Окончание. Начало см.
здесь
Бандеровцы и махновцы: две армии – два мировоззрения
Пытаясь объяснить не совсем приятные для них исторические события, люди часто прибегают к концепции «внешних влияний». Так, популярность коммунизма в России той эпохи пытаются объяснить «происками жидов», популярность коммунизма на Украине – «происками москалей», а популярность нацизма на Львовщине – германской оккупацией. Иногда, в самом деле, трудно отличить массовое приспособленчество от национального выбора. Самой надёжной проверкой в таких случаях становится смена власти, способность нации отстаивать свои принципы в условиях, когда сверху поступают новые импульсы.
Применяя такой метод, мы без труда убедимся, что всякое околонацистское движение в России, Белоруссии и на Украине 40-х годов (речь идёт об Украине к востоку от линии Днестр-Случь) было маскарадом, малодушным приспособленчеством. Никаких сколько-нибудь заметных «национальных партизан», продолжавших бороться с большевизмом после прихода Красной армии, на территории традиционной Православной цивилизации не возникло. Канула в омут мифическая «Локотская национальная республика» инженера Воскобойникова на Брянщине. Попрятались по щелям «бобики» (презрительная кличка полицаев) в Белоруссии. Не оказывали антисоветского сопротивления в тылу Красной армии казачьи области, где вербовались сотни атамана Краснова и генерала фон Панвица. Зато в годы гитлеровской оккупации на этих территориях кипела беспощадная партизанская борьба против Вермахта. Выбор народа, независимо от всякого внешнего влияния, был однозначным.
Совсем другую картину мы видим на территории, духовно принадлежащей Западу, – в Прибалтике и Галиции. Здесь коммунистическое партизанское движение под немецкой оккупацией носило точечно-очаговый характер; зато вчерашние нацисты с приходом Советов массами уходили в леса и продолжали сопротивление в течение долгих послевоенных лет. Древняя граница Православного и Западного миров и в середине двадцатого века продолжала играть роль своеобразного водораздела. Симпатии народов, разделённых этой чертой, стремились либо на восток, к красному Кремлю – либо на запад, к коричневому Рейхстагу. Очевидно, что на грозном водоразделе решающей Мировой битвы украинцы, в отличие от галичан, выбрали Восток.
Бандеровцам не удалось сформировать сколько-нибудь значимых подразделений Украинской Повстанческой армии или отделов ОУН к востоку от советско-польской границы 1939 года. Там у них просто не нашлось идеологической (а если копнуть глубже – этнической) почвы. Украинская Повстанческая армия с духовным центром в Лемберге имела мало общего с украинцами, проживающими к востоку от Днестра. (Именно от Днестра, а не Днепра или современной линии «сине-оранжевого» разделения!) Вся бандеровская сеть на территории довоенной советской Украины ограничилась разрозненными кружками в тонком слое интеллигенции. При этом её участники предпочитали заниматься просветительской работой, то есть их привлекала совсем иная социальная практика, нежели беспощадных галицких борцов. Умирать за идеи нацизма (немецкого ли, украинского ли) здесь нашлось мало желающих.
Один из галицких идеологов того времени, О. Мотыль, писал, что для бандеровцев «встреча с Востоком была большим шоком... одного завоевания Украинской соборной самостоятельной державы недостаточно, чтобы притянуть «схидняка», что в нём должно быть ещё какое-то социальное, а ещё лучше – демократическое содержание» (цит. по М. Зиньковский, Е. Герасименко, «Борьба продолжается»). То есть, в ходе экспансии на восток люди, выросшие в лоне западной цивилизации того времени, столкнулись с чужим миром, где узкоплеменные, национально-эгоистические интересы не представляют большой ценности, – гораздо важнее считается организация жизни всего человеческого сообщества.
Может быть, поведение украинцев (не галичан) в годы войны было результатом двадцати лет интенсивного советского воспитания? Ничего подобного! Ещё до установления советской власти, когда решалась судьба всего Православного мира, украинцы вели себя точно так же. Этноцентричные (и одновременно прозападные) движения – такие, как Центральная рада и петлюровская Директория – не нашли массовой поддержки не только на востоке, но и в центре республики. Народное большинство склонялось либо в пользу «красных», либо в пользу батьки Махно. Пример махновской крестьянской вольницы, по размаху вполне сравнимой с будущим бандеровским движением в Галиции, как раз свидетельствует о полном контрасте двух национальных архетипов.
Никто не сомневается в том, что Нестор Махно – совершенно типичная украинская фигура. Он так же, как и Степан Бандера, является культовой личностью. В национальном проекте «Великие украинцы» Махно, как и Бандера, стал центром притяжения крупной «промоушен-группы» в интернет-сообществе Украины. Согласно принятой легенде, он тоже боролся на «два фронта»: против «красных» и «белых». Наконец, его армия называлась почти так же, как УПА – Революционная повстанческая армия Украины. Однако сущность двух движений различается категорически.
