У нас много пишут о беспределе в судах и необходимости судебной реформы. Но уверяю вас: при Мазепах и Полуботках в казачьей державе со справедливостью было не лучше!
Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
У нас много пишут о беспределе в судах и необходимости судебной реформы. Но уверяю вас: при Мазепах и Полуботках в казачьей державе со справедливостью было не лучше!
Гуси спасли Рим, а Запорожскую Сечь — картежник. Недаром колода карт красуется на переднем плане картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». На Рождество 1675 года войско турецких янычар проникло по льду на Сечь и вырезало часовых. Казаки спали. И только в одном курене компания картежников продолжала игру. Именно они засекли врагов и открыли бешеную стрельбу, разбудившую другие курени. Через окошки-бойницы запорожцы косили турок сотнями — ни одна пуля не пропадала даром на узких улочках, где не было спасения. Утром трупы захватчиков опустили в проруби на Днепре, скормив рыбам.
Но не всегда карты приводили к хеппи-энду. Чаще всего страсть к азартной игре оборачивалась внезапной утратой имущества и утомительными судебными процессами. В историческом романе Зинаиды Тулуб «Людоловы» так теряет свой хутор полковник Горленко. Множество подобных трагедий сохранили и старинные акты. Карточные шулера подпаивали незадачливых гуляк и вовлекали их в опасную игру, оставляя в прямом смысле без штанов.
Один такой случай произошел в сотенном местечке Насташка возле Белой Церкви в 1672 году. В городе стал на постой отряд сердюков (наемных пехотинцев) гетмана Дорошенко. Один из них по прозвищу Ильяш предложил в корчме сыграть в карты или кости местному шляхтичу Василию Троцкому. Тот был в дымину пьян и сразу согласился. Игра продолжалась, пока кто-то не сбегал за женой Троцкого. Та утащила мужа домой. Но утром к ним явился Ильяш и заявил, что Троцкий должен ему ровно тысячу злотых, проигранных ночью.
Шляхтич отказался признать долг. Тогда Ильяш обратился в местный суд. От разорения Троцкого спасли только свидетели — местные жители, пившие в той же корчме. Все они в один голос утверждали на суде, что бедняга был пьян, сердюки заставляли его играть силой и даже поколотили слегка его супругу, когда та прибежала на выручку. Городовой атаман отказал нахальному сердюку в удовлетворении претензий. Но тот долго не унимался и подал апелляцию в Белоцерковский полковой суд. Там отнеслись сочувственно к Троцкому как местному жителю. Дело долго лежало без движения, что бывает и в наши дни. И только через шесть лет по взаимному соглашению полковников белоцерковского и сердюцкого решение первой инстанции одобрили, оставив Троцкому его тысячу злотых. Представляете, сколько нервов съел всего один пьяный кутеж?
Зато в городе Остер местный зажиточный обыватель Иван Друцкий в 1715 году проиграл в карты соседу по фамилии Лапика все свое состояние. Сначала — наличные деньги (105 злотых), а потом котлы, комору вместе с запасами хлеба, одежду жены и детей и, наконец, городской дом. Удрученный потерей горе-картежник бросился в Межигорский монастырь, упал к ногам архимандрита и попросил постричь его в монахи, а проигранный дом принять в качестве добровольного вклада в Божью обитель.
Архимандрит тут же почувствовал, что на азартном дельце можно нагреть руки, включил связи и с помощью киевского полковника Антона Танского добился рассмотреть дело о карточной игре в суде Остра. Сделать это было несложно, так как этот городок являлся сотенным местечком подконтрольного Танскому Киевского полка. Решение суда и сегодня поражает полным отсутствием логики, явно демонстрируя, кто в нем был заинтересован. Хлеб и 105 злотых наличными, которые проиграл Друцкий, признали собственностью удачливого соседа, а дом обязали передать Межигорскому монастырю. Единственным справедливым пунктом этого судилища было то, что проигранную одежду жены и детей постановили вернуть ее владельцам. Видимо, мужской монастырь не интересовался детскими и бабьими шмотками. Вероятно, это решение не очень понравилось обогатившемуся на карточной игре Лапике, у которого сильные мира сего отобрали весь выигрыш, кроме «утешительных» 105 злотых. Но его Остерский сотенный суд обязал никогда не предъявлять претензий на дом под угрозой штрафа в 50 талеров в пользу того же суда.
