Александр Лойе: «В 10 лет я зарабатывал больше, чем мои родители»

— Александр, после «Ералаша» ты был одним из самых известных детей начала 1990-х, а потом кроме роли Федечки в сериале Next больше мы тебя особо и не видели...

— Никуда я не пропал. Проучился в ГИТИСе. Недавно закончил сниматься в картине «Восстание Спартака». У меня там одна из главных ролей. Работали с Костей Крюковым, Таней Арнгольц. Кроме этого репетирую спектакль «Фотография №1» под руководством режиссера Михаила Горевого. Это иносказательная история о двух зародышах, которые сидят в телах двух беременных мамаш, отдыхающих на даче. 

— А как ты пережил период затишья?

— Я понял, что это затишье, лишь спустя время, которое пришлось на мою учебу в 9—10 классе. Потом предлагали сниматься в рекламе, вести на телевидении передачи… Но это эксплуатировало мой старый образ, а я не очень комфортно себя в нем чувствовал, поэтому приходилось отказываться. Сейчас стараюсь со своим прошлым по мере своих сил бороться. Мне четвертый десяток скоро, глупо на этом, как на Коньке-Горбунке, всю жизнь ездить.

— А тебе завидовали? Ведь многие считали тебя везунчиком, который вытянул счастливый билет...

— Отчасти так и было. Но, может, со стороны, это и выглядело шуткой и чем-то несерьезным, а для меня это была работа. В школе, за то, что я все время снимался, учителя не ставили мне палки в колеса, но немного хмурились, когда я стал уезжать на съемки. Благодаря моей маме, которая ради меня ушла с работы, чтобы со мной везде ездить, я умудрялся не отставать в школе. А моим одноклассникам тогда было по 10 лет. Мы учились вместе, поэтому им было до фонаря, где я снимаюсь и что делаю. Не помню, чтобы я сильно страдал и говорил, что меня лишили детства. Мне это было интересно. Мальчиком я был ответственным. Как-то на «Ералаше» к моей маме подошел режиссер и говорит: «Не могу с ним работать, он как Смоктуновский. Ему нужно все объяснить, мотивировать, почему  это, почему-то…» Я, конечно, тогда еще не понимал системы Станиславского, но мне надо было всегда четко знать задачу. Я не прибегал на съемки просто покривляться, а уже тогда относился к этому как к творческому процессу.

— Но маленьким ты чувствовал к себе особое внимание?

— Я хорошо помню, как на открытии какого-то фестиваля при моем появлении закричали пять тысяч детей. Мне стало жутко. Я к этому явно был не готов. Поклонницы слезливых посланий мне не писали. Приходили бумажные письма в конвертах, но совсем немного. Просьбы были разные. Кто-то комплименты писал, кто-то спрашивал, как в кино попасть, предостерегал от нелегкой жизни, другие денег просили (смеется).

— Только честно, а сколько ты тогда зарабатывал?

— Если говорить о «Ералаше», то затрудняюсь назвать точную цифру. Работали тогда не за это. Деньги пришли, когда в моей жизни появилась реклама. За тот самый ролик о напитке «Херши-кола» мне заплатили $300. Это была сумасшедшая сумма на тот момент. Причем заработана она была за день съемок. На этот гонорар купили стиральную машину. Помню, дома смеялись, что в 10 лет я купил то, на что никто из взрослых в нашей семье не мог заработать.

— Как ты сам относился к этому вредному напитку, который рекламировал? 

— Ну, это не самое вредное, что есть на свете. Может быть, немного больше красителей и другой привкус, чем у современных газированных напитков. У нас он уже много лет не продается. Слышал, что за границей до сих пор существует. Вроде этот напиток был отечественным изобретением, которое появилось на волне капитализма 1990-х, а потом кануло в небытие. Хотя, может быть, кто-то и сейчас хранит его у себя в коллекции (смеется).

— А почему после «Ералаша» Борис Грачевский стал обвинять тебя в каких-то интригах. Какая кошка между вами пробежала?