В движении махновцев не было ни грана этноцентризма. Руководство крестьянской республики представляло собой настоящий интернационал: наряду с этническими украинцами (наиболее известны Фёдор Щусь, Семён Каретник), здесь также присутствовали русские (как местные – Мария Никифорова, так и «московские» – Дмитрий Попов, Пётр Аршинов) и евреи (Иуда Гроссман и знаменитый Лёва Задов). У неофитов не спрашивали, кто чьих батьков, не интересовались происхождением, – всех объединяло не общее происхождение, а общая идея. Кстати, примерно в таком же духе описан Николаем Гоголем принцип формирования запорожского казачества («Хоть бы кто-нибудь спросил, откуда они, кто они... «Во Христа веруешь?... И в Троицу святую веруешь?» ... Этим оканчивалась вся церемония».) И ей-Богу, махновский принцип вовсе не был отказом от украинского национального достоинства в пользу «инородцев» – ведь, в конце концов, бесспорным лидером этого степного интернационала оставался «этнически несознательный» украинец Махно, а вот свидомый пан Шухевич («Нескоренный», непокорённый, как убеждает нас одноимённый фильм), невзирая на расовую чистоту своих идей, долгое время подчинялся немцу Оберландеру.
Обратим внимание: несмотря на свою стихийность и своё подчас дикарское буйство, махновское движение не практиковало ничего похожего на этнические чистки УПА, хотя действовало в очень сложном, мультинациональном регионе. Напротив, именно у Махно искал защиты от еврейских погромов сионист Шимон Шварцбад. (Тема о принципиальном отличии погромов-вспышек на Украине и планомерных этнических чисток в Галиции выходит за рамки данной статьи). Принципы махновской республики распространялись в равной степени на всех её обитателей, независимо от языка и веры.
Принципиальная разница в социальных стереотипах украинцев и галичан продолжает проявляться в современной политике. Эта разница стала главной причиной распада «оранжевой коалиции» на украинскую часть, которую в ходе последних выборов олицетворяла Юлия Тимошенко, и галицкую, сохранившую верность Виктору Ющенко. Украинцев оттолкнул от Ющенко тупой этноцентризм, неприемлемый для народа восточно-христианской цивилизации. Как и в годы Второй мировой войны, для «схидняка» (а «схидняк» в нашем случае начинается за Днестром и Случью) по-прежнему «нужно какое-то социальное или демократическое содержание» (О. Мотыль). Тимошенко акцентировала внимание своих избирателей на социальных вопросах, а Ющенко – на этнических. Результат и география голосования говорят сами за себя.
Украинцы не воспринимают этническую доктрину галичан
То, что украинцы не воспринимают этноцентрические концепции галичан, подтверждается самим фактом выдвижения в лидеры Юлии Тимошенко, которая, невзирая на «правильные» причёску и фамилию, к этническим украинцам имеет не большее (а, пожалуй, и меньшее!) отношение, чем её земляк Леонид Брежнев.
В этно-государственном пространстве Украины принято выделять русскоговорящий и украиноговорящий сегменты. На противопоставлении этих сегментов строятся исследования Алексея Миллера и Альфреда Степана. Эти национально-языковые платформы легли в основу «сине-оранжевого» разлома. Но до сих пор мало внимания уделялось другому назревающему разлому – гораздо более глубокому и принципиальному: галицко-украинскому. Духовные ценности, социальные стереотипы, психология и стиль коллективного поведения галичан и украинцев различаются в гораздо большей степени, чем те же качества украинцев и русских. Это не результат внешних влияний, а продукт долгой исторической эволюции. Колыбелью одного народа является Кiевская Русь, родовым гнездом другого – Königreich Galizien. Римский выбор галичан, перешедших в Унию из Православия, не столько предопределил, сколько закрепил разные векторы развития двух народов. Великая Отечественная война подтвердила их несовместимость.
Сегодня я вижу гораздо больше аргументов в пользу существования двух украинских наций, нежели в пользу украинского национального единства. Языковая общность вряд ли может считаться доказательством, так как широко известен пример говорящих на одном языке сербов и хорватов. Может быть, залогом единства является общее название? Это тоже неубедительно. Сто пятьдесят лет назад представительный национальный орган галичан назывался «Головна Руська Рада», однако общее с русскими самоназвание не стало залогом единства двух народов. Не прошло и полвека, как для самоидентификации коренных жителей Галиции было выбрано новое имя – украинцы, – принятое более близким этносом.
Конечно, многие на Украине не согласятся с существованием двух украинских народов. Для державного сознания это не очень приятно. Точно так же для державного сознания в России в своё время было неприятно признавать существование трёх русских народов – великороссов, украинцев, белорусов. Ничего не поделаешь, пришлось признать. Процессы этногенеза – упрямая вещь и, самое главное, трудно поддающаяся искусственной манипуляции.
Как бы ни тужились галицкие идеологи, они не смогут навязать украинцам Бандеру в качестве национального героя. Потомки победителей не признают своим героем проигравшего. В той войне у каждого из двух народов была своя Украина. Между этими Украинами лежит духовная пропасть.
