Технополис завтра
Самое важное. Самое полезное. Самое интересное...
Новости Интересное

Как воскресить Данилу-мастера

На фото: писатель Павел Петрович Бажов (Фото: М. Озерский / ТАСС)

Александр Шабуров к 140-летию Павла Бажова

Еду я несколько лет назад по Москве, и тут в окно мне заглядывает тощая пучеглазая женщина. Рядом написано её имя — «Малефисента» (если я не допустил в этом слове дюжины орфографических ошибок). Я не сразу понял, кого она мне напоминает. Потом догадался: Хозяйку Медной горы из сказов уральского писателя Бажова. Про мастеров-камнерезов, которые периодически встречаются в горах с разнообразными чудищами.

Взгляд из прошлого

Бажов — наш Гомер, Толкин, Маркес, Кастанеда и Гиляровский в одном лице. Последнего я приплёл сюда не случайно, а потому что помимо прочего Бажов сочинил книгу очерков «Уральские были».

О том, как жили мои прадедушки и прабабушки со старинных фотографий (а также баре, приказные, приисковые, заводские, кустари, «чернознаи» и прочие), я представлял приблизительно, а там всё расписано с экономическо-этнографической скрупулёзностью.

Ещё я подумал: какого чёрта?! Почему мы заплутали в Нарниях, Спрингфилдах и Средиземьях, а не навязываем миру свои йокнопатофы? Почему наши кикиморы, даждьбоги и чебурашки до сих пор не мочат всевозможных торов, хоббитов и спайдерменов? Свердловской киностудии давно пора закидать мир отечественным фэнтези под названиями «Великий Полоз против Годзиллы» или «Огневушка-поскакушка против уралмашевской мафии». Голливуд поднялся на своих бандитах и ужасах, ну а мы-то чем хуже!

В результате я придумал проводить у себя на малой родине «Бажов-фест», который отныне бывает там раз в два года, уже без моего участия…

Китч или не китч

В этом году Бажову исполняется 140 лет, и по такому случаю меня позвали курировать выставку «Бажовский китч». О массовой сувенирной продукции, использовавшей его образы в 1980-е. Что с ними теперь делать и как относиться?

Для начала надо вспомнить, что такое «китч» и с чем его едят.

Когда в дни моего детства в советском искусствознании зачем-то вытащили из небытия термин «китч», он показался мне не очень ясным и очень высокомерным. Искусствоведы явно чего-то недоговаривали. Сказали бы просто: «массовое» или «народное искусство». Чего ради обзывать его «дешёвкой» и «безвкусицей», а себя выставлять носителями эталонного «высокого вкуса»? Зачем этакая оценочная и даже уничижительная характеристика?

Для начала я прочитал статью «Китч» в «Бажовской энциклопедии», которая грешила тем же самым. Отсутствием чёткого определения, вместо чего была приведёна целая вереница цитат из разных стран и веков. «Выражение мещанской психологии», «попытка сделать тиражируемый продукт индивидуальным» и т. д. в том же духе.

Когда-то в Бажове видели сплошную классовую борьбу, затем стали замечать лишь эзотерику и даже сравнивать с уфимским фантазёром Эрнстом Мулдашевым, отыскавшим в Тибете пещеру с атлантами, хранящими «запасной генофонд человечества». Теперь, чтобы дать непротиворечивое определение «китча», пора снова вспомнить «исторический материализм», забытое сословное деление общества и культурные иерархии.

«Китч» — немецкое слово из XIX века. Так торговцы презрительно называли подделки для бюргеров, у которых появились деньги для украшения жилищ.

Культура в те далёкие времена была сословной. Сейчас это трудно понять. Но русский купец С. Мамонтов был рад выдать дочь замуж за дворянина В. Поленова, при этом не считал нужным соблюдать элементарные приличия, общаясь с разночинцами М. Врубелем или И. Левитаном.

Существовало «высокое искусство» для привилегированного сословия (аристократии, потом буржуазии) и культура всех прочих слоёв населения, которые даже не мечтали им подражать. Первое было дорогим и сделанным по индивидуальному заказу, второе было невысокой стоимости и считалось низкого качества. Дворянская критика презрительно отзывалась о вкусах мещан, а те, в свою очередь, не жаловали более низкие сословия.

Вот откуда это высокомерие!

Октябрьская революция 1917 года отменила сословные различия, объявила «диктатуру пролетариата» (т. е. наёмных работников, большинства населения), разрешила учиться в гимназиях «кухаркиным детям», уравняла в правах мужчин и женщин, а бывшие привилегированные сословия наоборот лишила не только привилегий, но и ряда прав.

Чуть позже, в 1936 г. в СССР был сформулирован «основной» художественный метод делания искусства для победившего большинства и с точки зрения этого большинства —"социалистический реализм". Его основные принципы: народность (понятность большинству и опора на фольклор), конкретность (приверженность материализму, а не идеализму, религиозным верованиям или мистицизму) и идейность (изображение реальности «в её революционном развитии», от одной общественно-экономической формации к другой). «Руки рабочих, которые создают все богатства на свете», стали хорошими, а кулаки-ростовщики и торгаши-спекулянты — плохими.

