Андрей Данилко: “Задача Сердючки – не рассмешить, а поменять атмосферу”

А также поделился своими мыслями о будущем украинского шоу-бизнеса, вспомнил, как покупал машину Фредди Меркьюри, и раскрыл секрет, что украли из этого “Роллс-Ройса”, когда он стоял на стоянке.

– Вы вернулись с гастролей по Европе, с какими эмоциями вас встречают зрители?

– Публика вдохновляет, потому что люди готовятся к концертам. Например, приносят торты в подарок. Бывает такое состояние перед выходом, что ты вымотан и раздражен, но стоит выйти на сцену – и начинаешь чувствовать публику. И от этого и шутки появляются, и песни. Кроме украинцев приходит много иностранцев. А на пражский концерт прилетела даже группа “Пошлая Молли”. 

– У вас большой коллектив. Вы ездили все вместе или усеченным составом?

– Мы решили не сокращать состав и не менять подход. Хотя это затратно. Но нам самим хочется, чтобы все было качественно, а публика, которая купила билеты, не смотрела на полуфабрикат. А такого сейчас много. Но я считаю: если уж это группа, то должна такой и оставаться, а не отпускать на гастроли одного солиста. 

– А что “Пошлая Молли” делала на вашем концерте?

– Да, эта группа играет совершенно другую музыку, и ее участники признались, что на таком концерте впервые. Тем не менее ребята пришли с цветами, и мы познакомились. Они оказались такими юными. Мне всегда казалось, что они старше. Во время общения у меня сложилось такое впечатление, как будто они с другой планеты, – все, что было до двухтысячного года, для них не существует. Я называл какие-то фамилии или песни, а они их не знают. Но это не плохо, просто это другое поколение, у которого свои звезды и свои песни. Но с Сердючкой у этого поколения очень приятные ассоциации, это их детство, потому что родители этих двадцатилетних ребят в начале нулевых танцевали под Веркины песни, которые звучали на всех праздниках и новогодних огоньках. 

Они заметили интересный момент, говорят, что у них вообще нет ощущения, что Сердючка поет на русском. Скорее это не русский и не украинский, а Сердючкин язык.    

– Наши артисты во время гастролей по Европе сталкивались не только с позитивной, но и негативной реакцией. С какими проблемами вам пришлось столкнуться?

– Негатива со стороны публики не было. Везде принимали одинаково хорошо, разница была только в количестве зрителей на концертах. Но сам маршрут был настолько тяжелым, что многие не верили, что это я. Думали, что вместо меня выступает двойник. А другие, наоборот, верили сразу. Например, мы с Инной Белоконь зашли в магазин купить футболку и не могли ее даже примерить, потому что тут же узнавали и просили сфотографироваться. При этом некоторые начинали общение с того, что говорили: “Мы знаем, что у вас сегодня концерт, но пойти не можем, потому что экономим деньги”. Но о чем говорили все – так это о том, что они хотят вернуться домой. Это помогло мне найти ключевую фразу тура, которая включала бы в себя и желание победы, и новой жизни. Поэтому в конце концерта, когда Сердючка снимала звезду и мы все загадывали желание, звучало оно так: “Чтобы все вернулись домой”.     

– Вы думаете, что действительно многие захотят вернуться в Украину после победы, а не ассимилироваться в Европе?

– Дом есть дом. Сколько бы люди ни рассказывали о загранице, но не надо путать туризм с постоянной жизнью там. Есть же хорошая пословица “Где родился, там и сгодился”. Давайте посмотрим правде в глаза. Те же наши музыканты, когда пытаются сделать там карьеру, чаще всего у них ничего не получается и не получится никогда. Надо не только знать язык, но и постоянно находиться в той атмосфере. Это очень сложная история. Поэтому Сердючка и Мама всегда были украинскими персонажами. Куда бы ни приезжали с гастролями, мы всегда были украинскими звездами. Да, мы можем задержаться в той или иной стране, чтобы поучаствовать в их шоу. Но строить карьеру там, чтобы постоянно жить и выступать, – у меня никогда не было такого желания. Ощущения, что наши люди хотят там остаться, у меня нет. Сейчас они пытаются приспособиться. Но то, что они хотят домой, я слышал от них очень часто.  

– С каким же настроением люди приходят на концерт?

– Часто с депрессивным. Но заметьте, мы чуть ли не единственные, которые выбрали формат развлекательного концерта. Мы веселимся, надо людей поддержать и рассмешить. Кстати, на этот концерт приехали впервые наши шведские авторы и после него сказали, что теперь им полностью понятно, что за персонаж Сердючка. Они сделали для себя открытие, что Верка, оказывается, не имеет никакого отношения к дрэг-культуре. Их дрэг-квин  – это клубная эстетика, а моя героиня совсем другая. Поэтому и имеет массовую популярность, а не локальную, как, например, Дана Интернэшнл. Мы же играем в звезду.  

