Леонид Ярмольник: «Другие женщины уже 30 лет меня не волнуют»

— Леонид, вы как уроженец Украины, выросший во Львове, следили за перипетиями наших президентских выборов?

— Я вот думал, какой же первый вопрос вы мне зададите... Честно могу вам сказать, что не очень за этим следил. Я не вижу причину наших общих бед — и в России, и в Украине — в человеке, который стоит во главе страны, потому что они зависят не от него, а от того, что мы очень резко и быстро развиваемся. Тот отрезок времени, который в своем развитии прошли европейские страны и который равняется даже не десятилетиям, а столетиям, мы пытаемся пройти за несколько лет, но это ведь физически невозможно. Я это прекрасно понимаю, поэтому никого никогда не виню. Но есть масса людей, которые на обвинения власти тратят всю жизнь: это не то, вот это не так. Вот если бы мне сказали: «Ярмольник, завтра президентом будешь ты», то я бы отказался, потому что знаю — я не потяну. Очень трудно в наших странах за короткий срок изменить что-то к лучшему. Поэтому за перипетиями я не следил. В борьбе Януковича и Тимошенко, мне кажется, народ мало участвует. Тут имеет место борьба амбиций этих людей.

— Ну хорошо. Можете сказать хотя бы, кому из претендентов симпатизировали?

— Скажем так, мои симпатии и победитель выборов совпали. При всем уважении к Юле Тимошенко... Она очень очаровательна и оригинальна. Но я считаю, что президентом должен быть мужчина. Просто настроение главы государства не должно определяться теми же факторами, которыми порой определяется настроение женщины.

— А вот в идеологические разногласия между соперниками вникали? Ну там русский язык — второй государственный...

— Я в это не вникал. Но я считаю большой глупостью что-то назначать, что-то запрещать. Это абсолютно наш советский дебилизм. Какая разница, кто на каком языке говорит.

— А Ярмольник никогда не хотел бы пойти в политику, например, чтобы культуре помогать?

— Нет. Помогать культуре я могу и без политики. У меня и так много дел, которые, дай бог, нужно успеть сделать.

— Тогда кто сегодня Ярмольник больше — актер или продюсер?

— Мы сейчас в «Современнике» у Галины Борисовны Волчек вычитываем пьесу «Шесть пролетов вверх», которую специально написал Родион Овчинников для меня и Сергея Гармаша. Хотя, наверное, название будет другое. Это современная пьеса о бывших однокурсниках театрального института, которых развела жизнь. Один стал олигархом, другой — почти безработным артистом.

— Наверное, олигарха играете вы?

— Естественно. Я — олигарх и еврей. А Сережка играет простого, сердобольного актера-работягу с несложившейся судьбой — такого искреннего и щирого хохла.

— А вам, актеру, внутренний мир олигарха интересен? Таких людей интересно играть?

— Они очень разные. Это все равно, если бы вы меня спросили: «А вот евреи, они какие — хорошие или плохие? Или там хохлы?». Отвечать, что евреи хитрые или хохлы хитрые, это же абсолютный идиотизм, потому что в каждом народе есть плохие и хорошие люди. Я вообще вырос при социализме, и меня так воспитали, что для меня национальность никогда ничего не значила.

— Вы как-то в одном телеинтервью сказали, что Львов, где вы выросли, — это антисемитский город...

— Это есть. Не знаю, как сейчас. Я там много лет не был. Но тогда он был не только антисемитским, но и антимоскальским и антинегритянским. Я не знаю, чем объяснить антисемитский и антирусский настрой, но он был очень ярким. Я от этого не очень сильно страдал, но если кто-то в школе мне говорил «жид»... Мне вообще в жизни 2—3 раза говорили «жид», но, получив в морду, больше этого не делали. Да и другие знали, что этого никогда не стоит говорить.

— А вот Ющенко присвоил Бандере звание Героя Украины. Какое чувство это у вас вызывает?

— Чувство непонимания и даже какого-то негодования. Я бы не делал этого хотя бы из уважения к людям, которые пролили кровь за освобождение страны от фашизма. Ведь миллионы же солдат и офицеров погибли.

— Ваш отец — офицер Советской армии. Наверное, был строгим человеком, требовал от вас дисциплины, может быть, ремнем порол...

— Нет. Мои родители были люди совершенно другие. Отец прослужил 31 год в мотострелковых войсках, но не был сторонником палочной дисциплины.

— Я почему об этом спросил? Просто подумал, что вы взялись за продюсирование фильма «Стиляги», потому что в молодости сами были неформалом: носили длинные волосы, может, даже хипповали, чем вызывали осуждение со стороны отца-военного. Точно так же в свое время и стиляги бросали вызов семье и обществу.