Какое отношение это имеет к Бажову?

Самое прямое.

Парадокс Бажова

Писатель Бажов был идейным сторонником Октябрьской революции и ярчайшим представителем социалистического реализма. Будучи партизаном-подпольщиком, сражался с реальными колчаковцами (не путать с романтизированным клоуном К. Хабенским в фильме «Адмиралъ»). Был схвачен ими, брошен в тюрьму, бежал. Позже руководил продразвёрсткой. В литературной работе опирался на фольклор.

Но соцреализмом Бажов не исчерпывается.

Постичь силу его сказов теоретикам не удаётся.

Сказы Бажова — не стилизация под простонародный говор (как у Л. Филатова), а обычный разговорный язык времён его детства. Это всего-навсего пересказываемые истории о тогдашних героях.

Эти герои — мастера и прочие работяги, а их антагонисты — надменные помещики, хозяева заводов, относившиеся к мастерам как к быдлу (ещё одно высокомерное иностранное слово), их приказчики и привезённые ими иностранные снобы. Те самые немцы, которые слово «китч» придумали. В войну у Бажова вышла книжка «Сказы о немцах». Мастера скрывают от них секрет своего лака, а вместо того, чтобы копировать иноземные образцы, изображают в чугуне своих бабушек.

Параллельно мастерам существует таинственный мир то ли финно-угорских, то ли ханты-мансийских чудищ, которые, как и Бажов, симпатизируют работягам, а не приказчикам. Работяги называют старинных мир-сусне-хумов и сорни-наев по-своему — Огневушками-поскакушками и Серебряными копытцами.

Поэтому секрет Бажова — не в «классовой борьбе» и не в «эзотерике», а в их парадоксальном соединении. Столкновение профессиональных баек начала ХХ века с допотопной архаикой.

Примерно как у Р. Родригеса в «От заката до рассвета» (если приплести современную аналогию). Полфильма там — роуд-муви, а со второй половины начинается совсем другой жанр, битва гангстеров с вампирами. Или как в рассказах концептуалиста В. Сорокина, где всё начинается привычным соцреализмом и вдруг оборачивается «блуждающим дискурсом», грибники жарят товарища на костре.

При том, это не закупоривание в локальных или национальных мифах, а наоборот перевод их в общесоюзный тогда контекст. Именно поэтому в центре ВДНХ сиял подсвеченными струями фонтан «Каменный цветок», в Большом театре шёл одноименный балет С. Прокофьева, а на киноэкранах — фильм А. Птушко, завоевавший приз на Каннском кинофестивале.

Потомки Данилы-мастера

И всё бы ничего, но история не стоит на месте.

В 1920−50-е гг. — вместе с индустриализацией, урбанизацией, всеобщим образованием и средствами массовой информации — возникли критические и даже публицистические теории «массового общества», «тоталитаризма», а также «массовой» и «элитарной культуры».

А в 1960−80-е гг. в «государстве победившего социализма» сложились «государственный капитализм» и «общество потребления» с новыми бытовыми стандартами (отдельная квартира, стенка, хрусталь, дача и летний отдых на море). См. о том фильмы «Берегись автомобиля», «Ирония судьбы» и «Лекарство против страха».

Параллельно произошло перерождение политического класса. Большая часть доходов отправлялась тогда в «общественные фонды потребления» (на бесплатное образование, здравоохранение, жильё и профсоюзные путёвки). Но те, кто управлял этим, захотели стать не временными управленцами, а владельцами заводов, газет и пароходов.

Творческая интеллигенция держала нос по ветру, мимикрировала под изменившиеся представления и тоже почувствовала себя «новым дворянством». В Москве и Ленинграде «работники умственного труда» не могли чаю без домработниц попить.

С одной стороны, советские творцы клеймили «мещанство». Стали обзывать «китчем» самодельные поделки из коряг или уральских камней. А с другой, принялись изображать рабочих алкашами и «афонями».

Первый звоночек — одноимённый фильм «Афоня». Последний привлекательный рабочий Гоша появился в фильме «Москва слезам не верит», который позднесоветская интеллигенция ненавидела и за искусство не считала. А кульминация этого — «Маленькая Вера», где заводской мастер изображён не приходящим в сознание алкоголиком.

В «перестройку» на первый план вышел новый герой — промышляющий подпольными абортами краснобай-профессор Преображенский. Чувство солидарности с большинством населения ему чуждо. Реальная разруха, имевшая место в 1920-е, существует для него только «в головах». Созданный им новый человек оставлен папашей без внимания и воспитания. Книги, которые тот читает, и песни, которые тот поёт, родителю не нравятся. Ничего не напоминает?