– В этом году Национальный отбор на "Евровидение" пройдет без вашего участия в жюри. Вас приглашали в судьи и было ли вообще желание вновь отбирать представителя Украины?

– Нет, хотя меня и приглашали. Когда закончились отборы на СТБ, в которых я принимал участие с самого начала и оказался единственным, кто не менялся, я понял, что у меня нет желания продолжать. Я уже не вижу критерии, по которым отбирать артиста на этот конкурс. Среди участников много неизвестных артистов, и я не знаю, что говорить. Мне кажется, что отбором сейчас должны заниматься другие люди. Они найдут новые слова. А я рад, что в последнем для меня Нацотборе настоял на победе Go_A с песней “Соловей”. Тогда была сложная ситуация. Все были молодые и спорные. К тому же выбор – это всегда вкусовщина. Со мной в жюри тогда были Тина Кароль и Виталий Дроздов. Мне с ними было очень комфортно. И я тогда их убедил, что именно эту группу нужно отправлять. Солистка пела очень стабильно, а главное – на "Евровидении" еще никогда не было песни на украинском языке. Поэтому они мне и показались самыми достойными артистами среди тех, которые были представлены в том Нацотборе. И посмотрите, как хорошо у них в дальнейшем сложилась карьера. У них появилась своя аудитория и свой почерк. Они еще потом сделали свою версию “Лаша тумбай”, и она мне очень понравилась.    

– Как после войны изменится украинский шоу-бизнес – придется ли всем нашим русскоязычным артистам перейти на украинский язык в своем творчестве и нужно ли свои старые хиты переводить на украинский?

– Сейчас, именно в военное время, это очень сложный вопрос. Естественно, когда во время войны у украинского исполнителя выходит песня на русском языке, то это, мягко говоря, очень странно. Но язык – это инструмент, благодаря которому мы понимаем друг друга. За пределами Украины украинский, к сожалению, понимают не все. Так же как, например, и грузинский. В каждой стране есть свои звезды, но они локальные и миру они неизвестны. В основном это фольк-коллективы, например “ДахаБраха”. Хотя “ДахаБраха” знают далеко за пределами Украины, и они участвуют в фестивалях, но это не означает, что их глобально слушают. Скорее это музыкальный перформанс. Но если брать поп-музыку, то артист хочет быть понятен широкой аудитории. Вспомните Modern Talking. Живя в Германии, они пели на английском языке. Мы любили их потому, что не понимали английского и того, что они поют какие-то примитивные вещи. Но само сочетание было красивым, и мы это любили. А когда их солист Томас Андерс выпустил альбом на немецком языке, это было интересно только аудитории в Германии. Так что локальных артистов есть и будет много. Но среди них очень много бездарностей и конъюнктуры, фальшивого и на потребу. Поэтому я за талантливых людей, и мне не надо знать, что он за человек, я же слушаю музыку. Есть такая фраза: если тебе нравится картина, не знакомься с художником. Михалков же хороший режиссер и снял прекрасные фильмы. Я могу пересматривать его картину “Родня”, и он там шикарен и как режиссер, и как актер. Но как о человеке – не могу сказать того же. 

Что касается нашего шоу-бизнеса, то он меняться будет и это уже происходит. Растет много молодежи. Мы из себя не выбьем того, что в нас и на чем мы воспитывались. Поэтому давить никого не надо, устраивать какие-то акты агрессии и выпады. Я считаю, это вообще недопустимо. Есть артисты, например, Monatik, которые создали хорошие хиты еще до войны. Не нужно замыкаться или расстраиваться. Надо создавать новый репертуар и при этом не отказываться от старого, потому что эти песни любят. У меня самого есть много хитовых песен на украинском языке, которые я написал. Но из-за ситуации с отключениями света у меня нет возможности их записать.   

– У вас до войны вышло четыре песни на английском языке. Сейчас вы уже отказались от покорения западного рынка?

– У меня и не было такой идеи. Эти песни были записаны адресно для еврофанов, которые знают Сердючку по "Евровидению". Они так привыкли и им надо понимать, о чем песня. Поэтому когда мы записывали эти песни, я настаивал, чтобы в них был хороший английский, чтобы не было акцента. Я старался, мне подсказывали, а потом многие даже хвалили меня за английский. К сожалению, я его не знаю, но спеть получилось. Помните, раньше была такая звезда Анна Герман. Меня в детстве удивляло, как это она говорит с таким акцентом, а поет так чисто. 