Вообще, связываться с властью было накладно и в те времена, хотя наши историки очень ее хвалят, утверждая, что это была «наша», глубоко «украинская» власть. Вот как она вела себя. В 1719 году зять Иваницкого сотника Волошина за съеденный коровой крестьянина Верескуненко гарбуз отобрал у последнего по суду корову, а за якобы присвоенную тем же Верескуненко «грудку сыра» изъял в пользу истца огород с хатой и садом и поле в три с половиной десятины. Теперь догадываетесь, почему никто не воевал, когда отменяли гетманство? А кто за таких шкуродеров будет кровь проливать?
И наконец еще одно решение подобного рода: в 1722 году некий Аркеменко был обвинен в супружеской измене. Не известно, почему, но, разобрав дело, Пирятинский суд постановил отобрать у любителя внебрачных связей коня, вола и корову в пользу суда. Неужели без коня и вола он стал верным мужем?
Не было правды на Земле, нет и не будет. Отсутствие прецедентного права иногда превращало правосудие в сплошную комедию. В 1707 году некий Мыкытченко изнасиловал в Прилуках местную жительницу по прозванию Гребенчиха. Его казнили, отрубив голову мечом. А другие за такую же провину просто откупались. В 1684 году богатый и похотливый казак Божко из Новых Санжар изнасиловал собственную наймычку. Та подала на него иск. Согласно приговору, она получила за обиду корову из стада насильника (причем, суд постановил, что пострадавшая может выбрать, «якую сама сподобает»), пять овец, куртку на овчине, подушку, плахту, три женских сорочки, «чоботы чирвоныи» и пояс «штучковый». Кроме того, она получила право нажать на нивах Божка хлеба, сколько сможет. И еще он должен был расплатиться с ней за годовую службу. Отлично прибарахлившаяся на изнасиловании девка осталась очень довольна. Как и Божко, которому удалось сохранить голову, договорившись с жертвой его разнузданных инстинктов.
Куда меньше повезло всего через девять лет жителю города Стародуб Тарасову. Он изнасиловал собственную дочь и был присужден к отсечению головы: «Жебы при собраню народа под час ярмарковий на пострах иным бил… мечем стятий».
Впрочем, доставалось и преступникам женского пола. Чаще всего злодейки попадались на убийстве собственных младенцев. За это закапывали в землю и пробивали колом. Стандартный приговор обычно гласил: «Колом живую пробити, иж бы прочии имели страх».
Гей, гей! Запорожцы уже разожгли костер и поджидают гея
Представителям нетрадиционной сексуальной ориентации в старой Украине жилось нелегко. Пойманных на месте преступления гомосексуалистов (их тогда называли «содомитами») после непродолжительной судебной процедуры публично казнили — обычно сжигали на костре. Подобные эпизоды любил коллекционировать известный собиратель пикантных историй современник Тараса Шевченко — Платон Лукашевич. В его фонде, который хранится в отделе рукописей Российской Государственной библиотеки в Москве (бывшая «Ленинка»), имеется множество таких выписок из судебных актов. Однако, как и сегодня, в отличие от британского, украинское уголовное право не было прецедентным. В Британии за одно и то же преступление всегда назначают одинаковое наказание. У нас же многое зависит от личности судьи и его отношения к преступлению и подсудимому. Поэтому одних педерастов жарили живьем, а другие отделывались, так сказать, легким испугом, даже не понюхав запаха дыма. К примеру, в 1708 году местный содомит, осужденный Прилуцким судом, «респектуючи на людское прошение» (это значит, что местные жители просили его пощадить) был освобожден от смертной казни и просто «до полумертвия» побит киями — палками. А в актах Пирятинского городского управления, сохранившихся в фамильном архиве известного малороссийского старшинского рода Стороженков, есть упоминание о двух молодых казаках, пойманных на занятиях противоестественной любовью. Так как это были «молодыки» (то есть, юнцы), местный атаман ограничился небольшой поркой и словесным внушением этим пионерам сексуальной революции, что, по-моему, вряд ли их исправило. Но обычно щадили только начинающих педерастов, пойманных впервые. Закоренелых мужеложцев палили без пощады, признавая, что иначе «излечить» этих извращенцев от вредной привычки уже невозможно.
Екатерина II. Запретила в Украине хоронить убийцу с жертвой
Большинство убийств, совершаемых в гетманской Украине, приходились, как и сегодня, на обычную бытовуху. Почитайте современную криминальную хронику: двое друзей сели пить на кухне, заспорили о политике (вариант — о культуре, например, о том, у какой певицы ноги длиннее?) и в разгар дискуссии один пырнул другого кухонным ножом. Или ударил по черепу молотком. Подобный сюжет в различных вариантах из года в год перекочевывает из милицейских сводок в прессу. Разве что друга может заменить подруга. А спор о политике — ревность. Но всегда в подобных происшествиях со смертельным исходом будет фигурировать бутылка, разогревающая страсти.