— Ну, вы знаете, хиппи и стиляги — это разные вещи, и первые, по сравнению со вторыми, — детский лепет на лужайке, потому что стиляги были для системы просто выродками. Поэтому нужна была смелость, чтобы ими быть — это был риск. А во времена хиппи время было другое. Уже многое разрешалось. Так что стиляги были удивительными людьми. Они со своей пестрой одеждой среди обычных, «нормальных» людей выглядели, как попугаи. Но дело тут, конечно же, не в одежде. Они ведь отстаивали свои убеждения, что должны делать только то, что хотят делать сами, а не то, что от них требуют другие. Они хотели петь другие песни, танцевать другие танцы, по-другому разговаривать, по-другому себя вести. Они готовы были придумать все что угодно, лишь бы не быть похожими на серую обозленную толпу.

— Так именно это и послужило причиной, что вы решили продюсировать этот фильм?

— Нет. Просто сценарий был хороший, вот и решили снять. А что касается меня, то я не могу сказать, что мы очень сильно и хипповали, просто тогда нашей музыкой были «Битлз». Это были талантливые и ни на кого не похожие ребята. Вот отсюда и длинные волосы. Это было детско-юношеское желание подражать тем, кто тебе нравится.

— Вот в первой части «Любовь в большом городе» вы не захотели сниматься, а во второй — снялись. Почему?

— Мне показалось, что там нет роли для меня. Она не была выписана. И, думаю, я оказал замечательную услугу создателям картины, да и другие драматические актеры, которые отказались там сниматься, которые тем самым привели к правильному решению снять Филиппа Киркорова. Он не впрямую артист, так что ему и играть-то ничего не надо было. И очень символично, что он играет Валентина. Это была формальная и символическая роль, и она больше подходит Филиппу.

— Певица Вера Брежнева, которая вместе с вами играла в фильме, хорошая актриса?

— Очень хорошая. Она очаровательна и красива. Что касается актерства, то она органична, я ей верю. Сочетание красоты, сексуальности и органики и создает нашу веру в обстоятельства, которые актриса представляет. По-моему, у нее это отлично получается.

— А вот ваши умершие друзья — Александр Абдулов и Леонид Филатов — вам часто снятся?

— Ну, конечно, снятся. Когда утром просыпаешься, то нет ощущения, что их нет. Такое ощущение приходит через 5—10 минут. Во всяком случае, есть желание позвонить Саше, но потом понимаешь, что этого нельзя сделать. Прошло столько времени, но привыкнуть к тому, что его нет, невозможно. Те же самые ощущения и с Олегом Янковским. С Филатовым чуть другая история. Он долго очень болел…

— Вы за это время смогли привыкнуть к мысли, что он скоро умрет?

— Нет, тут другая история. Леня ведь умер достаточно случайно. Он ведь простыл, чего ему нельзя было делать. Да, многих уже нет: Бори Хмельницкого, Давида Боровского. Знаете, когда людей очень любишь и когда они талантливы, никогда не может получиться так, что их смерть естественна.

— А вот новое поколение актеров, которое приходит на смену великим советским актерам, достойно их мастерства?

— Не смогу ответить на этот вопрос. Уровень значимости артиста определяем зрителем. Знаете, повзрослевшие люди говорят: сегодня все не так, вот раньше было хорошо. Но в наше время выпускается столько скоропортящегося продукта, что не могу не заметить, что в наше время такого не было. Однако это не значит, что не было плохого кино. Просто процент хорошего кино и процент отношения к своей работе был другой. Сегодня же так: как картина ни снята, все равно ее посмотрят. Все равно в сегодняшней России нет звезд такого уровня, о которых мы с вами говорили. Никого нельзя сравнить с Крючковым, Евстигнеевым, Ульяновым. Таких глыб нет. Но все равно сегодня есть множество талантливых артистов, которых я люблю: Женя Миронов, Владимир Машков, Константин Хабенский, Пореченков, Дюжев, Андрей Панин. Это поколение между 40 и 50 годами. Мы всегда наберем 20—30 артистов, о которых скажем: они мастера, но они не Крючковы и не Евстигнеевы. Но это не по их вине, а потому что время другое — оно немножко торопливое, безликое, суетливое.

— Вы столько лет служили в таком великом театре, как Театр на Таганке Юрия Любимова. Почему ушли оттуда?

— Я ушел не из театра, я ушел оттуда, когда туда после эмиграции Любимова пришел Эфрос. Ушел один из первых, потому что он не собирался со мной работать. Но это было его право — он пришел в театр и выбирал тех артистов, с которыми ему нравилось работать. Ну это естественно. Ведь из многих артистов, претендентов на ту или иную роль, берут одного.

— А чем вы ему не подходили?

— Не знаю, я никогда об этом не задумывался. Была какая-то молодежная обида на него: «Ах, я тебе не нужен, ну и хрен с ним! Хрен со мной!». Но я все равно не потерялся и нашел свое место.

— С Высоцким на Таганке дружили?

