Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
Всем, звереющим при утверждении, что русскому языку в Украине нужно предоставить государственный статус, я показываю книгу Тараса Шевченко «Усі твори в одному томі». Толстенькая такая книжечка на 824 страницы! Самое забавное, что только 259 страниц в ней на украинском языке (как говорили до революции, «по-малорусски»), а все остальное — то есть 565 страниц — на «клятій москальській мові», звуки которой доводят современных «фарионов» до нервных припадков. Получается, что больше чем две трети произведений Великий Кобзарь написал не на наречии родной украинской деревни, а на языке императорской казармы и Академии наук.
Но это если считать в страницах. Фактически же украиноязычный сегмент составляет в наследии Тараса Григорьевича не треть, а значительно меньше, так как по-украински он писал только стихотворения и поэмы (жиденькие «столбики» посредине странички!), а густую прозу, заливающую всю страницу буквами, предпочитал сочинять исключительно по-русски! Даже ту, где все герои живут и действуют на Украине. Полагаю, если подсчитать творческое наследие Тараса в так называемых знаках, то вряд ли украиноязычные произведения займут в них даже четвертую часть.
Эту странность в нынешней Украине предпочитают замалчивать. Ведь для националистической идеологии нет ничего обиднее сознания того простого факта, что Шевченко писал, разговаривал и думал (особенно подчеркиваю последнее!) преимущественно по-русски. Как так могло получиться? Родился в деревне. До пятнадцати лет никуда не выезжал из родной Кирилловки и ее окрестностей, общался с односельчанами, почти не учился грамоте, если не считать куцей «науки» у местного дьячка, и вдруг, уехав вместе с паном Энгельгардтом сначала в Вильно, а потом в Петербург, настолько освоил язык Пушкина и Лермонтова, что одним махом настрочил на нем девять повестей и интимный дневник с подробными отчетами о кутежах и посещениях борделей.
Тут что-то не то. Или Шевченко был выдающимся лингвистическим гением, способным в два счета выучить любой иностранный язык, или русский был для него не иностранным, а родным? Попросту говоря, другим диалектом одного и того же языка?
Тарас Шевченко. До революции тоже был в русской литературе
Увы, полиглотом и лингвистическим гением Тарас Григорьевич не был. Уже в Петербурге он попытался овладеть модным в аристократических кругах французским и даже брал частные уроки, но никаких существенных успехов не добился. Ни один из мемуаристов не вспоминал, что Шевченко когда-либо разговаривал или читал по-французски. Ни в трезвом, ни в пьяном виде от него не слышали ни одного французского слова.
К тому же, легко разговаривая по-русски и по-украински, автор «Гайдамаков» писал на этих языках, не соблюдая даже элементарных правил орфографии. Точки, запятые, тире и двоеточия до последних дней жизни составляли для него что-то вроде секретного шифра, непостижимого простому человеческому уму. То же самое относилось и к правилам употребления прописных и заглавных букв. Собственное имя в письмах Шевченко мог писать с маленькой литеры, а фамилию почему-то — уже с большой. Почему — загадка. Многочисленные официальные шевченковеды даже боятся поднимать этот вопрос. Чтобы, не дай Бог, не развалить идею «державності», у истоков которой находился, судя по чтению подлинных шевченковских рукописей, полуграмотный человек. Поэтому сегодня автографы Великого Кобзаря составляют одну из самых больших тайн Института литературы им. Т.Г. Шевченко, многочисленных музеев, посвященных его мифической личности, да и, не побоюсь этого определения, всей независимой Украины.
Малограмотный Тарас писал свою фамилию с большой буквы, а имя — почему-то с маленькой
Вот примеры подлинного шевченковского языка и орфографии из писем брату в деревню. От 15 ноября 1839 года: «Микито ридный Брате! Минуло вже билшъ якъ пивтора року, а я до тебе не написавъ ни пивсловечка. выбачай голубе сызый, такъ трапылось. Скажу щыру правду, не те шобъ николы було а бо що, а такъ соби ни се ни те, ще разъ вибачай; я такъ соби думавъ Що жъ шо я на пишу письмо хиба – имъ буде легше? твого я Лыха не возьму на себе, а свого тоби не отдамъ, Такъ щожъ съ тыхъ писемъ? папиръ збавлять тай годи… а все таки лучше колы получишъ прочитаешъ хочъ одно слово ридне, Сердце нибы засміеця, Колы знаешъ що тамъ діеця»…
И от 2 марта 1840-го: «Брате микито треба бъ тебе полаять, та я не сырдытый. Не хай буде такъ якъ робыця, бачъ защо я тебе хочу лаять, чомъ ты якъ тилько получивъ мое письмо до мене не написавъ, бо я тутъ турбувався, трапляеця що письма зъ гришми пропадають… По цилуй старого дида ивана за мене… Оставайся здоровъ – Твій братъ тарасъ Шевченко».