Люди XVII—XVIII веков в этом смысле ничем не отличались от современных. Они точно так же любили пить и в пьяном виде выяснять друг с другом отношения. Только последствия этих выяснений были другими. Сегодня к душегубу приходит милиция, задерживает его и уводит в КПЗ, где он сидит, пока идет процедура следствия. В старой Малороссии все было куда веселее. Все жили в деревнях или маленьких городках, все подглядывали друг за другом. Ничего скрыть было невозможно. Тем более, что вся страна находилась фактически на военном положении, административно поделенная на полки и сотни. Как только кто-то кого-то убивал, являлись соседи и тащили преступника к сотенному или полковому судье. Это, кстати, не мешало добровольным «полицейским» буквально через несколько дней и самим напиться и пырнуть кого-нибудь ножом в брюхо, после чего в суд тащили уже их.
Но перед тем, как тащить, соседи практиковали над злодеем красивый народный обычай — плотненько привязывали его веревками к убитому и наслаждались этой поучительной картиной. Некоторые не выдерживали (я имею в виду не зрителей, а убийц) и, полежав в обнимку с покойником, тут же испускали дух от страха, что избавляло государство от трат на их содержание, судебные издержки, а также веревку, мыло и палача.
Когда я начинал рассказывать эту историю, меня тут же засыпали вопросами: а как привязывали — лицом к лицу? По-разному — судебная практика никак не ограничивала фантазию местных жителей. Иногда даже клали убийцу в одну могилу с покойником и засыпали! Правительство Екатерины II, отменив гетманство и введя прямое имперское правление, требовало искоренения этого варварского, по его мнению, обычая. В 1782 году генерал-губернатор Малороссии фельдмаршал Петр Румянцев-Задунайский обратился к императрице с сообщением, что в селе Мосонец казачья дочь Христина Водяникова убила своего жениха «казачьего сына Иосифа Беденко», после чего ее не только приковали к мертвому телу убитого, но и закопали после суда вместе с загубленным женихом. Генерал-губернатора особенно возмутило, что местный священник Гловинский «не только к тому допустил, но и приказывал бывшим при погребении людям вязать ее канатом и самую положить под гроб». В следующем 1783 году последовал императорский указ, чтобы священники не только не совершали подобных действий, но и «своих прихожан, яко духовных детей, отеческим увещеванием не допущали» до этого. Старинный обычай казачьего правосудия удалось вывести только к началу XIX столетия, что позволило описавшему этот случай в журнале «Киевская старина» в 1888 году историку М. Владимирскому-Буданову заметить: «Гуманные идеи Екатерининского века, как видно, не оставались в виде одних либеральных фраз».
Мне не хотелось бы, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто предки украинцев отличались какой-то особой жестокостью. В конце концов они судили своих преступников по европейским законам! На протяжении всей эпохи Гетманщины основным кодексом оставался унаследованный от Речи Посполитой Литовский статут. Некоторые его положения использовались на Украине даже в XIX столетии. А имелись в Литовском статуте весьма изощренные виды казней, которые обычному человеку даже не придут в голову. К примеру, согласно 6 артикулу 11 раздела Литовского статута, жена, убившая мужа, должна была не только лишиться всего имущества, но и быть казненной следующим образом: ее волочили по рыночной площади, отрывая от тела куски мяса клещами, а потом сажали в кожаный мешок вместе с собакой, курицей, змеей и кошкой, зашивали и топили в том месте, «где найглубей». Этим же способом отправляли на тот свет и ее помощников, если злоумышленница нанимала киллеров.
В 1700 году суд Полтавы сослался на эту статью и полностью ее процитировал, вынося приговор некой Денисихе, виновной в убийстве мужа. Но так как подобная жестокая казнь была не в обычае в Украине, то судья постановил мужеубийцу просто четвертовать, то есть отрубить ей сначала ноги, потом руки и, наконец, голову.
Не нужно думать, что все жители казачьего государства были похожими на описанных мной персонажей. Раз они с ними боролись, значит, были уже другими. В конце концов не нам, живущим не в самом идеальном обществе, судить их.
Олесь Бузина
© 2009 Технополис завтра
Перепечатка материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши правила строже этих, пожалуйста, пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.