— Не могу сказать, что я дружил с ним. Был просто хорошо знаком. Не забывайте о том, что мы с Владимиром Семеновичем общались всего 4 года. Я пришел в театр в 1976 году. Высоцкий ко мне относился с невероятной симпатией, и именно благодаря его вниманию я сыграл несколько ролей на Таганке. Например, Керенского в постановке «10 дней, которые потрясли мир» по Джону Риду. Он тогда не мог играть в спектакле — уезжал на съемки. Это была его инициатива. Несколько раз играл Гитлера-Чаплина в поэтическом спектакле «Павшие и живые». И это также была его инициатива. Но я играл эти роли не очень хорошо, потому что мне хотелось сыграть эти роли, как Высоцкий. Мы с ним очень разные и по типажу, и по другим свойствам, а я, как мальчишка, хотел все делать, как он, начиная от голоса и кончая пластикой. Естественно, в этом мало было органики, если не сказать, что это вообще не получалось. Но все равно, это была невероятная школа и опыт.

— С Любимовым находили общий язык? Говорят, он был невероятный деспот.

— Да нет. Юрий Петрович — один из самых гениальных режиссеров нашей страны и стоит в ряду великих имен, начиная, если хотите, от Мейерхольда, Вахтангова, Таирова, Охлопкова, Ефремова. Годы, проведенные на Таганке (а я там проработал 8 лет), это невероятный опыт, хотя, может быть, я и не все сыграл. Иногда мне казалось, что на меня не обращают внимания, хотя это он меня взял в театр. Работы, возможно, у меня было немного, но я многому научился. Я видел, как репетирует Высоцкий, Филатова, Золотухин, Демидова, Славина.

— Почему после Таганки не смогли попасть в «Ленком»?

— Меня туда не взял Марк Захаров. Не нужен я был ему. Это притом что я снимался у него в кино. Причем уже скоро 40 лет, как мы дружим. Но Захаров поступил честнее, чем Любимов, потому что он мог бы меня взять в театр, но работы не дать, тем самым, превратив меня в закомплексованного, дергающегося артиста, который бы от комплексов вообще бы не состоялся. Просто режиссер берет актера, потому что видит, что он бы мог сыграть вот эту, вот эту и вот эту роль. Значит, Захаров меня ни в какой роли не видел.

— Каждого известного актера всегда по жизни сопровождают поклонницы. А как у вас с этим?

— Это такой желтый вопрос... Могу сказать, что я себя позиционирую так, что не сильно мне названивают, и не сильно мне пишут, потому что такого рода контакты я не люблю. Они заканчиваются на уровне автографа и желания сфотографироваться. Тут, ради бога. А так, чтобы я писал кипятком от того, что визжащие поклонницы хотят провести со мной время или войти в какой-то близкий контакт, мне это никогда не льстило и не было интересным. Мне интереснее покорять тех женщин, в отношении которых я сам проявляю инициативу. Но я этого давно не делаю, потому что через 2 года будет 30 лет с того момента, как у меня появилась женщина по имени Оксана, которой мне не надоело уделять внимание.

— В фильме «Ищите женщину», в котором вы сыграли полицейского, снималась великая грузинская актриса Софико Чиаурели. Вот интересно, российско-грузинский конфликт 2008 года на ваши отношения с грузинскими артистами как-то повлиял?

— Да никак не повлиял. И вообще, что значит российско-грузинский конфликт? В Грузии большая беда. Там правит не совсем здоровый человек. Я бы разрешил ему этим заниматься, но со справкой от врача. Я поддерживаю отношения с Кахой Кавсадзе (Абдулла в «Белом солнце пустыни». — Авт.), но в Грузию не езжу. Просто очень близких грузинских друзей осталось мало.

— Какие-то ваши работы мы еще увидим?

— Да, скоро на российском телевидении выйдут 16 серий фильма «Иван да Марья». Я там сыщика играю. И, естественно, доделываю картину с Алексеем Германом «Трудно быть Богом» по роману братьев Стругацких, где я сыграл главную роль — Руматы. Этой картине уже 11 год пошел. Идет озвучание.

— А когда ж она выйдет на экраны?

— Думаю, что через год. Если все пойдет хорошо.

АКТЕРСКАЯ КАРЬЕРА: ОТ ЦЫПЛЕНКА ДО РУМАТЫ

Леонид Ярмольник родился в 1954 году в Приморском крае в семье военнослужащего. В 60-е годы Ярмольники поселились во Львове. С этим городом связаны школьные годы актера. В первой половине 70-х он учился в Москве, в Щукинском училище. С 1976 по 1984 год служил в Театре на Таганке, где подружился с Леонидом Филатовым. В этот период познакомился с бывшей подругой Владимира Высоцкого Оксаной Афанасьевой, на которой впоследствии женился и от которой у него в 1983 году родилась дочь Александра. Получил всесоюзную известность благодаря выступлению в легендарной передаче центрального телевидения «Вокруг смеха», где изображал цыпленка табака и нагревающийся утюг. В начале кинокарьеры снимался в основном в эпизодах. Однако эти роли все равно запомнились зрителю — например, Феофила, сына барона Мюнхгаузена, и полицейского Максимэна в «Ищите женщину». В 90-е и нулевые снимается в кино и занимается продюсерской деятельностью. Сыграл в фильме Алексея Германа «Трудно быть Богом», где ему досталась главная роль Руматы.

Александр Чаленко