Письмо Шевченко от 2 марта 1840 г. «Брате микито треба бъ тебе полаять, та я не сырдытый»...
Что можно сказать о языке Тараса Григорьевича? Очень похоже на речь персонажа комика Андрея Данилко, известного как Верка Сердючка. Это скорее суржик, чем современный украинский литературный язык. И не мудрено. Ведь ЛИТЕРАТУРНОГО украинского во времена Шевченко еще не существовало. Имелся только украинский диалект русского языка.
Особенно занятно, что процитированные мною письма Шевченко вышли из-под его пера в то время, когда готовилось к выходу первое издание его «Кобзаря». Вы спросите: как мог полуграмотный молодой человек подготовить и издать целую книгу, если он был не в состоянии даже грамотно подписаться? Примечательно, что официальные документы Тарас писал не лично, а с помощью грамотного писаря — например, прошение в Академию художеств о выдаче билета на свободное жительство в Петербурге. Этот документ, датированный 3 июня 1839 года, составлен неизвестной, но грамотной рукой и имеет окончание: «К сему прошенію руку приложил Тарасъ Шевченко».
Гребинка. Автор романса «Очи черные» и редактор «Кобзаря»
А никто опять-таки и не утверждает, что «Кобзарь» был подготовлен к печати лично народным самородком. Его редактором был малороссийский поэт и прозаик Евгений Гребинка — автор всемирно известного романса «Очи черные». Сам Тарас даже не собирался выпускать свои сочинения. Их нашел случайно один из заказчиков портретов — молодой офицер родом с Полтавщины Петр Мартос. Дело было в Петербурге. Позируя Шевченко у него на квартире, Мартос поднял с пола какую-то грязную бумажку. Оказалось, что это отрывок из «Тарасовой ночи». Под кроватью обнаружилась еще пачка подобных опусов. Склонный к меценатству Мартос решил их напечатать за свой счет, а привести в порядок безграмотные автографы уговорил своего доброго приятеля Евгения Гребинку. Поскольку ранние рукописи Шевченко не сохранились, мы так никогда и не узнаем, что в первом «Кобзаре» точно принадлежало Тарасу, а что подправил редактор.
Но вся эта история удивительным образом демонстрирует, что украинская литература родилась не на Украине, а… в Петербурге как забава нескольких скучающих дворян из Малороссии, огранивших творческие опыты одаренного, но совершенно безграмотного бывшего крепостного. Но еще смешнее, что все эти люди не догадывались, что создают именно «украинскую» литературу. Ведь до самой революции 1917 года и Шевченко, и Гребинка, и Котляревский, и Квитка-Основьяненко официально считались РУССКИМИ писателями. Ситуация с «двуязычием» становится еще запутаннее!
Если бы старые книги можно было полностью до последнего экземпляра уничтожать при очередном политическом зигзаге, то народ, имеющий, как известно, короткую память, раз в десять лет верил бы в свою очередную улучшенную «историю». Но книги неуничтожимы. Они накапливаются и позволяют издеваться над примитивными трактовками прошлого, звучащими с высоких трибун.
Если открыть, к примеру, справочник «Галерея русских писателей», изданный в 1901 году в Москве, то обнаружится, что, кроме биографий Пушкина, Толстого, Тургенева, Белинского, Добролюбова, он содержит еще и всех персонажей, которые сегодня украшают школьные учебники по так называемой украинской литературе. На странице 148 находим пространную статью о нашем добром знакомом Тарасе Григорьевиче с душераздирающими подробностями: «Шевченко пришлось много терпеть от невзлюбившей его мачехи. Первоначальной грамоте Шевченко учился у мещанина Губеного. Когда Шевченко минуло 11 лет, его отец умер, ничего не оставив из своего имущества сыну. Мачеха определила сначала Тараса в пастухи, а затем отдала его в учение к одному дьячку. Дьячок жестоко обращался с воспитанником; последний вскоре бежал от него и пытался найти себе новых учителей, пробуя жить у разных дьячков и маляров».
Николай Гоголь. Бесспорно, самый великий малоросс
Сразу вслед за этим идет статья «Николай Васильевич Гоголь»: «Малоросс по происхождению, Гоголь родился в местечке Сорочинцы (на границе Полтавского и Миргородского уездов), в семье небогатого помещика… Белинский провозгласил его величайшим русским поэтом своего времени». Как видим, до революции и Шевченко, и Гоголь числились по одному ведомству русской изящной словесности.
Рядом с ними на странице 147 проживали Григорий Квитка-Основьяненко, о котором сказано, что он «происходил из старинной малороссийской фамилии», и первый редактор шевченковского «Кобзаря» Евгений Гребинка — «малорусский писатель, писавший также на русском языке на сюжеты, взятые из украинского быта».