Казалось бы, обычный конфликт отцов и детей. Но итог этого — социальный расизм, убеждение, что из пролетариев типа Клима Чугункина ничего хорошего получиться не могло. Офис-менеджеры, открою вам страшную тайну, что вы тоже — пролетариат, то бишь наёмные работники!

Это приводит профессора к убийству своего создания. В итальянской экранизации Преображенский закономерно изображён фашистом, а у нас стал глашатаем новой идеологии.

Какое отношение это имеет к Бажову?

Самое непосредственное.

Непросыхающий алкаш из «Маленькой Веры» и человек-собака Шариков воплотили новое отношение «перестроившегося» общества к Даниле-мастеру. Прежние сказы о нём перестали быть актуальны…

Тут пора признаться, что не Ельцин с Гайдаром убили Бажова с Данилой-мастером. Это мы сами в 1980-е потеряли к нему интерес. Я помню, как всем нам тогда наскучили вездесущие малахитовые узоры, «серебряные копытца» и «каменные цветки», глядевшие с пивных этикеток и конфетных фантиков.

Надо признать, что массовая книжная, телевизионная или сувенирная продукция на сюжеты сказов Бажова — за редкими исключениями — и в самом деле была донельзя однообразной. То, что Бажов стал прижизненным классиком, сыграло с ним злую шутку. Иллюстрируя его сочинения, художники избегали так называемой «живинки в деле», к которой призывал писатель. К тому же соцреализм наставлял их следовать своим догмам (упоминавшейся типичности и народности) и сохранять внешнее подобие реальности.

Из-за этого подавляющее большинство художников воспроизводили одни и те же сюжеты, творения их были профессиональны, но неинтересны. Парадокс в них отсутствовал начисто! То же самое наблюдалось в бесчисленных непрофессиональных поделках. Все, как могли, изображали типовых ящерок, вызывающих умиление большеглазых детишек и подстриженных под горшок типовых старорежимных пейзан в лаптях.

Это нам и правда тогда надоело!

И хотя, казалось бы, Данила-мастер не противоречил навязываемой реформаторами роли «частника» и «индивидуального предпринимателя», но быть трудящимся стало, мягко говоря, не модно. Более привлекательными героями стали «братки», «олигархи» и «интердевочки» (см. одноимённые кинофильмы). А бажовские антигерои — помещики и предприниматели — вновь оказались хозяевами жизни.

Этому сопутствовало представление о «деиндустриализации» как объективном и всеобщем процессе. Вместо производственников новые Преображенские попытались вывести «брокеров», вместо колхозников — «фермеров». На инструментальном заводе в Екатеринбурге начали производить гробы…

Только теперь и это в прошлом.

Через какое-то время выяснилось, что «постиндустриальное общество» — миф, промышленность никуда не исчезла, а всего лишь переместилась в Индию и Китай. На Урале заводы тоже никуда не делись (кроме тех, что были распилены на металлолом прихватизаторами). Хотя объёмы производства пока что не могут догнать даже половинные показатели «периода застоя». А вскоре и в США победил кандидат в президенты не от финансовых, а от индустриальных элит, пообещавший возвращение промышленности на континент и увеличение рабочих мест.

Всё это парадоксальным образом способствовало возрождению интереса к бажовским сюжетам.

Как? А вот как!

Безуспешная попытка отечественных элит стать частью «глобализированного мира», непрекратившаяся война «единственной сверхдержавы» за ресурсы и антироссийские экономические санкции привели к восстановлению ВПК и «поднятию престижа рабочих профессий». А также к пропаганде «патриотизма», поиску «духовных скреп» и «развитию регионального туризма». А тут без Данилы-мастера с Синюшкиным колодцем никуда!

Но удастся ли возродить Данилу-мастера, пока непонятно…

Творцы отечественному образованию по-прежнему не нужны. Общество расколото на две неравные части. Мизерная часть его с упорством, достойным лучшего применения, занята вывозом денег за рубеж, остальных загоняют в «волонтёры» (раньше они именовались «энтузиастами», с одной лишь разницей — они знали, что работают на себя и на свою страну).

Во всяком случае, не стоит перенимать снобистское отношение первых ко вторым и именовать их культуру «китчем».

Тем более, что канувший в Лету СССР давно признан нашей античностью. То, что когда-то вызывало зевоту, превратилось в драгоценные осколки ушедшей эпохи, которые надлежит собирать и сохранять. Поэтому «бажовский китч» — это никакой вам не китч, а недооценённая часть нашей общей истории и культуры, в которой трудилось множество забытых, но замечательных мастеров.

И хотя некоторые поделки 2000-х всё ещё вызывают у меня приступы эстетской идиосинкразии, нет никаких сомнений, что и они через какое-то время займут своё законное место в музейных витринах.

Александр Шабуров

Источник


 

© 2009 Технополис завтра

Перепечатка  материалов приветствуется, при этом гиперссылка на статью или на главную страницу сайта "Технополис завтра" обязательна. Если же Ваши  правила  строже  этих,  пожалуйста,  пользуйтесь при перепечатке Вашими же правилами.