— В свое время он много сказал. И я могу его понять. После моего ухода из «Ералаша» мне стали оттуда звонить, приглашать. Люди все время спрашивали: «Где этот мальчик? Куда он пропал?» А его приводило в бешенство, что меня вспоминают. Из-за этого на меня и маму полились ведра грязи. Говорили, что мы сумасшедшие и бесноватые, что с нами нельзя иметь дела. Потом обвиняли маму в том, что она якобы просила за меня бешеные гонорары. И все это за спиной. Но за людей всегда говорят их работы. Посмотрите на мои. И на то, что сейчас происходит в «Ералаше».

— А расскажи, как ты, будучи еще неопытным, попал в сериал Next в компанию к Александру Абудулову?

— Предложение поступило в период простоя после рекламы. Я помню, что тогда был очень большой кастинг на эту роль. Абдулов уже был утвержден. А меня посоветовала ассистент по актерам, с которой мы раньше уже работали. И когда я пришел, у меня даже проб не было. Меня сфотографировали, и после этого утвердили. Я тогда поступал в ГИТИС на первый курс, многие ребята говорили, что они тоже проходили пробы. А мне дали почитать сценарий, и — бывает же такое — читаешь и понимаешь: это буду делать я. Спокойно, без мандража. Так и случилось! Мандража не было и потому, что к тому времени уже довелось поработать с Дуровым, Джигарханяном, Фарадой, Павловым. Я никогда не комплексовал по поводу имен. Я давно понял, что с этими людьми гораздо спокойнее работать, чем с дилетантами. Они всем все доказали, поэтому не будут тебя ничем ущемлять. Но дружить с такими людьми невозможно. Они всегда в работе. Пока рядом — общаетесь, но когда расходитесь: у них своя работа, у тебя — своя. 

— А в ГИТИСе тебе было легче учиться? 

— Сложнее было туда поступить. Когда я окончил школу, мне было неполных 16 лет. Одни говорили: «Не переживай, ты на раз-два поступишь, тебя любят и помнят». А потом выяснилось, что это не так. Надо было доказать людям, что ты будешь здесь учиться, а не выпендриваться и ездить все время на съемки. Во МХАТе, например, вообще запрещают сниматься до второго или третьего курса. Это не как условие идет, а как требование, которое даже не обсуждается. В таких вузах не любят уже засвеченных людей, потому что они создают проблемы в обучении.

— Любимая профессия тебя сегодня кормит?

— Пока мне хватает. Но актерство — вещь ненадежная, надо иметь какие-то тылы связанные не с творчеством, а со стабильностью. Я сейчас смотрю и не понимаю, зачем вообще образование получать. Многие занимаются не тем, на что учились. И у них это получается лучше, чем их профессия. Раньше для трудоустройства в театр нужно было диплом показывать, распределение. А сейчас образование получил — и вперед. Как в анекдоте: ствол дали, крутись, как хочешь. Раньше я жил на содержании родителей. И то, что зарабатывал, воспринималось как приятный бонус. Есть — хорошо, нет — и нет. А сейчас об этом думаешь уже по-другому. Я, между прочим, сейчас индивидуальный предприниматель. Всех актеров обязывают делать справки, чтобы исправно платить налоги. В 1990-е все актеры получали деньги в конвертах. Теперь подписывают договора, поэтому кинуть артиста сложнее.

— В одном из своих интервью ты сказал, что до сих пор ждешь свою любовь...

— Это я сказал сто лет назад. Я давно нашел, потерял, потом опять нашел, сейчас снова потерял. Это процесс такой. Никто под моим подъездом с транспарантами не дежурил. Моя узнаваемость дала мне какие-то преимущества, но это только повод познакомиться, а потом надо еще что-то предложить, кроме того, что ты парень из телевизора. Девушке нужно понимать, что моя работа — не понты, что я должен куда-то уходить, уезжать, периодически сидеть без денег. Такое тоже бывает.

— А чего сегодня тебе хочется больше всего?

— Хорошей, интересной работы. Много-много. В кино и театре. Если будет работа — и деньги будут, и любовь. Я сейчас глубоко в этом убежден. Когда есть работа, ты совершенно по-другому существуешь. Сейчас она у меня есть, грех жаловаться. Но пока не в том количестве и качестве, в каком хотелось бы.