В определенном смысле, привычная нам по школьным урокам «украинская литература» — просто подделка националистов эпохи «визвольних змагань» начала XX века и национал-коммунистов 20-х годов, взявших на вооружение некоторые элементы националистической идеологии и вписавших ее в советскую «дружбу народов». Рецепт был прост: умерших писателей-малороссов скопом объявили задним числом «украинскими классиками», добавили к ним галичанина Ивана Франко, сербку по происхождению Ларису Косач, сочинявшую под псевдонимом Леся Украинка, и все это объявили «украинской литературой». А для того, чтобы ни у кого не возникало сомнений в подлинности фальшивки, ввели новое фонетическое правописание с буквой «ї» — единственной оригинальной в украинском алфавите. Шевченко, как известно, ее не знал — он, хоть и малограмотно, писал согласно правилам общерусской орфографии — с «ерами» и «ятями».
В 20-е годы шевченковский «Кобзарь» был подвергнут очередной редакторской обработке. Тогда же из его названия исчез мягкий знак — украинизаторам покойного Шевченко показалось, что он слишком уж «русский» для нового украинского мифа. Но фактом остается то, что сам Тарас Григорьевич ни разу не назвал себя «украинцем» и даже никогда не употреблял этого слова в своем творчестве. Язык, на котором он сочинял свои стихотворения, Кобзарь называл «южнорусским». В 1861 году он издал специальный «Букварь южнорусскій» для детей, на котором стоит «Цина тры копійкы».
Зато Шевченко был сторонником общеславянского единства — так называемого «панславизма». Страшные для националистов доказательства этого умонастроения великого человека имеются даже в авторском послесловии к поэме «Гайдамаки»: «Нехай житом-пшеницею, як золотом, покрита, не розмежованою останеться навіки од моря і до моря — слав’янська земля». Какие моря имел в виду Тарас Григорьевич? «Од моря і до моря» — это вариант польской формулы «од можа до можа» — то есть от моря Балтийского до моря Черного. Иными словами, Шевченко собирался включить в будущее идеальное славянское государство и Польшу, и Россию, и Украину, и Белоруссию — все-все, что находилось между Балтикой и Черноморьем. Вот это и есть его подлинная идеология. Хитрые «редакторы» тарасовского наследия просмотрели эту панславистскую геополитическую формулу кирилловского самородка.
Первое издание «Кобзаря». Украинизаторы ХХ века еще не успели его изуродовать правками
Все написанное мною выше прекрасно осознавали отцы украинского национализма. «Одно из величайших несчастий украинской нации, — писал Винниченко, — то, что она очень похожа на русскую».
А как же могло быть иначе, если украинская идея выделилась из общерусской, а корни Украины все в той же Руси? На кого же быть похожей «украинской нации» — на папуасскую, что ли? Куда девать генетику, прежнюю культуру, историю? Значит, пути только два — или начинать историю украинской нации с 1900 года, когда первый политический украинец Михновский написал манифест национализма «Самостійна Україна», или предпринять масштабную подделку истории Украины и «рідної мови».
Пока официальная Украина идет по второму пути. Именно поэтому делается все по «разводу» украинского и русского языков. Специально вводятся новые слова, заменяющие привычные. «Міліціонер» становится «міліціянтом», «аеродром» — «летовищем», а «шприц» — «штрикалкою». Но этого явно мало. Все равно в украинском языке остается слишком много русских слов. Если уже есть «летовище», то почему «стадіон» не заменить «біговищем», а «батут» — «стрибалищем»? Это куда национально-сознательнее! Глядишь, и у спортсменов на «стрибалищі» будет лучше получаться!
«Парламент» — тоже неправильное слово. И пишется, и произносится как в Москве! Давайте назовем его «говорильнею». Или еще лучше — «гавкалищем». «Верховне Гавкалище» — как приятно для уха звучит! И по сути верно — и обругают там друг друга последними словами, и подерутся. Если не нравится «гавкалищем», можно «топталищем» назвать — местом, где топчут демократию и натаптывают депутатские желудки в прямом и переносном смысле.
Но пока главной опасностью для развития украинского языка является не русский, а отсутствие модернизаторских идей в нашей жизни. «Мова» стойко ассоциируется с бесконечным кризисом и государственным цинизмом. Яркий пример: вместо слова «вертоліт» появилось сразу два: «гвинтокрил» и «гелікоптер». Но ни «гвинтокрили», ни «гелікоптери» независимая Украина производить так и не научилась, несмотря на то, что является родиной изобретателя вертолета — киевлянина Игоря Сикорского. Поэтому единственным примером гармоничного, хоть и несколько неграмотного, двуязычия пока остается наследие Тараса Шевченко.
Олесь Бузина
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
