что этот жанр придумал Чарльз Диккенс в 40-е годы XIX столетия. Но это полная неправда. Редкий случай низкопоклонства перед Западом, ни на чем не основанный. Открыл его за десять лет до Диккенса наш соотечественник — русский классик украинского происхождения и любимый писатель Булгакова — Николай Васильевич Гоголь. Открыл в произведении, которое так и называется — «Ночь перед Рождеством».

В рождественском рассказе, по условиям жанра, бедного несчастного героя, которому, кажется, и надеяться осталось только на черта, ждет счастливый билет. Действие этих произведений, как явствует из их названия, происходит всегда накануне праздника Рождества Христова.

Действие «Белой гвардии» тоже начинается примерно за месяц до Рождества: «Итак, был белый, мохнатый декабрь. Он стремительно подходил к половине. Уже отсвет Рождества чувствовался на снежных улицах. Восемнадцатому году скоро конец». Напомню, что Петлюра взял Киев 14 декабря. Главные события целиком вписываются в эту неделю накануне падения города. А финал романа выпадает на ночь с 6-го на 7-е января — на Рождество, когда спасшиеся Турбины и их друзья снова собираются под елкой. Описанием детской рождественской елки книга начинается: «Всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях». Елкой она и заканчивается. Герои книги тоже вытащили счастливый билет — в конце 1918 года это означало, что они просто УЦЕЛЕЛИ.

КРАСНЫЕ ЗВЕЗДЫ. А Вифлеемскую звезду, восхождение которой пророчило рождение Спасителя, заменяет сообщение Шервинского о приближении красных с невиданными звездами на фуражках: «Открыв рты, Шервинского слушали все, даже Анюта пришла из кухни и прислонилась к дверям.

— Какие такие звезды? — мрачно расспрашивал Мышлаевский.

— Маленькие, как кокарды, пятиконечные, — рассказывал Шервинский, — на папахах. Тучей, говорят, идут… Словом, в полночь будут здесь…

— Почему такая точность: в полночь»…

Действительно, почему? Потому что и Вифлеемская звезда всходит в полночь, а герои подсознательно соотносят появление красных звезд со знакомыми им с детства евангельскими событиями. Красная звезда всходила и над Москвой, и над Киевом. Все булгаковские персонажи, да и он сам, так или иначе будут приспосабливаться к ее сиянию.

Новогодняя открытка начала ХХ в. По тем временам пара выглядит очень откровенно. Но издатели не боялись таких сюжетов

P.S. А теперь о гусарских зигзагах, кокардах и сапогах с пряжками. Дореволюционные офицерские сапоги должны были сидеть на ноге, как перчатка на дамской ручке — в облипку. Обувать-снимать такие на фронте было невозможно. Поэтому, примерно с 1915 года, распространение получили более удобные сапоги, имевшие наверху голенища короткий разрез, который застегивался на маленькую пряжку. Очень модная, красивая и практичная вещь. В «Белой гвардии» ее носят и Николка, и Мышлаевский.

«Потемневшая» кокарда на фуражке «блином» у Мышлаевского говорит, что он носил ее давно. Причем, на фронте — в полевых условиях. Офицерские кокарды были двух типов. Дорогая парадная — из белого фарфора не темнела, но легко билась. И дешевая металлическая, штампованная. Как раз такая и украшает головной убор лихого булгаковского героя, воюющего еще с 1914 года — как написано о нем в романе, с тех времен, «когда война началась».

И, наконец, главная загадка — таинственный «гусарский зигзаг». Полковник Най-Турс до революции командовал гусарским полком. По форме ему были положены полковничьи галунные погоны с двумя просветами и без звездочек. У гусар они отделывались еще и свойственным только этому роду кавалерии угловым шитым зигзагом поперек погона. Этот зигзаг и бросается в глаза Николке в момент гибели командира.