Мне всегда лучше писалось по-украински, потому что это лучше подходит Сердючке. Например, “Є пропозиція прокинутися разом у трьох”. Я написал ее еще летом прошлого года и предложил продюсерам кинокомедии “Большая прогулка”. Я объяснял им, что для фильма нужна новая песня на украинском языке. А они сначала хотели взять хит “Все будет хорошо”. Но я запретил его использовать, потому что он меня уже достал. Я не могу посмотреть ни одной комедии, потому что везде тулят именно эту песню. А меня от этого типает. 

Фильм, к сожалению, так и не вышел. 23 февраля у него был пресс-показ, а на следующий день должна была быть премьера. 

– Вы недавно продали на аукционе автомобиль Фредди Меркьюри, который купили почти десять лет назад. Насколько сложно было расставаться с ним?

– Если вы заметили, я очень мало об этом говорил. У нас люди так устроены – пишут, что это я решил попиариться или сам же и купил обратно. Такие слова меня не то что расстраивают, но выходит так: что бы я ни сделал, все плохо. Конечно, таких людей не то что бы много. Большинство отреагировали нормально. Это же был аукцион, и средства пошли на большой реабилитационный центр Superhumans, который строится под Львовом. Они вышли на меня и предложили быть амбассадором. В мои функции входит максимально широко рассказывать об этом центре. Но я предложил создать информационный повод, который поможет привлечь интерес к этому. Выставить машину на аукцион – это была моя идея. Для себя я не взял ни копейки. Но там из машины пропали духи Фредди Меркьюри, которые лежали в бардачке, когда я купил это авто. Я, конечно, орал, потому что хотел забрать их себе. Но их там так и не нашли. Зато нашлись после этого салфетки, которые хранились в сейфе. Но я все равно доволен, потому что об этой машине и об этом аукционе многие написали и рассказали. В этой машине даже сидела во время репортажа тележурналистка. Но я в ней не сидел ни разу. 

– Разве та машина, в которой вы ездили с Мамой по Крещатику в рекламном ролике "Евровидения-2017", не авто Меркьюри?

– Нет. Этот “Роллс-Ройс” – легендарная машина. В нем действительно было подписано много контрактов. Фредди купил ее больше для понтов. Когда он приезжал куда-то на этой машине в те времена, это производило очень большое впечатление. Это очень хорошо работало на имидж группы и влияло на условия контракта. Она оставалась у него до последних дней и, по завещанию, переписана сестре. Когда она продавала автомобиль, то сказала, что ей хотелось, чтобы машину приобрел творческий человек. Так что о том, что я играю Сердючку, она знала. Тогда я купил ее за 120 тысяч долларов, а сейчас продали почти за 300 тысяч долларов. Где теперь будет храниться эта машина, я не знаю. У нас тогда была такая идея. Ходили слухи, что открывается музей Queen в Лондоне. И мы хотели после "Евровидения" провести такую добрую акцию. Дескать, Украина все время просит, а тут все наоборот – мы делаем подарок поклонникам и машина остается дома. Но такого музея не оказалось, появилась только небольшая мемориальная студия в Монтре, там же, где стоит памятник Меркьюри. К нему вообще какое-то странное отношение в Британии. По крайней мере, я так ощутил. Похоже, что и у них нет пророка в своем отечестве. Позже Зал и музей славы рок-н-ролла в Кливленде изъявил желание. Но они хотели, чтобы мы сами ее туда привезли и подарили. Конечно, я отказался.    

– Вы не пытались привлечь к помощи Украине Джейсона Стейтема или Мелиссу Маккарти, с которыми снимались в голливудской комедии? 

– Нет. Мы не поддерживаем общения. Моя проблема в том, что я не знаю английский язык и у меня комплекс из-за этого. Еще когда мы вместе, то может помочь переводчик. А списываться или звонить мне неудобно.  

– Уже немного осталось до Нового года. Стоит ли сейчас готовить какие-то развлекательные телешоу и праздничные концерты или во время войны в такой ситуации этому нет места?

– Все это должно быть, просто должна быть правильная интонация. Но праздновать нужно обязательно, а дети должны получить подарки. Я за это, потому что должна быть надежда. Я много раз слышал от воинов ВСУ, когда они обращались к артистам, – нам хотелось бы отвлечься, а вы опять о трагедии поете. Люди от этого устают. Сейчас задача Сердючки даже не рассмешить, а поменять атмосферу и настроение. Но с учетом времени.   

– Да, и еще за военный китель вас критиковали.

– Китель – это был даже не костюм. На Сердючку было надето военное время. Потом после песни “Раша, гудбай!” Верка сняла этот китель и спела все, что было написано до войны. Я же не могу репертуар, который нарабатывался тридцать лет, в один день поменять на другой.